Не тот год

Глава 21

ГЛАВА 21

Не знаю как, но четвёрка командиров потерялась в лесу, будто их здесь и не было. Я несколько часов искал их следы, но впустую. Или их перехватила другая группа немцев, зашедшая в лес чуть дальше. Или следопыт из меня со знаком минус. Во второй половине дня я вышел на хорошо накатанную лесную дорогу, которая через час привела меня на большой хутор, рядом с которым расположилась пасека ульев на пятьдесят. Может и больше.

Поселение встретилось крайне удачно, так как у меня уже вовсю рычал живот, требуя еды. И даже присутствие немцев меня не пугало.

Врагов для небольшого поселения было слишком много. Не меньше полусотни человек. Я машинально стал искать взглядом грузовики, бронетранспортёры, но ничего этого не было. неужели они пришли пешком? Таким небольшим для лесной местности отрядом, там, где сейчас очень велик риск столкнуться с отрядами отступающих красноармейцев. А потом увидел кучу велосипедов, поставленных у ограды возле одного из сараев. Сразу стало всё ясно. И всё равно рисковые немцы. Велосипедистов ещё легче расстрелять из засады, чем пеших. Наверное, эти ещё не побывали в настоящих боях, вот и непуганые. Ну, ничего, скоро я преподам им хороший урок.

Набросив на себя заговор невнимания, я смело двинулся вперёд. Совсем уж наглеть не стал, поэтому обходил оккупантов стороной.

Особое внимание уделил обитателя хутора. Слишком свежи воспоминания о гостеприимстве на таком же, где польская семейка обитала. Интересно, как они там сейчас поживают? Как моё проклятье наказала предателя? Получил по полной только он один или вся его родня, которая помогала травить и предавать красноармейцев?

Увидел я пятерых хуторян. Двое были пожилые мужчины. Один из них совсем древний дед, весь сухой и морщинистый, как столетний индийский йог. А второй лет шестидесяти без правой руки и с огромным уродливым шрамом, начинавшимся на лбу и заканчивающийся на подбородке, проходящий через отсутствующий левый глаз. Третьей оказалась немолодая женщина, очень полная и ходившая, как утка, переваливающаяся с боку на бок. И двое мальчишек лет девяти-десяти. Все пятеро на незваных гостей смотрели недобро, а покалеченный аж с ненавистью, которая так и лилась на гитлеровцев из его единственного глаза.

Молодых женщин и девушек не было. Или спрятались где-то на хуторе. Или скрываются в лесу. И это правильно. Как бы там немцы не кричали про чистоту нации и запрет на секс с низшими нациями, но на войне всем плевать на подобные вещи и мораль. Особенно рядовым солдатам. Пустят по кругу и убьют, чтобы слухи не дошли до офицера. Тот ведь за такое — за связь с унтерменшами — может и отпуска лишить.

Те же на них внимания не обращали. К моему приходу немцы пустили под нож пару поросят и всю домашнюю птицу, вытащили из дома припасы. И сейчас во дворе всё скворчало и шипело, распространяя ароматные запахи свежего хлеба и жареного мяса. У меня от такого в животе забурлило и зарычало. Есть захотелось так, что мне захотелось пойти к столу и не взять что-то перед носом у немцев. Хотя бы свежего хлеба с вареньем или мёдом. Банки с тем и другим я прекрасно видел.

«Хм, а почему и нет», — хмыкнул я про себя и двинулся вперёд.

Через три минуты я сидел за покосившимся сараем из почерневших толстых жердей среди крапивы на вросшем в землю чурбаке со следами рубки топором и смачно жевал краюху ещё горячего хлеба, намазанную сверху слоем земляничного варенья. Сахарного диабета с моими новыми способностями мог не бояться. Поэтому умял не меньше полулитра варенья из трёхлитровой банки. Ну, и всю воду из фляги выпил.

С полным желудком сразу стало проще и легче. Так как больше меня тут ничего не держало, я решил вернуться в лес и там подождать, когда немцы решат уехать из хутора. Устраивать здесь кровавую баню будет крайне неправильно. Гитлеровцы потом отыграются на хуторянах, которые в отличие от того поляка на оккупантов смотрят волками и относятся также.

