Не верь глазам своим
Шрифт:
— После развода с отцом… — Это стало откровением. Слезы полились из глаз сами, но рыдания не сотрясали тело. Оно все еще ожидало разрядки. — Я всего этого не знала. Пожалуйста, Эван, не могу больше. Ты мне нужен так! Мне необходимо чувствовать тебя внутри! Не мучай меня… — Жасмин бесстыдно хныкала, выпрашивая ласку, чувствуя в себе три пальца и понимая, что этого катастрофически мало. — Ты обещал, что не сделаешь мне плохо…
— Доверься мне. Тебе будет хорошо. Ты ведь понимаешь теперь, что злость на Анжелику вторична. Подумай об этом. — Его руки творили что-то невообразимое, заставляя ее сомневаться в каждой своей мысли, заставляя прилагать титанические усилия, чтобы высказать сформированные предложения.
Течение мыслей никак не поддается
— Не могу, Эван. Мысли путаются. Аах. — Ее широко разведенные ноги мелко трясутся, кулаки сжимают простынь, натягивающуюся от усилий оттолкнуть тело на мучающие ее пальцы. — О, боже. Эван. Пож-жалуйстааа… Ну… — Пальцы исчезают, тело вновь леденеет, руки точными уверенными движениями оказываются привязанными к коленям, уже стоящим на постели, заставляя девушку раскрыться совсем неприлично и просяще. — Мне холодно, Эван. Прикоснись ко мне. Войди в меня. — Резкие тычки по бедрам вынуждают их разъехаться шире, потерять устойчивость и уткнуться носом в постель. Спина прогибается. Мышцы внутренней поверхности бедра тянут от сильного растяжения. Ей неудобно. Но ей так отчаянно необходимо кончить, что она продолжает просить, несмотря на то, что звук ее голоса заглушает кровать.
Она чувствует, как Эван отходит от постели на несколько шагов. Становится еще холоднее. Веревки (веревки?) впиваются в руки. Больно, но это неожиданно отрезвляет. — Я понимаю. Понимаю, что злиться за то, что мне не помогли глупо, если я даже не просила о помощи. Даже не пыталась никому сказать об этом. Я злюсь на себя. Что поддалась страху. И глупости. И чем старше я становилась, тем сильнее я была во власти страха. Но глупо держаться за прошлое — я готова бороться, чтобы эпизодов больше не повторялось. Чтобы я могла быть свободна от них и от страха, что я снова упаду в свою прострацию. Я готова работать над тем, чтобы простить себя. А мама здесь совсем не причем. Она, конечно, была не права. Но больше, чем она уже сделала, она сделать не сможет.
— Умница, девочка, умница. Она сама себя наказывает сейчас, переживая за тебя. — Эван резко вогнал три пальца внутрь и согнул их, проходясь по внутренней стенке, задевая какой-то сгусток нервов, все тело пронзил резкий приступ удовольствия, в голове будто взорвался фейерверк, и Жасмин чуть не задохнулась, не в силах приподнять голову с простыни. Слезы намочили шелковую ткань, губы жадно хватали воздух. — Хорошая девочка. Вот так. — Тяжелая ладонь с силой провела по ее волосам, еще сильнее вдавливая в матрас. — Вот так. — Пальцы продолжали еще двигаться внутри, продлевая агонию оргазма и заставляя хотеть с новой силой. — Что больше всего тебя беспокоит прямо сейчас?
Начался новый виток «терапии»…
Девушка улыбалась. Нет. Не так. Улыбка не сходила с ее лица, изредка сменяясь смехом и подбадривающими выкриками. Ей это было настолько несвойственно, как и такое беспечное нахождение в толпе. Но ей было хорошо. Она была счастлива. За последние несколько лет она ни разу так себя не вела. Так расслабленно. Так просто. Без этой своей вечной маски надменности. Она всегда держала дистанцию. Чтобы никто слишком близкий не поранил. И это отражалось на общении с любым человеком — от продавца до приятелей. Даже ее любовники не входили в ближний круг. Да и был ли он на самом деле? Или это просто очередной слой ее маскировки… А здесь… А вот здесь — счастливая, свободная от условностей, довольная. Смотреть на нее такую — это особое удовольствие. Не просто редкое, а уникальное. Для него. А окружающие даже не знают, к какому сокровищу они причастны, касаясь ее — такой — взглядом.
