Не верь глазам своим

— Генри не вводит меня в курс своих отношений, — Лайла скептически на него взглянула, и он поправился: — Не настолько глубоко. Но он сказал мне, что ты бросила его ради него же… — девушка хотела совершенно грубо перебить Антуана, но тот поднял палец вверх, призывая к вниманию: — Я не буду читать нотаций, и тем более просить простить моего оболтуса. Я миллион раз говорил ему открыть тебе правду. — Лайла вспомнила тот самый разговор Антуана по телефону. Который приобрел совершенно иной смысл. — Но после Мелани он, как кипятка, боялся повторения истории. Не удивлюсь, что именно своим отчаянным страхом он и добился того, чего боялся больше всего. Ты влюбилась в его амплуа. Что намного хуже той глупости, что вытворила та девчонка. Ты не просто захотела пожить на широкую ногу, купаясь в овациях и популярности. Ты полюбила его творческую сторону, его работы, его суть… Возможно, тебе кажется, что ты открыла в Джее много нового, но, когда первый шок и обида пройдут, ты поймешь, что на деле все это ты уже видела в моем сыне, уже знала, уже чувствовала. Быть может, не знала, как интерпретировать, не видела всех граней, не знала масштаба происходящего. Но любила и это в нем тоже. И любишь до сих пор, иначе ты сейчас кричала бы, метала молнии и крушила бы все вокруг себя, но ты переживаешь это внутри… Поэтому я прошу тебя сейчас о другом: дай себе время. Отвлекись, займись учебой, друзьями… Не варись в этом кошмаре, который происходит у тебя в душе, а просто переключись на что-то другое. Я знаю, что мой сын тебя очень обидел. И знаю, что вы молоды и горячи, и скоры на принятие решений. Ты ведь не знаешь его задумку о презентации альбома? — девушке только оставалось отрицательно покачать головой. — Давай договоримся. Я попробую сделать так, чтобы Генри не спился за этот месяц и не натворил других бед, а стимулом для этого будет тот факт, что автор книги о его альбоме придет на презентацию, ладно? А ты реши для себя, сможешь ли ты на самом деле понять его причины, и простить его за излишнюю осторожность. — На приподнятую в изломе бровь он вновь поправился: — И трусость, и нерешительность, и неуверенность в себе.

Лайла закрыла глаза. Они приехали к дому Николя и уже несколько минут стояли у подъезда. Девушка медленно кивнула. Она уже готова была выйти из машины, в голове образовалась приятная пустота, этот разговор будто дал ей разрешение внять совету Скарлетт О’Хара. Но мужчина взял ее за руку: — Ты сильно изменила его. За этот год мой сын перестал быть мальчиком, который боится ответственности за свою и за чужую жизнь. Не только его творчество приобрело новые краски, мой сын стал мужчиной, которым я могу гордиться. И я благодарю тебя за это, не зная, выпадет ли мне еще шанс так с тобой поговорить. Ты замечательная, смелая девушка, готовая бросать вызов не только судьбе, но и самой себе, и вы с моим трусишкой прекрасно подходите друг другу, уравновешивая и дополняя характеры. И знай, что даже если ты не сможешь больше довериться Генри, я не изменю своего мнения о тебе. Ни как о человеке, ни как о журналисте. Кстати об этом… Могу я увидеть результат?

Лайла улыбнулась. Неожиданно для себя. Неожиданно для Антуана. Но она улыбнулась и протянула ему скрепленную презентацию с распечаткой книги.

— Спасибо, Антуан. Вы классный папа, и классный менеджер. Я рада, что у Генри есть кто-то, на кого он может положиться в трудный момент… Как бы ни сложились наши с ним отношения, я приду на презентацию. Потому что главный секрет успеха — это умение разделять личную жизнь с профессиональной. Вы положили начало моей карьере, и было бы огромной глупостью из-за подросткового максимализма ее рушить. Доброй ночи, Антуан.