Не успел я встать с пенька, как из-за угла показались местные пацаны. Один нервничал и что-то торопливо шептал второму. Когда они оказались рядом, то я разобрал часть его фразы.

— … они же сразу поймут, что это мы. Или подумают на дядьку Фрокла, он же с германцем воевал тридцать лет назад и руки с глазом лишился…

— Мы просто им шины порежем и всё. Ну, выдерут они нас крапивой или хворостиной. Зато не успеют наших побить, пока станут шины клеить, — серьёзным тоном объяснял ему второй.

«Твою мать. Ещё этих малолетних мстителей тут не хватало», — с раздражением подумал я. А затем резко ухватил их обоих за уши и слегка вздёрнул вверх. Те вскрикнули и тут же замерли, придавленные заговором. — Велосипеды не трогать! Немцам не пакостить! Вы, охламоны, беду на свой дом навлечёте, всю семью сгубите! — после чего отпустил уши и отступил в сторону от пацанов на несколько секунд.

Те пару секунд стояли столами, а потом отмерли. Одновременно стали растирать уши, которые уже сильно покраснели после моих пальцев. М-да, не рассчитал я силу, хотя старался бережно всё делать.

— Это ты?

— Что? Это ты!

Мальчишки почти одновременно обидчиво посмотрели друг на друга и воскликнули. Потом ещё несколько секунд сопели. После чего один из них сказал:

— А ты что-то слышал?

— Что?

— Ну-у, — протянул первый, — что-то про дом. Не трогайте немцев, а то беду на дом навлечёте и всех сгубите. Как-то так.

— Э-э, — растерялся второй, а затем задумчиво пробормотал, — а знаешь, Федь, я тоже это слышал.

— Я знаю кто это был! — чуть ли не в полный голос завопил первый. И под вопросительным взглядом второго пацана заговорщицки прошептал. — Это домовой. Самый всамоделешный.

— Не бывает домовых, — возразил ему собеседник. Но сделал это с сильной неуверенностью в тоне.

В этот момент раздался выстрел из винтовки, заставивший нас всех вздрогнуть. Потеряв интерес к мальчишкам, я бросился на звук. К счастью, ничего страшного не произошло из того что я себе представил в голове, пока бежал. оказывается, немцы решили развлечься стрельбой по воронам, кружащихся в небе. Две крупные чёрные птицы закладывали круги высоко-высоко в небе. Немцы азартно палили по ним пару минут, спалив десятка два патронов. пока какому-то стрелку не повезло подстрелить одну из них. Падение ворона вызвало радостный крик десятков глоток.

— Феликс, ты мне должен две пачки сигарет! — заорал кто-то из них, перекричав всех прочих. — Ты продул спор!

При виде мёртвой чёрной птицы в моей голове что-то щёлкнуло. Я вспомнил кое-что интересное, вычитанное в Книге Волхвов. Один раз я мимолётно уже вспоминал об этом. Дело было в крепости и речь шла о волчьем или медвежьем черепе. Но можно было использовать и птичьи. Причём они даже предпочтительнее в моей ситуации. Проведя над головой ворона, ястреба, филина или иной птицы особый ритуал, его можно было превратить в амулет. А уже с его помощью подчинять живую птицу того же вида и входить с ней в ментальную связь. То есть, я получал живой разведывательный беспилотник, чьи глаза становились моими.

Забыв на время о немцах, я бросился к месту падения ворона. Подстреленная птица рухнула далеко за околицей хутора. Мне пришлось изрядно побегать пока не нашёл добычу. Вся тушка мне была не нужна. Я отсёк немецким штыком голову, вырвал несколько перьев, разрубил тушку и достал сердце. Пришлось испортить карманы рубашки и пиджака, оторвав те. Первым я промокнул кровь с трофеев, во второй их завернул. Сверточек и перья положил в ранец.

Вернувшись обратно в хутор, я решил ещё раз внимательно приглядеться к гитлеровцам и послушать о чём они болтают. Особой пользы мне это не принесло. Зато увидел нечто очень интересное для себя.