Не уверен – не умирай! Записки нейрохирурга
Шрифт:
В результате – в большой обиде на нас и побитая, и побивший. Вся медицина для них – отстой и врачи – убийцы. Ходят парой в обнимку по отделению, лопают казенные щи и соображают, как позлее написать жалобу.
Короче – выписали мы этих подруг. Было ли у них сотрясение – теперь никто не скажет, но мест в отделении в понедельник – точно не было!
Главный говорит:
– Жалуются на вас девушки! Грубо вы с ними обошлись. Толком не осмотрели.
Тут девиц понесло:
– Дежурант нам хамил, толком не смотрел! Назначил снимки головы, хотя у одной копчик болит (пнули туда!), а у другой – ребра. Положено делать «эхо головы» (мы узнали – всем делают!), а нам – не делали! Всем соседям
Я не выдержал:
– В. К.! Мне через пять минут надо быть в операционной. У вас – полная приемная людей. А мы слушаем двух шантажисток! Вот их истории болезни. Там все написано. Добавить мне – нечего. Решайте что хотите, а я пошел!
Результат: главный разобиделся, девицы написали на меня жалобы во все мыслимые и немыслимые инстанции. Месяц я ходил к следователю, в прокуратуру, в облздравотдел, страховую компанию, администрацию города. Молодой следователь ржал:
– Проститутки они, оказывается! Стали с клиентов лишку требовать после предоставления услуг, вот те их и побили! Попали вы, доктор, под раздачу! А что делать? Служба у нас такая.
Вернусь к началу повествования. Всякое бывает. Умирают те, кто не должен был умереть. Осложнения тяжелые приключаются и т. д., но обычно – жалоб, разборок не случается. Чаще всего качают права вот такие «девушки», «простые люди», ищущие во всем свою выгоду, гопота, фанаты «Спартака», юные продавцы-консультанты, ждущие призыва в армию, и спортсмены. Не помню случая, чтобы на нас пожаловался большой начальник, учитель, священник или врач.
Anamnesis vitae
Рассказывает больной в приемном покое: «Взял я в ларьке кружку пива. Отпил половину – крыша поехала». Врач: «Не поверю, чтобы с полкружки пива „крыша поехала“!» Больной: «Да не у меня! У ларька от ветра крыша съехала и краем саданула меня по голове. Я вырубился. Пришел в себя уже здесь, в больнице».
Урок чистописания
Прооперировали мы одного пациента, да так, что он перестал нуждаться в дальнейшем лечении. Одним словом – умер. Как говорил Брайловский: «Понимаете, у нас тут все-таки – не санаторий! В санатории, конечно, если кто помрет невзначай – так это ЧП, а для нашего отделения – норма жизни. Или смерти. Как вам будет угодно. Это вопрос – философический!»
Выписали мы умершего в морг, а на второй день – на тебе! Является его вдова, вся в черном, словно галка. В судорожных руках – смятая и закапанная слезами бумага с жалобой.
Тут надо сказать, что по смерти этого больного никаких претензий к нам у семьи покойного не возникло. На производстве получил он тяжелую травму мозга. Особых надежд на выздоровление ни у кого и не было изначально.
– П. К., – говорит вдова, – что же нам делать?! Вот свидетельство о смерти мужа моего, Олега Кузавлёва. Смотрите! Какого числа он умер?
– Двадцатого, – отвечаю. – Ясно же написано. В чем вопрос?
Тут черная женщина протягивает мне больничный лист умершего. И этот больничный закрыт к оплате девятнадцатым числом! То есть, как и положено, – последним днем жизни умершего.
– Нам, П. К., на могиле какую дату смерти обозначать? Ту, что в свидетельстве, или ту, что в больничном?!
А сопровождающая вдову толстая тетка в траурной мини-распашонке a la Алла Пугачева говорит:
– Если умер двадцатого, то вы, получается, целый день зажулили! Его ведь к оплате в больничный не включили! Безобразие какое-то, честное слово! Зла не хватает, изверги! На умерших наживаются!
Забегали мы, естественно. История умершего – еще в морге. Судебники ее не отдают. Пришлось тащиться к ним и с криками, среди
неопознанных трупов и вони отбивать историю болезни. Отбили. В истории время смерти – день и час с минутами, четко отмечен: двадцатого мартобря, 14 часов 12 минут. Претензии к свидетельству о смерти – отпали. А вот в графах, где в истории болезни врач делает запись для оформления больничного листа канцелярией, – написано как-то так, что хрен сразу поймешь.Идем в медканцелярию:
– Что ж это вы, мать вашу, так больничные листы оформляете? Исправляйте сейчас же!
Канцелярские тетки заблажили, сбились в кучу и оскалились:
– Как у вас в истории написано, так и оформили! Где вы тут видите «20»?! Это же натуральное «19»!!!
Взяли за хобот лечащего врача. Валентин Григорьевич, не будь дураком, – уперся:
– Это – двадцатое! Ясно же написано. И цифрой, и буквами!
Самое простое в таком случае – назначить виновным лечащего врача. Так и сделали. Извинились перед родными. Дали им новый больничный с правильной датой. Проводили до дверей. Еще раз извинились. Говорим:
– Если что – снова обращайтесь к нам, поможем! Без церемоний, пожалуйста.
«Пугачева» говорит:
– Да пошли вы, козлы! – Ей мы как-то особенно не понравились.
В объяснительной Валентин написал: «Ошибка, вкравшаяся в мои записи, обусловлена особенностями моего почерка». Влепили ему выговор. А так как у Валентина Григорьевича подошло время переаттестации, то категорию ему не подтвердили. Не дают категории врачам с «непогашенным» выговором! Зарплату Вальке поэтому – урезали.
Пишет теперь квадратными буквами и, по слухам, компенсирует денежные потери поборами с больных и подработкой в частном медцентре. Теперь и с этим еще надо разбираться.
Вот ведь как бывает! К успешному лечению – никаких претензий. Мы, можно сказать, друзьями расставались с этой женщиной – вдовой!
И тут такая ерунда, мелочовка, цифирь, а на тебе – все успехи наши псу под хвост! Обидно.
P. S. Но я-то точно помню, что Олег умер восемнадцатого!
Anamnesis vitae
Старые хирурги любили задавать такой вопрос:
– Вызывают тебя к больному. Больной не дышит. Давление – по нолям. Сердце не прослушивается. Что необходимо сделать в первую очередь и безотлагательно???
Ответа не давал никто. А правильным ответом было:
– В первую очередь и срочно необходимо ПОДУМАТЬ.
«Мы ампутируем ноги!»
Всегда меня успокаивает наблюдение за работой автомехаников.
Спокойная, конкретная деятельность. Известны необходимые для ремонта детали. Результат – легко контролируется: машина едет или не едет, стучит или – не стучит и т. д.
В медицине я вот так же завидую травматологам. Перелом – он сросся или – не сросся. Результаты лечения – контролируются еще проще, чем у механиков: объем движения в суставах, рентгенография. Навороченные компьютеры чаще всего – не нужны.
В нейрохирургии – все сложнее, неопределеннее. Надо спасти жизнь и удалить опухоль головного мозга. Но часто этого можно достигнуть только ценой появления тяжелых дефектов деятельности мозга. Опухоль удалили, и человек будет жить, но иногда правые (левые) конечности у него двигаться уже никогда не будут, а правша, при операциях на левом полушарии, – может престать полноценно говорить, писать и считать. Стоит ли спасать? Долго судим и рядим с родственниками. Им же потом ухаживать за своим «выздоровевшим» больным. Говорить ли об этом с больным? И как говорить?