И она вышла из машины. Вечерний воздух был ледянящим — она только сейчас поняла, что оставила плащ в зале, но его было не жалко. Почему-то сейчас вообще ни одна из эмоций не отдавалась каким-то особым значением — видимо, перегорело.

Мозги холодно отсчитывали минуты, шаги, повороты, отмечали звон ключа и щелчок выключателя. Девушка прошла в свою комнату, на ходу раздеваясь. Переоделась в пижаму с длинными штанами в неадекватно желтые сердечки и странной цитатой Кэрролла на куртке. В голове так громко звенела тишина, что она включила свой плэйлист, выкрутив громкость на максимум. Ей вдруг подумалось, что в такой ситуации должно стать легче, если немного выпить. Хотя какой-то особой тяжести после странного напутствия Антуана она и не чувствовала. Ничего не чувствовала, как механизм. Она не думая достала из бара бутылку мартини. Сладкий, немного тягучий ликер пился легко и незаметно. Она пританцовывала под музыку SweetBox, совершенно не веря, что все будет, как она поет, с бутылкой в одной руке и телефоном в другой, медленно кружа между столиком и диваном в гостиной, иногда спотыкаясь о разбросанные туфли. Пока ей не стало жарко.

«В такую прекрасную погоду совершенно невозможно находиться дома”, — думала она, пытаясь справиться с замком на двери, не выпуская бутылку из рук, в конце концов, она оставила телефон на столике и наконец добилась своего. “Такой странный август, то холодный, то жаркий, то солнечный, то дождливый,” — продолжала она свою мысль, полную оригинальности и оценочности. Все ее слова сводились к максимальной простоте и незамысловатости. “Хочу прогуляться… И пойду прогуляюсь,” — мысли текли все медленнее, шаги также замедлялись. Она не чувствовал себя пьяной, не шаталась из стороны в сторону, не путалась в поворотах. Для буднего вечера на улицах было необычайно пустынно, но те, кто все же видел странную девушку, шарахались от пропасти зеленых глаз, распахнутых на пол-лица, от подрагивающей полупустой бутылки в ее ладошке, от ужасной пижамы, от которой невозможно было оторвать взгляд. Девушка не замечала опасливых и недоуменных взглядов прохожих, не замечала начавшийся дождь, который сейчас усиливался. Она просто шла, размахивая мартини, изредка прикладываясь к горлышку и недоумевала: «Почему же мне так жарко?» Наверное, где-то глубоко в душе она хотела плакать. От обиды, от того, в какой ужасный обман она оказалась втянута, от того, как долго ее любимый человек врал ей, не доверял ей… Но на поверхность ничего не выходило, даже не отпечатываясь в сознании.

Она обратила внимание на окружающий мир лишь тогда, когда почувствовала себя в центре внимания под десятками глаз. Этьен спешно подошел к ней, на ходу щелкая пальцами зазевавшемуся официанту.

Через полминуты она оказывается окутана теплым пледом, еще через полминуты она уже утыкается в угол удобного дивана, чувствуя, наконец, хоть что-то. Холод ее поглощает почти целиком, когда в кабинет врывается Николя, встревоженно осматривая и ощупывая девушку, спрашивая о чем-то, постоянно отдавая какие-то распоряжения. Сквозь блаженную пустоту прорывается просьба передать Жюлю, что его услуги потребуются через двадцать минут, заказ на бар — чашка фирменного чая и мед, указание позвонить кому-то, чтобы исключить появление в прессе упоминания об этом инциденте. И наконец высокий, властный голос сообщает, что если «эта девчонка посмеет угрожать репутации нашего семейного заведения, я ее уничтожу, не взирая на твое отношение к ней!» В эту секунду Лайла приходит в себя и в ужасе пялится на женщину неопределенного возраста. Статная фигура, горделивая осанка, высоко поднятый подбородок и смесь пренебрежения и отвращения на лице. Мадам выглядит так внушительно, что у девушки почти срываются слова извинений с губ, однако ее лепет никого не интересует, женщина смотрит на сына. И Лайла никогда бы не подумала, что эти мягкие зеленые глаза могут быть таким убийственно холодными и яростно негодующими:

— Мать, не смей. Даже. Слова. Продолжить… — голос тихий, вкрадчивый, но не менее властный, чем у мадам де Буйон. А еще он наполнен такими эмоциями, что женщина невольно подается назад.

