Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)

Проснулся тоже спокойно, чувствуя себя просветленным, вылежавшимся вволю, отдохнувшим и посвежевшим. С удивлением обнаружил, что отпустила вечная, казалось бы, головная боль и пальцы рук не тряслись мелко. И, что особенно удивительно, вдруг отчаянно, до слюнотечения, захотелось есть, чего не случалось по утрам уже долгие годы, когда завтраки, приближающиеся по времени к полудню, состояли большей частью из стакана водки и сухой, повизгивающей на зубах корки завалявшегося с вечера черствого хлеба.

Не обнаружив домочадца, Новокрещенов вышел во двор.

Здесь его прежде всего поразила тишина и отсутствие Аликовых «архаровцев». Солнце стояло уже довольно высоко, пекло ощутимо, и в такое время ватага обычно уже клубилась во дворе, висла на обглоданной яблоне, жужжала пчелиным роем. Не видно было и самого Алика, который по обыкновению в румяные утренние часы восседал на ковре посреди дворовой проплешины, оглаживая уютно лежащий на коленях круглый живот, и пил, отдуваясь, горький зеленый чай с кислой, до ломоты в зубах, и черной, как рубероид с крыши сарая, пастилой.

Тих и внешне безлюден был и дом их в глубине двора, не хлопала беспрестанно дверь, не скользили призрачными облачками туда-сюда то ли жены, то ли дочери Алика.

Присмотревшись, Новокрещенов разглядел возле дома, в чудом уцелевших кустах особо стойкого, неприступно-щетинистого шиповника, скрюченную в три погибели, явно таящуюся от кого-то фигурку Ваньки. С возрастающим удивлением наблюдал за тем, как тот ящеркой юркнул к стене соседского особняка, прижался к ней спиной, медленно распрямился и осторожно, вытянув шею, заглянул в окно. Потом отпрянул резко, обернулся, заметил Новокрещенова и подал издалека знак: показал на свои губы и помахал растопыренной ладонью. «Молчи!» – догадался Новокрещенов, и «стой!».

«Совсем свихнулся спецназовец», – решил он, опасаясь, не началась ли у героя кавказских войн заурядная белая горячка. Однако окликнуть приятеля все-таки не решился, остался стоять в сенцах, вспоминая, чем можно вылечить эту напасть в домашних условиях.

Прилипший к стене Ванька опять показал ему рукой, и Новокрещенов легко разгадал смысл этот жеста – уходи, мол. Отступив на шаг вглубь сеней, он топтался раздраженно – ишь, детские игры в «войнушку» затеял, а в уборную с утра, между прочим, особенно сильно хочется. Терпежу нет.

Он совсем было решил плюнуть на странные Ванькины маневры и отправиться с дощатой будочке по неотложным делам, когда заметил, что приятель опять присел и ловко, касаясь земли непропорционально длинными руками, по-обезьяньи пробежал вдоль стены, стараясь быть невидимым из окна, потом пересек стремительным броском открытое пространство двора, и, подскочив к Новокрещенову, бесцеремонно отпихнул его подальше в сени.

– Ты чего, боец, совсем с катушек съехал? – возмутился Новокрещенов.

– Не, док. Извини, – возбужденно задышал ему в ухо Ванька. – Тут дело такое. Соседей наших, чучмеков, два каких-то ухаря, видать, из блатных, прижучили. Хозяина… как его…

– Алика?

– Во, Алика, к стулу веревками привязали и поставили посреди комнаты, как памятник Чайковскому

– Кому? – не понял Новокрещенов.

– Этому, компанзитору… Он же сидит, на памятнике-то… Я в Москве видал.

– Тьфу ты! Не морочь голову, объясни толком. При чем здесь Чайковский?

– Так я ж и говорю! – блестел глазами Ванька. – Алик сидит привязанный, а ребятня его и бабы на полу в угол забились, воют от страха. У тех, двоих, базар с Аликом нехороший идет. Я уши-то навострил, просек. Они на него наезжают – плати, мол, что должен. Один стволом угрожает, другой ножом горло щекочет. Я вот что придумал…

– Нечего тут придумывать, – перебил его Новокрещенов, – дуй к телефону-автомату, он возле остановки автобусной, и вызывай милицию. Пусть приезжают и разбираются.

