Не смейся, ведь я люблю
Шрифт:
– Я имела в виду, что ты чудной, потому что взволнованный, грустный, а не этих... из “Большой
фабрики”.
– Из “Большого взрыва”[ прим: имеется в виду американский ситком“Теория большого взрыва” о
двух физиках, работающих в НИИ], – со вздохом поправил мать Бруно. – И вообще я не грустный и
не взволнованный, а просто устал и хочу спать.
Но эта женщина так быстро не сдается. Она убеждена в том, что Бруно врет, и упорно продолжает:
– Уж
Эсперанса и, не дожидаясь ответа продолжает: – Поскольку я подумала, что ты ей ничего не скажешь, то взяла на себя смелость позвонить Эстер самой. Она сказала тебе об этом, так?
Новость обрушивается, как гром средь ясного неба, но Бруно старается скрыть свое удивление за
непроницаемым лицом. Ну зачем, зачем она сделала это? Если еще до ссоры с Эстер ужин казался
ему плохой затеей, то теперь и подавно, он считает это самой худшей из череды материнских идей.
– Да... сказала.
– Так вот что с тобой происходит. Ты злишься из-за этого?
– Мама, повторяю, со мной ничего не происходит, – немного погодя отвечает Бруно. Он старается
овладеть ситуацией. – К тому же Эстер не сможет прийти завтра на ужин. Она забыла, что проведет
выходные с родителями не в Мадриде.
– Как? Это точно?
– Абсолютно.
– Вот ведь незадача! Ах, какая досада.
– Все это мелочи жизни, – заявляет Бруно, – и, сделай одолжение, не звони больше никому из моих
друзей. Пожалуйста. Если я захочу пригласить их домой, то возьму этот труд на себя.
– Но ведь ты ничего не сказал бы Эстер.
– На то свои причины!
– Это все потому, что ты очень робок с девушками. Так ты никогда не найдешь себе подружку.
Ну вот, приехали! Только этого и не хватало – всплыли девушки, подружки. Сегодняшний вечер не
для подобных разговоров. Вот прямо сейчас ему точно нет ни малейшей необходимости говорить на
эту тему.
– Мама, мне хочется спать.
– Даже у твоего младшего брата есть подружка, очень красивая девочка, которую зовут...
– Черт возьми! – не выдержав, взрывается Бруно. – Мама, оставь меня в покое! – орет он в
бешенстве. – Я устал и хочу лечь спать!
71
Женщина не ожидала со стороны сына подобной реакции и, молча кивая головой, идет к двери.
– Спокойной ночи, Бруно.
– Спокойной ночи.
Эсперанса выходит их комнаты сына и закрывает дверь.
Парень тяжело вздыхает, теперь ему вдвойне плохо. Он не должен был кричать на мать, но она
бывает ужасно настырной и надоедливой. Не найдется на свете терпеливца, который выдержит ее.
Хотя, чего там говорить, на этот раз он снова переступил границы. Сегодня явно не его день.
Переодеваясь ко сну и облачаясь в пижаму, Бруно мучительно размышляет о том, какая запутанная
и трудная штука его жизнь. Ему приходится несладко – он не уверенный в себе закомплексованный
коротышка,
упрямец и брюзга... Без шансов, что какая-нибудь девчонка полюбит его, и тем более тадевушка, в которую он влюблен. Он так и останется навсегда одиночкой. Это его тяжкий крест.
Временами ему хотелось бы исчезнуть. Впрочем, о нем никто и не скучал бы.
Бруно смотрит на свой выключенный смартфон. Может, включить его? Он уверен, что Эстер уже
написала ему или позвонила, она такая. Но телефон он все же не включает. Из гордости, потому что
не хочет страдать еще больше.
Парень ложится на кровать, укрывается одеялом до самой шеи и обнимает подушку. Закрыв глаза, он думает о том, что его жизнь дерьмо, и, что самое трагичное, ничто не указывает на то, что когда-
нибудь она станет лучше.
Он не просто непонятый, а тупица, идиот, кретин, которого никто не понимает. Ни собственная
мать, ни друзья, ни Эстер... Бруно открывает глаза. Ему хочется заплакать, но он не плачет, задыхаясь
от слез, своих собственных слез. Парень снова закрывает глаза и старается не думать о ней, но это
невозможно, как бы сильно он не старался. Он не сможет не думать о ней даже во сне. Эстер –
главная героиня его жизни и большей части его снов.
Глава 29
Ни единого взгляда. Ни единого крика. Ни единого упрека.
С тех пор как Альба поцеловала Рауля, Валерия чувствует себя преданной и униженной. Выйдя из
метро, она идет по улице вместе с Раулем. Парень много раз всячески старался объяснить ей, что он
не виноват, но в ответ получил лишь монотонно-отрывистые, равнодушные, односложные ответы.
– Клянусь, я не хотел целовать ее, – горячо уверяет Валерию Рауль, едва они отошли от остальных
и остались вдвоем, – правда, не хотел.
– Ладно.
Заключительная сцена поцелуя была отснята в первом же дубле, сразу после данных Раулем
советов. Последовавший за съемками ужин прошел в гнетущем напряжении; обстановка была
накаленная, несмотря на то, что все старались не придавать значения случившемуся. Даже сама
Альба пыталась убедить Валерию в том, что все это было просто репетицией, и поцелуй был ничем
иным, как небольшим недоразумением.
– Милая, ну серьезно, я же не хотел.
– Угу.
– Это она набросилась на меня, я только хотел объяснить Самуэлю, что я хочу от него.
– Очень хорошо.
– Вал, ты должна мне поверить. Ну как бы я стал целовать ее вот так, перед тобой?!
– Однако поцеловал.
– Но не потому, что хотел.
– О’кей.
– Не будь такой, ну, посмотри на меня хотя бы.
Но, несмотря на все старания Рауля, ему не удается убедить Валерию посмотреть ему в глаза. Им
обоим плохо. У нее не выходит из головы картина – вот как в кошмарном сне тянутся те две-три