— Как ты смеешь… — она говорит на несколько тонов тише, теперь прицельно рассматривая гостью. — Щенок! Как мог ты, потомок благородного рода, влюбиться в эту болезную?! Что, захотелось побыть для кого-то героем? Ни ума, ни породы… — выплюнула мадам.

— Не стану задаваться вопросом, с каких пор тебя заинтересовал круг моих интересов и ты стала экспертом в моих чувствах. Попрошу лишь посмотреть в зеркало. И удалиться из моего кабинета. Сейчас! — чуть повысил голос Николя и повернулся к Лайле, демонстрируя, что разговор окончен.

В этот момент в дверь просочился официант с подносом, и женщине ничего не оставалось, как выйти. Выяснять отношения при персонале было явно ниже ее достоинства. Но весь ее вид говорил о том, что тема не закрыта.

— Никки, — принимая из рук мужчины кружку с чаем прошептала девушка, как только они оказались одни. — Прости меня! Я сама не знаю, как оказалась здесь… Я только хотела немного пройтись… — продолжила она, растерянно оглядывая свою мокрую пижаму и босые ноги. Николя настойчиво отцепил ее пальцы от бутылки, которая все еще была зажата в ладони.

— Девочка моя, что случилось? Ты не ранена? У тебя ничего не болит? Тебя кто-то обидел? Ты заледенела… — явно теряя контроль, повторял мсье де Буйон, то и дело касаясь ее рук, укутывая в плед, убирая прядь с лица. — Хорошая моя, ну что же ты, почему не позвонила, я бы тут же приехал…

Лайла застыла, хлопая глазами, пытаясь найти силы, чтобы не стучать зубами, только сейчас ясно понимая, насколько она замерзла, абсолютно четко осознавая, что ее мокрые грязные ступни оставляют некрасивые пятна на дорогой обивке, что холодная пижама липнет к телу, что последнее, что она помнит — как ей было странно слушать, что все будет хорошо, а потом стало жарко. Она поежилась и внезапно смутилась от того, что в полной тишине под внимательным взглядом Николя она слышит дробь собственных зубов. Мужчина перевел взгляд на почти пустую тару от спиртного. Его глаза расширились, и он взял девушку за руку:

— Лайла, ты открыла эту бутылку? — видя, что она не понимает его вопроса, будто находясь немного не здесь, мсье взял ее за плечи и немного встряхнул: — Ты взяла открытую бутылку из бара или открыла эту? Сколько ты выпила, дорогая?

— В-всю… — сквозь дрожь прохрипела она и попыталась сделать глоток, но ничего не вышло. Николя тут же подхватил кружку, из которой вот-вот должна была расплескаться жидкость. Принес к губам и позволил сделать глоток. Потом еще один. Тепло чая обжигало, а мед, который мужчина добавил, немного дразнил горло. Когда кружка опустела, владелец ресторана вышел на секунду, тут же что-то приказал Этьену и вернулся:

— Сейчас мы поедем домой, вам необходимо согреться и привести себя в порядок. Потом вас осмотрит доктор, а завтра вы все мне расскажете, если захотите.

Лацла пыталась протестовать, но Николя решительно ее прервал:

— Просто позвольте мне позаботиться о вас.

Тепло чая разморило, да и алкоголь сыграл на более расслабленных нервах, поэтому девушка отключилась, как только оказалась на руках Николя. Проснулась она уже дома, под капельницей, которую как раз поправлял доктор.