(не) твой ребёнок

— Пусти, что ты задумал?

— Отнесу тебя в буфет. Надо, Катя, хотя бы немного. Ты очень похудела, подушка и то тяжелее тебя весит. Мы быстро, потом вернемся, и я расскажу тебе о наших дальнейших планах и о хороших новостях.

— Правда? Расскажи? — я моментально оживаю.

— Обязательно, но после того, как ты поешь, — Олег выносит меня на руках в коридор, несет до самого буфета. Проходящие рядом люди оборачиваются нам вслед и с любопытством глазеют на нашу пару.

Какой же хитрый, поставил условия. Придётся выполнять.

Мы садимся за столиком, я нехотя беру в руки ложки и смотрю на горячий куриный бульон, как будто это не еда, а вода из лужи. Нет, выглядит аппетитно, но у меня сейчас отвращение к еде. Как можно есть, когда кругом столько горя?

— Ну же, мне тебя как маленькую девочку с ложки кормить? — с лёгким смешком в голосе произносит мужчина.

Не успеваю ничего ответить, он выхватывает ложку из моих рук и на полном серьёзе начинает меня кормить, как кормил свою шестимесячную дочь.

Приходится подчиниться, вот он настырный индюк!

— Не терпится вернуться в палату, я хочу познакомиться с Мишей ближе.

Я съедаю почти всё, сражаясь с тошнотой. По глазам вижу, как Олег меня ненавидит за ложь. Но он ничего сейчас об этом не говорит, просто время неподходящее. И я ему благодарна за это. Разбираться, выяснять отношения, задавать бесконечные вопросы будем потом. А еще я благодарна за то, что он бросил всё и поехал со мной. Что начал активно искать выход из сложной ситуации и даже придумал безумие — захотел отдать свой орган, чтобы спасти сына.

Очень надеюсь, что Волков за ночь подключил связи и нашёл донора.

— Ну вот, я всё съела, — отодвигаю в сторону пустую тарелку.

— Теперь можешь рассказать мне то, что обещал?

— Конечно, как только вернёмся в палату.

Олег берет меня за руку и ведет к выходу из буфета. Я так привыкла чувствовать его тепло, когда он берет меня за руку, что от этого становится заметно легче. Его тепло, прикосновения… очень мощная поддержка, которая придает мне сил и до сих пор держит на ногах. Я делаю вывод, что, если бы Олега не было рядом, я бы уже лежала рядом с Мишей с кислородной маской на лице. В лучшем случае.

Мы возвращаемся в плату и видим жуткую картину. До палаты оставалось десять шагов, а я уже почувствовала неладное — в груди странным образом похолодело, а тело накрыла ужасная слабость, несмотря на то, что я поела.

Весь персонал мечется именно возле нашей палаты. Люди ведут себя так, словно услышали объявление о начале третьей мировой войны. Я вижу маму, она бросается ко мне навстречу с истошными воплями:

— Мишку увезли! Я сидела, сидела… а тут вдруг… как приборы запищат! Врачи быстро в палату забежали, меня выгнали, а его увезли…

Сказав это, она закатывает глаза и теряет сознание.

— Господи! Врача! Помогите!

Я не верю в то, что вижу.

Что весь этот ад происходит со мной на самом деле!

Маму кладут на каталку и увозят, чтобы поставить капельницу. Лишь благодаря Олегу я до сих пор стою на ногах.

Приподняв меня за плечи, он ведет меня к дивану, сажает на него и произносит:

— Держись, Катюш, я сейчас всё улажу. Только держись. Обещаю, всё будет хорошо. Я клянусь тебе. Сейчас я пойду и обо всем договорюсь.

Я смотрю в одну точку, раскачиваюсь, сидя на диване, как маятник, и погружаюсь в аффект. Слёзы бурными потоками льются по щекам, а сердце стучит как ненормальное. Голос Олега звучит далеко-далеко, будто мы находимся в дремучем лесу, а не в больнице.

Он наклоняется ко мне и крепко обнимает. Обнимает с такой силой и отчаянием, как будто прощается. Так, словно мы больше никогда не увидимся.

И целует. В щеку. Задержав поцелуй на короткую секунду, во время которой окружающий мир поставили на паузу.

Отстранившись, Олег уходит. Не идет, а бежит, вслед за персоналом, растворяясь вдали длинного, мрачного коридора. Этот фрагмент, бегущего по коридору Олега, я почему-то надолго запечатляю в своей памяти. Как один из самый важных, переломных в жизни моментов…

Окончательно теряя силы, я ложусь на диванчик и не замечаю, как улетаю в сон. Возможно, я потеряла сознание.

А когда открываю глаза, вижу белый потолок. Мама рядом сидит, вытирает платком лицо.

— Он это сделал, Кать. Олег отдал себя… Ради Миши. С Мишкой все замечательно. Операция прошла успешно, а вот Олег…

— Нет, мама! Только не говори мне ЭТО! Прошу!

Я резко вскакиваю на ноги с постели, спотыкаюсь, лечу на пол и больно бьюсь коленными чашечками о кафельный пол. Мама бросается мне на помощь, крепко обнимает, всхлипывая, что-то шепчет на ухо, но я не слышу её слов.

Проваливаюсь в ледяную бездну…

— Катя, не молчи, доченька! Просто посмотри на меня! Всё ведь хорошо, глупая! Ты не так поняла.

Мы так и сидим на полу. Мама легонько бьёт меня по щекам и пытается привести в чувство.

— С Мишкой всё хорошо, говорю, и с Олегом тоже!

Я постепенно возвращаюсь в реальность. Последняя фраза резко выталкивает меня на поверхность из ледяной бездны, в которой я едва не утонула.

— П-правда?

— Да, милая, счастье какое! Всё обошлось, твой Олег настоящий герой.

Мама расцеловала меня в обе щеки, растирая ладонями слёзы, которые в коем-то веке прекращают литься из глаз.

С маминой помощью я поднимаюсь на ноги.

— Хочу немедленно увидеть Мишу! К нему можно?

— Сказали, что нас позовут.

— А Олег, мамочка, скажи что с ним?

— Он отдал почку сыну… Это благородный поступок. Олег молодец, оказался вовсе не тем подлецом, каким мы его считали.

— О, боже! Он… мерзавец! Всё-таки это сделал?!

Мама кивает.

— Но он жив? Мама! Жив?!

— Жив, жив. Только не приходит в себя.

— А сколько я провела без сознания?

— Сутки.

— Какой кошмар!

— Тебе срочно нужно что-то поесть и попить. Пойдем.

Она берет меня под руку и выводит в коридор.