Не умереть от истины

Обратно взяли такси. У Сони разболелись ноги, и Сергею пришлось в буквальном смысле взять Сонины ноги в свои руки и поставить их в салон машины. Соня тихо постанывала, таксист терпеливо ждал.

Дома их встретила оживленная Франческа, сразу же засуетилась вокруг чая, но, увидев их отчужденные лица, решила оставить всех в покое. Выпив чашку несладкого чая, Сергей удалился в свою комнату. Баба Соня начала раскладывать пасьянс.

Баба Соня, сама того не ведая, разбередила в душе Сергея старую рану. Это же надо! Вспомнить про виолончель! Сергей давно загнал мучительную тему в самый дальний угол подсознания. Нечеловеческая тоска мгновенно разливалась по телу, стоило лишь услышать объемный, вибрирующий, такой непостижимый звук родного инструмента. Это вызывало болезненный виток воспоминаний о матери, о бабке, о тоненькой девочке Кате, о не воплотившихся фантазиях, в которых бархатный голос виолончели вторил всякой вновь зарождавшейся эмоции, настолько же сильной, насколько сильной бывает сама молодость. Где те времена, когда пальцы были послушны, когда смычок высекал чистейшие звуки, когда охватывала безумная страсть при каждом повороте точеного Катиного профиля, когда душа уносилась вместе с чарующими звуками и возвращалась, обогащенная новым счастливым опытом? Куда все ушло? Куда, вообще, все уходит? Где девочка Катя с бездонными глазами? Он мечтал отдать Аленку в музыкальную школу учиться играть на скрипочке. Казалось, что не вышло у него — обязательно получится у дочери. Такой чистой и возвышенной души он не знал ни у одного ребенка.

За стеной звучали приглушенные голоса. Франческа что-то взволнованно говорила бабе Соне, та глухо возражала. Теперь у Сергея новая семья, если, конечно, это можно назвать семьей. Как-то странно все выходило.

* * *

…Лене снова приснился сон, в котором Сергей был жив. Рассмотрев ситуацию со всех сторон, она решила довериться матери своей школьной подруги. Та не раз демонстрировала свои мощные способности. Утром, едва дождавшись часа, когда вероятность разбудить человека и поставить тем самым себя в неловкое положение, почти минимальна, Лена позвонила Полине.

— Полинка, привет! — деланно радостным тоном выдохнула она в трубку.

— Привет! А кто это! — недоуменно прозвучал голос на другом конце провода.

— Не узнаешь свою школьную подругу? А еще клялась в вечной дружбе когда-то под каштанами.

— Ленка! Неужели ты?! И снизошла до своей скромной школьной подруги? Ты, которая на Олимпе?

— Я о тебе всегда помню. И люблю. Ты мой последний надежный оплот. Но я к твоей маме.

— Леночка, заходи! — вечером того же дня Олимпиада Ивановна сама открыла дверь. — Как давно мы не принимали тебя в своем скромном жилище. — Олимпиада Ивановна была по-прежнему приветлива, по-прежнему радовалась гостям. Редкий дар по теперешним временам.

Елена огляделась. Старая мебель, выцветшие обои, книги школьных времен. Что-то милое и родное. Как встреча с детством. Она обняла Полину, затем необъятную Олимпиаду. Так и живут вдвоем. Будто время остановилось. Похоже, им никто не нужен. Наверно, иногда Олимпиада все же отпускает дочь к любимому мужчине на ночь. Если звезды, конечно, не возражают.

— Боже мой! Я только сейчас поняла, как я скучаю по вашему дому.

— Ну, давай, рассказывай, как живешь, — начала Полина, пока мать засуетилась вокруг чайного столика.

— Разве это жизнь? — отмахнулась Лена.

— Ну, если это не жизнь, то что же тогда жизнь? Небось, каждый день новый поклонник провожает! — с завистью проговорила подруга.

— В том-то и беда, что каждый день новый, — поморщилась гостья.

— Так ты придержи какого-нибудь, — со смешком посоветовала Полина.

— Не держатся. Кто нормальный — я говорю о зрителях — может сойти с ума настолько, чтобы сблизиться с актрисой — с непредсказуемой и взбалмошной бабой?

— Так сойдись со своим, с театральным, — резонно заметила подруга.

— Тут все гораздо сложнее. В театре все ходят словно по кругу. Случается, старые партнеры встречаются вновь.