Он смотрел, не отрываясь. Читая ее эмоции и наслаждаясь ими. И она смотрела, не отрываясь. За ним. Казалось, она действительно — искренне — неравнодушна. Он видел ее такой однажды. Но струсил. Да! Да! Это была именно трусость. Он-то, конечно, думал, что это благородство. Или мудрость. Или выдержка. Он думал, что поступил правильно. На деле же — он просто струсил. Дурак!
Лицо девушки снова озарилось широкой улыбкой. Игра закончилась, и она стала пробираться с трибуны к игрокам. Парень закружил ее в объятьях и поцеловал. Она сморщила носик, все еще улыбаясь. Погладила по плечу. Не игриво, не пошло. А так… Так, как ни к кому не прикасалась. Разве что во сне… В его сне.Он счастлив видеть ее такой. Это в принципе все, чего он хотел для нее… Только вот наблюдать за тем, как на его глазах материализуется его же прорицание о том, что она еще встретит парня, который сделает ее счастливой, оказалось очень горько. На мгновение она пропала из виду и сантименты были отложены напотом. Сейчас была работа. Решительно прорвавшись через толпу, он прошёл за игроками. Тут же пришло смс: «Катя: «Все в порядке. Машина не нужна». Это значило, что ее кабрио не понадобится, и его надо будет отогнать в гараж. А ещё, что она будет пить. Он не любил, когда она пила не дома. Ещё с тех времен, когда она сознательно упивалась до потери контроля. Но и тогда она не была настоящей, несмотря на куда более высокий процент искренности в её словах, — она по сути была просто пьяна.
Наблюдать за её любовниками было почему-то проще, чем за этим пареньком. За их беспечными, нагловатыми касаниями не крылось ничего, кроме похоти. Клем был чуть наивен и непосредственнен в своих эмоциях. В его этой чуткости и нежности было что-то ранящее, жалящее в самое сердце.
Спустя два с половиной часа, после празднования вместе со всей командой победы в каком-то захолустном баре, и ещё часа, проведенного у него дома, она, наконец, забралась на заднее сидение машины с ногами и кивнула: «домой». Она опять улыбалась, только теперь немного грустно и как-то обречённо.
— Всё в порядке? — Он знал, что она не захочет отвечать. Он хорошо её изучил, знает каждое из её выражений. И сейчас она хотела помолчать. Не понятно, на что он рассчитывал. Но сегодняшний день вытянул из него все жилы. Наблюдая за ними, он чувствовал постоянную горечь во рту, будто теряет что-то важное. Её ответ стал неожиданностью.
— Как же легко обмануться, что чужое может стать твоим. — Её глаза смотрели прямо в душу из зеркала заднего вида.
— Он тоже хочет обмануться?
— Думаю, даже больше чем я. — Девушка отвела глаза, обозначая этим окончания разговора.
Вопрос, стоит ли оно того, остался не озвученным. Но в груди как-то странно потеплело.
Жасмин плакала не переставая. Вместе с тем её сознание было обострённо чистым. Однако ответа на вопрос, заданный Эваном, найти она не могла.
— Я не знаю, я не знаю, я не знаю… — Она безостановочно говорила, надеясь, что парень сжалится над ней, и прикоснётся, наконец.
Она жутко устала. За эту ночь она уже три раза уходила за грань наслаждения, и каждый оргазм был заслужен чертовски болезненно. Потому что с каждым разом она все сложнее контролировала свои мысли, и порой совершенно неожиданные выводы ранили и так безнадёжно изрешеченную душу по-живому, глубоко и больно. Куда проще было жить в неведении или работать с доктором Рэй. Она практически нежно, слой за слоем снимала защиту из выдуманных или ложных идей, оправданий и комплексов, постепенно демонстрируя корень проблемы. Эван же рвал по оголенным нервам. Мысли приходили в самый неожиданный момент, когда разнеженное в томных ласках тело готово было растаять от прикосновений и поцелуев. Подло и вероломно. И необходимая разрядка опять утекала вместе со слезами.
Она по кругу испытывала то гнев, то жалость к себе, то обиду, то растерянность. Она никак не могла понять, чего от неё хотел Эван: «Чтобы избавиться от страха, нужно понять его причину и разобраться с ней. Заставь свой страх сжаться в комок, представь, как все твои негативные эмоции наматываются на этот комок, образуя клубок. Который растёт с каждой твоей победой над собой. Скажи, какого он цвета?»
Она честно пыталась, но проделать все это, когда мысли путаются и не остаются долго в голове, было очень сложно.