Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)

Размышляя так, он брел по тротуару, а мимо него струился, бурля на перекатах подземных переходов и перекрестков поток безмятежных горожан, и никто из них, судя по выражению лиц, не был озабочен судьбами мира, люди просто спешили по своим делам, радовались погожему дню, растекаясь целеустремленно по лабиринтам большого города.

Еще накануне Самохин записался на прием к заместителю губернатора и теперь мучительно вспоминал, тот ли это Барыбин, что был когда-то парторгом в следственном изоляторе.

Строгий милицейский старшина у входа внимательно посмотрел на одноразовый пропуск Самохина и указал в конец длинного коридора, где находился кабинет приема граждан по личным вопросам.

Раньше, во времена партийного всевластия, Самохин никогда не бывал в этом здании, и теперь поразился тому, какая обветшалость чувствовалась во всем – и в просторном, но пустоватом вестибюле, на высоченном потолке которого не горело половина ламп, и в расстеленных на полу ковровых дорожках с вытоптанными посредине проплешинами, и в унылой череде канцелярских стульев у входа в приемную. Глядя на все это, понятным становилось, что лучшие дни этого главного в области дома, с лепными гроздьями винограда, снопами пшеницы, серпами и молотами на фронтонах, символизировавшими некогда процветание власти, уже позади.

Очередь на прием продвигалась на удивление быстро – то ли сразу, в два счета, решались проблемы, с которыми пришли сюда люди, то ли, наоборот, отказывали всем подряд, не слишком вникая в суть и не обольщая просителей лицемерными посулами.

Когда очередь дошла до него, Самохин шагнул решительно в приемную, назвал пожилой секретарше свою фамилию, и, преодолев тамбур сдвоенных дверей, прошел в кабинет, где за широченным, светлой полировки и абсолютно пустым, как взлетная полоса аэродрома столом восседал Барыбин.

Самохин узнал его сразу, а вот бывший тюремный замполит уставился на вошедшего стеколками очков без всякого интереса.

Барыбин мало изменился за прошедшие десять лет, лишь покрылся розоватым, просвечивающимся на солнце, начальственным сальцем, стал солиднее, тяжелее, да реденькие пегие волосы, зачесанные на темени аккуратно набок, поседели, повылезали с продолговатой, дынькой, макушки, отчего на голове бывшего партработника образовался как бы сияющий серебристо нимб святости.

Рядом, за отдельным столиком, примостился юркий, как мышка, секретарь-мужичишка неопределенного возраста с толстой амбарной книгой. Заглянув туда, он провел пальцем по строчкам и объявил, привстав и зафиксировав на мгновение поклон в сторону Барыбина:

– Заявитель Самохин Владимир Андреевич. Изложить свою просьбу предварительно в письменном виде отказался.

– Слушаю вас, – глядя куда-то поверх головы отставного майора, проронил Барыбин, и секретарь, нацелив авторучку в пудовый талмуд, добавил подобострастно, словно жрец, толкующий для непосвященных знаки, ниспосланные божеством.

– Просим изложить вашу проблему устно, по возможности кратко, по существу. Посетителей много, а ресурс времени у Степана Игнатьевича ограничен.

Понимая уже, что ничего судя по всему добиться здесь не удастся, Самохин все-таки «кратко и по существу» изложил историю Славика, опустив, естественно, все ставшие ему известными в результате собственных изысканий факты.

Барыбин, возвышаясь над мерцающим полировкой девственно-чистым столом, внимал безмолвно, только очки его, бли-ующие желтоватым светом, бериевские какие-то, семафорили предупреждающе и настороженно. В конце рассказа Самохина он снял их наконец и воззрился на отставного майора невооруженным, водянисто-прозрачным взглядом.

– В борьбе с терроризмом, – изрек он хорошо поставленным голосом радиодиктора, зачитывающего судьбоносные постановления правительства, – государственные органы ни на какие переговоры с бандитами не пойдут. Операциями по освобождению пленных военнослужащих занимаются специальные службы федеральных ведомств. Региональные власти не должны вмешиваться в их компетенцию…

– Да не занимается этим никто. Ни федеральные власти, ни ваши… региональные, – закипая, перебил Самохин.

– А вот этого знать вы не можете, – величественно пресек сомнения посетителя Барыбин. – О ходе подобных операций первых встречных, – он уничтожающе посмотрел на Самохина, ясно давая понять, кого имеет в виду, – не информируют. Уверен, что соответствующие органы делают все возможное и необходимое в данной ситуации.

Жалея уже, что пришел сюда, Самохин попытался-таки затеять унылый, тяжелый спор.

– Так ведь меняют же наших солдат и офицеров на боевиков. Я по телевизору сколько раз видел. А здесь даже не боевика, а зэка заурядного освободить требуют. У него и преступление-то по нынешним временам плевое. Он под амнистию подпадал, да за пустяшное нарушение режима его тормознули.

Барыбин опять водрузил на нос очки, окатил назойливого посетителя холодным стекольным взглядом.

– Хорошие солдаты, а тем более офицеры, в плен не сдаются. Сейчас позиция государства в этом вопросе полностью изменилась. Мы начинаем постепенно изживать характерные для эпохи ельцинизма соглашательство и вседозволенность. Никакой пощады терроризму. Преступников будем преследовать всюду…

– А под кроватью? – деловито осведомился Самохин.

– Ч-что? – будто очнувшись от собственной, завораживающей уверенности, встрепенулся Барыбин.

– Ну, если супостат, к примеру, под койку со страху залезет, – усмехнулся отставной майор, – или, к примеру, под шконку тюремную. Безопасное, доложу я вам, место! Один замполит… учреждения, где я десять лет назад служил, такой схорон опробовал. Спрятался там, пока зэки его сослуживцев убивали, и сидел как мышка. Только к утру опергруппой был обнаружен… Он, кстати, тоже о служебном долге да офицерской чести на политинформациях любил рассуждать.

Секретарь, бросив царапать авторучкой в журнале, изумленно уставился на Самохина.

– А ты, клерк, пиши, – мотнул головой в его сторону отставной майор. – А копию – в компетентные органы. Адресок-то наверняка знаешь. Вон у тебя сколько наградных планок на лацкане… Интересно, за что? – несло Самохина. – Для Великой Отечественной ты молод, для Афганистана – староват… Не иначе как за «построение развитого социализма» ордена да медали получал? Так что пиши, пиши про то, как майор Барыбин, будучи заместителем начальника следственного изолятора по политико-воспитательной работе, перед зэками на коленях ползал, свою жизнь спасая, а рядом девчушку-контролершу убивали… Такой вот получается триллер…

– Вы… Вы что себе позволяете? – задохнулся от негодования Барыбин. Он вскинулся резко, и серебристый нимб над его макушкой тоже подпрыгнул, как крышка закипевшего чайника, а потом осел, растекаясь седыми волосенками по липкой от пота розоватой лысине. – Кто… Кто дал вам право клеветать на государственных служащих?! На государственные органы?!

– Ты, Барыбин, действительно орган. Только не государственный, а… сам знаешь, какой! – бушевал отставной майор. – Тоже мне, борец с терроризмом. Послали пацанов на войну, а сами при всех властях из кабинета в кабинет переползаете, от одной лохани с похлебкой – к другой, и хряпаете, хряпаете… А начнешь за уши оттаскивать – такой визг поднимаете!