— Ты рассказываешь какие-то страсти, — подмигнув, проговорила Полина.

— А то!

— Ленка, но ведь ты на сцене! Красивая. В шелках. Фигурка у тебя точеная. И ты несешь людям свет.

— Ах, Полина, оставь. Это все бред. Порой я думаю, что вовсе не свет им нужен. А моя… — она стала подыскивать нужное слово, — моя порочность, мои страхи, мое безумие…

— Леночка, что тебя привело к нам, милая? — Олимпиада Ивановна, наконец, села напротив. — Я очень рада видеть тебя, но думаю, так просто ты бы не пришла.

— Вот! — Лена смущенно достала фотографию и протянула ее Олимпиаде. — Скажите что-нибудь о нем.

— Это Сергей!

— И? — напряглась всем телом гостья.

— Он жив! — лицо Олимпиады стало жестким и сосредоточенным. Острым взглядом она всматривалась в лежащие перед ней карты. — У тебя есть еще что-нибудь?

— В смысле? — не сразу поняла Лена.

— Ну, какая-нибудь его вещь. Что-нибудь, что прилегало к телу.

Елена, все еще смущаясь, вытащила футболку:

— Вот!

Олимпиада нервно прошлась по ней рукой, поднесла к лицу, вдохнула едва ощутимый запах.

— Да, он жив! — сказала она устало.

— Где он? Что с ним? Он здоров? — встрепенулась молодая женщина.

— Здоров. Но как будто ушел далеко.

— Как это? — растерянно переспросила гостья.

— Он жив, но не с нами. Душой не с нами.

— И что мне теперь делать? — упавшим голосом проговорила Лена.

— Смириться. И ждать, — развела руками хозяйка.

— Долго? — вопрос прозвучал совсем уж заунывно, если не сказать — жалобно.

— Вытяни любую карту! — приказала Олимпиада. — Я думаю, у вас еще будет встреча, — деликатно пообещала она, бросив косой взгляд на карту.

— Правда? — взволнованно переспросила Лена.

— Погоди! Встреча-то будет, но ты не очень рассчитывай на нее, — выждав паузу, невозмутимо закончила хозяйка.

Елена разочарованно посмотрела на Олимпиаду. Не за этим она сюда пришла. А то, что Сережа жив, это она и сама отлично знает. Несколько вечеров подряд она провела под окнами старухи. Правда, это ничего не дало. А врываться в чужой дом было бы и вовсе неразумно. Да и вряд ли бы сработало. Только ведь сердце не обманешь.

* * *

Новый год начался весело и странно.

…В девять вечера на такси приехала Мария с Аленкой. Сергей, как всегда, заслышав звонок, ретировался в дальний угол квартиры, но в последний момент, вместо того, чтобы забиться за старый тяжелый шкаф времен Людовика XIV, — у старухи к антиквариату была явная слабость — неожиданно поменял решение. Он подошел на цыпочках к двери, стал боком, чтобы, не дай бог, ничем не выдать свое присутствие, и вдруг увидел свой выгнутый и жалкий силуэт в отражении зеркала. Чуть не расхохотался, настолько смешным и нелепым показался сам себе. Он стал внимательно прислушиваться к тому, что творится в прихожей, а затем и в гостиной бабы Сони. Когда он понял, что рядом находится Аленка, сердце ухнуло куда-то вниз, потом вдруг стало рваться наружу. Он уже нажал ручку двери, он уже сделал шаг навстречу дочери, как вдруг услышал:

— Вот пришли поздравить вас, дорогая Софья Николаевна, с наступающим Новым годом. Илья нас ждет внизу, в такси, поэтому мы только на пять минут. Вот здесь все, что вы любите.

— Машенька, милая, разве я когда-нибудь тебе говорила о том, что чего- то там люблю?

— Наверно, нет! — засмеялась осторожно Маша. Всякое неверно сказанное слово может обернуться бедой. — Вероятно, Сережа рассказывал мне когда-то давным-давно, как вы баловали его мандаринами в детстве, кормили черной икрой. А он ее терпеть не мог, — и она снова рассмеялась, на этот раз более искренно. — Вот я и решила, что вы все это по-прежнему любите. Да еще тортик фирменный прихватила из «Метрополя», муж моей одноклассницы Милки оставил мне, знает, стервец, как я его люблю.