– Не-е, док, – решительно мотнул головой Ванька, – щас я их сделаю. Ты туточки посиди, я сам управлюсь.

– Брось, – скривился Новокрещенов. – Алик водкой самопальной торгует, а может, и наркотой. И эти такие же… Не поделили чего-то, а мы-то при чем?

– Как же, док? Так нельзя! Он же сосед наш, какой-никакой. Выручать надо.

Ванька с укоризной глянул на Новокрещенова, и тот отвел глаза, пробормотал пристыжено:

– Я что? Я ж не против. Ты говоришь, у них пистолет, нож. А я не Джеймс Бонд, чтоб такой братве руки крутить. И тебе не советую. Грохнут тебя… Было б ради кого жизнью рисковать… А то ради Алика…

– Да ерунда, управлюсь, – беззаботно отмахнулся Ванька. – Ты, главное, тихонько сиди, я, как время придет, – свистну.

– Ага, – взяв себя в руки, усмехнулся Новокрещенов, – ты справишься… Как тогда с дачниками… Повяжут бандиты тебя, усадят рядом с Аликом, а мне вас освобождать… Не пойдет. Давай вместе. Говори, что делать. Ты же у нас спецназ, тебе и карты в руки.

Ванька глянул остро, с прищуром, голубые глаза его льдинками царапнули по лицу Новокрещенова, будто пробуя на крепость, оценили, опять расцвели безмятежными васильками.

– Ладно, док. Вдвоем-то, конечно, сподручнее. Но я их и один запросто сделаю! Не люблю, когда оружием шуткуют. Взял в руки – так мочи, а не выпендривайся, особливо перед бабами да ребятенками… Мне б сейчас любой ствол с парой патронов, я б эту блатату, не целясь, положил… – Ванька осторожно, одним глазом, выглянул за дверной проем, прикинул что-то в уме, шевеля губами. – Толкуют пока… Расклад, значится, такой. Я первым двинусь, а ты, док, за мной. Как увидишь, что я на крыльцо поднялся и дверь в ихний дом открываю, считай до тридцати. А потом… – Ванька пошарил взглядом вокруг, вытащил из угла сеней пропыленную бутылку из-под водки, подал Новокрещенову. – На, ею забуздыришь вон в то окно, в среднее. Чай, не промахнешься? Близко только не подходи, а то шмальнут по тебе из шпалера с перепугу.

– Прямо в стекло бросать? – недоверчиво взвесил в руке грязную посудину Новокрещенов.

– Ну да! Эти двое на звон стекла среагируют, обернутся, а тут я в комнату заскочу и обоих вырублю.

– Чем? Голыми руками?

– А то! – фыркнул Ванька. – Чем же еще? Я ж говорю, был бы ствол, давно б все сам порешал. И не стал тебе голову морочить, операцию разрабатывать. Щелкнул бы через окошко обоих – и все дела… Да не боись, док, я их одной левой. Ты, главное, шумни…

– -А если входная дверь закрыта? – с волнением спросил Новокрещенов, уже охваченный азартом предстоящей схватки. Он-то ведь тоже парень не промах! Как ловко третьего дня двух шакалов у ларька отоварил!

– Приоткрыта дверь, я засек. Там щелочка есть. Ты пока до тридцати досчитаешь, я зайду тихонько, примерюсь. А как бутылкой шваркнешь – вперед. Всего и делов – двух лохов парой оплеух вырубить. Это ж не моджахеды хоттабовские. Так, быки тупорылые. Серьезных пацанов долги трясти не посылают… Ну, я пошел. Действуй, как обусловились!

Ванька четырехного скакнул по двору, взлетел на крылечко, обернувшись на миг, показал Новокрещенову кисть, загнул палец – один, второй – считай, мол, потом, взявшись обеими руками за ручку двери, потянул ее на себя и вверх.