Не теряя времени. Книжник

Поэтому он принимал людей на время, но потом их выпроваживал.

Пудупудупуду при входе и при выходе были неоценимой подмогой в этом нелегком деле.

* * *

Книжник верил в жизнь после смерти, иначе говоря, он просто верил, что каждый получит после смерти то, во что верил.

Верить — значит творить, — так думал Книжник.

И, значит, те, кто верит в рай и ад, а также в те законы, по которым попадают туда или сюда, согласно им и попадут туда или сюда.

Кто верит в реинкарнацию, а также в те законы, что ею управляют, возродятся, лишь потому, что верят, в новом облике, опять-таки согласно тем законам, в которые так верят.

Кто верит в небытие, получит небытие.

А кто ни во что не верит, ничего не получит.

Он, Книжник, верил, что вариантов того, что будет после смерти, так же много, как людских представлений об этом.

И в свете собственного представления он иногда переставал читать и представлял себе жизнь после смерти, в которую он верит, чтобы потом, после смерти, так и жить.

Ему совсем не улыбалось после смерти получить такую жизнь, которая ему не по нутру, а все из-за того, что он при жизни не удосужился придумать что-нибудь получше.

Вообразить. Обмозговать. Всерьез. И, главное, поверить.

Сначала Книжник просто представлял себе своих трех женщин в едином образе утраченной любви, но постепенно стал рисовать картины той, грядущей, жизни в деталях, как художник.

Мало-помалу Книжник создал целый мир, в котором будет жить, когда умрет, и каждый раз вносил в него то камень, то цветок, то зверя. То человека. То невиданное существо.

Он впитал столько книг, прочитанных и перечитанных, что располагал богатейшей палитрой, к которой добавлялось богатейшее воображение, вобравшее в себя сокровища чужих воображений.

Он выбирал, прикидывал, то добавлял, то убирал нюанс, касался кистью там и тут. Картина веры, что ни день, то делалась все краше.

Воображаемое полотно грядущей жизни было еще не закончено.

Он все трудился, не торопясь, не жалея себя, и результат его все больше радовал.

Но вот по картине скользнула какая-то тень.

Книжник протер глаза и увидел прямо перед собой пожилую даму. Она глядела на него и улыбалась.

— Мадам?

— Баронесса, — поправила она высоким и певучим голосом.

— Простите, баронесса. — Книжник поспешно встал. — Чем могу служить, баронесса?

— Я хочу купить книжку для двух своих внуков.

Книжник подставил баронессе руку, она оперлась на нее, и они тихим шагом пошли вдоль стеллажей, разглядывая книги.

— Что они любят, ваши внуки? — спросил хозяин лавки.

— Трудно сказать… Ну, один обожает загадки… А другой… Ну, другой… Ах, да! Он обожает подземелья.

— У меня есть как раз то, что вам надо, — оживился Книжник, но сдержался, чтобы не ускорить шаг и тем не потревожить баронессу.

Они дошли до нужной полки, Книжник снял с нее нужную книжку и протянул баронессе.

«Липа и розмарин», — уже прикинул он, сообразуясь с баронессиным лицом.

Она надела очки и прочитала вслух своим певучим голосом:

— «Загадка подземелья». Отлично! — прибавила она, подняв глаза на Книжника, и улыбнулась.

* * *

Спускаясь вниз по лестнице с чашкой травяного чая в руках, Книжник увидел вопрос.

Тот проскользнул под дверью без всякого пудупуду и искал по всей лавке хозяина.

Время от времени вопрос вот так и возникал, внезапно, без предупреждения.

Книжник замер на предпоследней ступеньке, сжимая чашку, и ни гугу.

Вопрос пошел вдоль стеллажей, принюхиваясь и ощупывая книги.

Он обошел всю лавку, помедлил у столика с креслом, еще немного потоптался и двинулся назад, к дверям.

Но вдруг из чашки Книжника упала капля и разбилась о ступеньку.

Вопрос застыл.

А Книжник затаил дыхание.

Вопрос тихонько повернулся и шаг за шагом начал подходить к нему и подошел почти вплотную.

Тот не дышал. А этот обошел вокруг него, не видя и не прикасаясь. Тот обратился в камень. А этот перестал искать и вышел, как вошел, скользнув под дверь.

И Книжник наконец вздохнул свободно.

Уселся в кресло, с облегчением хлебнул из чашки.

Случалось, по неловкости он выдавал себя, тогда вопрос набрасывался на него и начинал терзать.

Часами, сутками, неделями несчастный Книжник не вставал из-за стола.

Книги старались, помогали, как могли, но и им тоже было не под силу справиться с вопросом. И оставалось только ждать, пока он сам собою отпадет и удалится восвояси.

Книжник умел распознавать клиентов, терзаемых вопросом, потому что ему самому приходилось бывать на их месте. А еще потому, что каждый второй клиент, или двое из трех, или трое из четырех были носителями вопросов.

Не все они знали о бессилии книг, а у Книжника не хватало духу сказать им. И он предоставлял им тешиться надеждой, искать, не находить, учиться на ошибках, сомневаться.

А что же оставалось делать?

Уж не закрыть ли лавку?

Когда-то, когда его уж очень донимал вопрос, он и впрямь об этом подумывал. Но бросить книги не решался, несмотря на их беспомощность или именно из-за нее.

Он выбрал книги, лавка не закрылась.

Она открыта для него и для любого покупателя, с вопросом или без, неважно.

Итак, он дул на чай и чувствовал себя ужасно гордым и ужасно смелым.

ПУДУПУДУПУДУ.

Вошла пара.

Книжник вздрогнул и в панике забился под столик.

Лавка Книжника была открыта для мужчин и женщин, что относилось в равной мере к авторам и посетителям; за день мужчин и женщин приходило примерно поровну.

Книжник не придавал этому значения и не делал различия. Пока они являлись порознь.

Но одиночных посетителей и пары он явно, даже слишком явно, различал.