Не самый плохой человек

Лариса вывалилась из машины, но Саша уже распахнул дверь с другой стороны.

– Капа, отпусти, я его держу! Отпусти!

Она разжала руки. Саша выволок обмякшего Юрия, уложил его носом в горячий асфальт и крикнул дочери:

– Беги в село, найди там участкового или телефон-автомат!

Лариса перескочила через ограждение и, сверкая кедами, помчалась по пригорку к частным домам.

Глава вторая

Звонкий голос дочери в трубке объявил.

– Мам, я после школы с девчонками в кино иду! Меня не теряйте!

– Ты хоть обедала?

– Там буфет есть! Ну все, мне пора!

– Лариса, а что за фильм?!

– «Самая обаятельная и привлекательная»! Про любовь, наверное! Все, я побежала!

Короткие гудки. Едва Капа вернула трубку на аппарат, как в дверь постучали.

– Войдите!

В кабинет заглянул токарь Николай Волобуев. Выражение его чумазого лица было решительным.

– Коля, ты по какому вопросу?

Он зашел, встал перед столом и с ожесточением поскреб многодневную щетину на щеках. Капа сняла очки и выжидательно посмотрела на визитера.

– Капа, поговори с начальником цеха.

– О чем?

– О справедливости. О моем назначении в мастера участка. Долго мне еще в простых работягах ходить?

Капа откинулась на спинку кресла и скрестила руки на груди.

– Насколько знаю, твою кандидатуру даже не рассматривали.

Николай сел.

– В том-то и дело! – возмущенно воскликнул он. – Мартынюк, Бабков и Лущихина – вот ваши кандидаты! Ну ладно, Мартынюк и Бабков – еще более-менее, но Лущихину за что?! За то, что у нее грудь пятого размера?!

– Коля, грудь Лущихиной нас волнует меньше всего. Она – хороший рационализатор.

Волосатый кулак опустился на стол.

– Да хоть член политбюро! Справедливость где?! Я, между прочим, тут дольше всех работаю! И даже дольше тебя! Однако, ты уже целый инженер, не сегодня-завтра главным станешь, а я до сих пор детальки точу! Справедливо?! Нет!

– Во-первых, кулачками стучать будешь дома на кухне, орать – там же, во-вторых, мне должность не позволяет выдвигать и задвигать кандидатуры.

– Зато начальник цеха к тебе прислушивается, а он – член парткома, – аргументировал Волобуев и вытащил из нагрудного кармана сложенный вдвое лист. Аккуратно разгладил на колене и протянул ей.

Капа снова надела очки и взяла лист.

– Что это?

– Ходатайство. И обрати внимание на подписи внизу. Народ требует моего назначения.

– Три подписи? Коля, в твоем цехе – 158 человек.

– Дело не в количестве, а в качестве. Подписались самые-самые: Хамрин, Тыщук и Настасьин. Тебе эти фамилии о чем-то говорят?

Капа покачала головой.

– Эти фамилии, дорогой Коля, о многом говорят. Хочешь, расскажу сказку?

Волобуев насупился.

– Не надоело трудовой народ сказками кормить?

– Ты в ней главный персонаж.

– Ну-ну.

– Сидели, значит, Волобуев, Хамрин, Тыщук и Настасьин за бутылочкой водки. Впрочем, нет, какая водка – сейчас же антиалкогольная кампания. Сидели они за бутылочкой политуры, вели разговоры душевные, с сожалением смотрели в прошлое, с тревогой – в будущее, сельдью закусывали.

Волобуев невесело ухмыльнулся.

– По-твоему, это смешно? Народ денатуратом травится, тормозную жидкость пьет, а вам смешно? Кому от этого закона легче? А насчет политуры – мы ее не пьем, мы себя уважаем. У Хамрина полный набор: тесть в деревне и самогонный аппарат при нем.

– Хорошо, пусть самогон, но сути это не меняет. Так вот, Настасьин, единственный среди них с богатой фантазией, предложил: «А не стать ли тебе, Колясик, нашим мастером?». Все, понятное дело, поддержали, а Волобуев смущенно согласился, ибо давно в начальники метил. Так?

Волобуев с беспокойством почесал шею и промолчал.

– Выпили, селедкой закусили, а потом взяли и написали это ходатайство. Писал, скорее всего, Тыщук – его почерк, а диктовал Хамрин – уж больно витиевато изложено. Потом все дружно выпили и подписались.

Волобуев нахохлился.

– И что, они не коллектив? Не народ?

– Коллектив. И народ, – согласилась Капа и придвинула ему бумагу. – Но не весь. Забери, а то у меня кабинет селедкой провоняет.

Волобуев взял лист, весь в жирных янтарных потеках, и сунул в карман. Капа раскрыла папку с документами, давая понять, что сказочке конец.

– Бюрократы вы все! Сказочные!

– И тебе всего хорошего, Коля.

Волобуев пробурчал что-то под нос и вышел. Капа поморщилась от оставшегося после него запаха перегара и селедки, встала и открыла форточку – колючий ветер со свистом ворвался в небольшой кабинет и прогулялся по столу, взметнув бумаги.

Капа уперлась ладонями в подоконник и взглянула на вытоптанный снежный ковер, сохранивший первоначальную белизну лишь по периметру промзоны. Снег в этом году выпал рано, аккурат в праздник 7 Ноября, и, похоже, уже не растает – согласно прогнозам Гидрометцентра ожидается сильное похолодание.

***

Холод проникал сквозь тонкую материю арестантских брюк, задубевшие ботинки совсем не гнулись, а тулуп жал в плечах и пах псиной. Юра Четвертазин погрел ладонями уши, затем приподнял высокий воротник. Наверное, он выглядел подозрительно – женщина, тянущая за собой санки с закутанным малышом, скользнула по нему быстрым взглядом и ускорилась.

Плохо. Ему сейчас светиться никак нельзя.

Юра отошел в сторону и занял выжидательную позицию у дерева. Со стороны хоккейной коробки показались двое мальчишек. Они остановились, обменялись ударами портфелей и, довольные, побежали дальше. Размахивая тубусом, просеменила девушка в клетчатом пальто и пушистой шапке. Гремя тележкой с ломом и лопатами, прошел пожилой дворник.

Опять защипало уши. Можно было, конечно, подождать в теплом подъезде, но останавливали бдительные соседи, которые могли позвонить в милицию. А убегать из подъезда, где одна лестница и один выход – дело трудное, почти невозможное. Да и устал он бегать.

Юра оказался на свободе совершенно неожиданно. После того, как его вывели из зала суда, он попросился в туалет. Конвойный снял наручники и, посоветовав долго не засиживаться, толкнул дверь. Юра сделал свои дела и, уже помыв руки, обратил внимание на небрежно закрашенное синей краской окно, за которым, как ему показалось, не было решетки.