Не вижу, не слышу, не чувствую боли

Не сказать, что он был сильно нужен Клоду Моро. Мужчина прибыл на родину предков по своим делам, осел здесь надолго, но все равно не планировал оставаться навсегда. Некогда, он убивал людей просто из-за желания найти кого-то, кто действительно поймет его. Но его поймали раньше, чем он вошел в силу, засунули в тюрьму Ассоциации Хантеров - куда отправляли все заключенных имеющих Нен-способности. А оттуда, его вытащил уже Саргатанос. Сначала, Клод хотел просто выжить, чтобы отомстить. Но затем, что-то сдвинулось в итак социапатичной голове лиса - он раз и навсегда выбрал себе пару, с которой хотел быть, таковы уж его гены. Расставание было неимоверно болезненным. Клод охладел даже к убийствам - просто устранял все неугодных, словно мусор. Возросшая после операции чувственность требовала выхода, но он, с каким-то подспудным мстительным удовлетворением пренебрегал ею, пока та не накапливалась критично, сводя его с ума. Именно в таком состоянии, ему под руку и попалась мать Хисоки. Она выжила - скорее из-за чужого пренебрежения, нежели милосердия. Однако, естественно не хотела иметь ничего общего с демоном - и собственная семья, возможно, простила бы ей бесчестье, понимая, что сделать, здесь, было ничего нельзя. Но однажды, она ощутила в себе жар чужой силы. Когда оба родителя ребенка владеют Нен - женщина не может не почувствовать, как зажигается в ней огонек новой души. И даже жизнь в одиночестве - без поддержки клана, без фамилии, с маленьким ребенком на руках - не могла заставить гордую наемницу отправиться к лису. Лишь страх за ребенка, за то, что будет с ним после ее смерти - только это принудило женщину отправить ему письмо. Даже подтверждать ничего не нужно было. Капля крови Хисоки наполненная особой силой, пусть слабая, но все же родная - сказала ему больше, нежели самые страстные убеждения. И именно инстинкты велели спасти детеныша - забрать его с собой.

Все это - свое детство, юность - Хисока предпочитал не помнить. Так было и проще, и легче жить. Он шел по этой жизни с улыбкой - временами, с настоящим оскалом, никому, не показывая свои слабые стороны. Лишь чертов мальчишка Курута, что смог так сильно измениться, умудрился заглянуть за ту маску лиса, за которой Хисока прятал свои настоящие чувства. Он стал маленьким, но самым настоящим хищником - и вместе с тем, обзавелся той самой обманчивой мягкостью, которая могла покорить даже такого безумца как фокусник. Был простой игрушкой для развлечения - а стал серьезным противником, позволяя забыть обо всем - в том числе о том, кого Хисока хотел бы видеть рядом несравненно больше. В этом, лису помогала его привычка не вспоминать. Он приказал себе забыть до поры до времени - и забыл тонкие черты, черные глаза, кошачьи плавные движения.

Сегодня же, табу памяти оказалось нарушено. Стоило ему лишь смежить веки, рассчитывая подремать пару часов - уснуть полноценно после столь восхитительного сражения, фокусник все равно бы не смог - как его затянуло в темную, топкую черноту и зыбь. Сознание поплыло, но не привычно-адреналиново-безумно, а будто запутываясь в невидимых сетях, отключаюсь. Он снова был маленьким мальчишкой посреди разъяренной толпы. В нос ударил удушливый запах гари, за спиной полыхал адовым пожаром их с матерью дом. Хисока оглядывался вокруг, пытаясь найти хотя бы взглядом высокую черноволосую фигуру, но вместо этого видел лишь оскаленные зло лица - одинаковые в своей ярости и ненависти, будто пластиковые. Люди тянули к нему руки, желая порвать в клочки маленького ребенка. Хисока оскалился так же на это, ухмыляясь совсем не по-детски, заклокотал низко. На руках появились когти, а меж пальцев замелькали карты, что могли резать чужие части тела, будто куски масла. Он не знал, почему именно карты, не помнил ничего, и в голове билась лишь одна единственная мысль - найти мать. Мальчишка рванулся вперед, разрывая в клочья противников, ощущая бешеный садистский угар в крови.

Его когти впивались легко в чужую плоть, взрезая ее, заставляя кровь взлетать вверх каскадом ярко-алых брызг, напоминающих конфетти. Адреналин в крови превращал ее в раскаленный металл, жгущий жилы, и толкал его вперед - заставляя проходить через плотную человеческую массу бешеным волнорезом. До тех пор, пока его когти не нашли еще одну жертву... и время замерло, когда он поднял лицо вверх, встречаясь с остекленевшим взглядом черных глаз. Рука Хисоки по запястье тонула в теле матери, ощущая горячую кровь и подрагивающие мышцы. Прошла всего секунда, растянувшаяся для мальчишки в вечность. В голове рвалось что-то, виски взрывались невыносимой болью. Он зажмурился, пытаясь вывернуться из кошмара, но все что смог - лишь вернуть себе взрослый облик. С показавшимся ему отвратительно-мерзким, хлюпаньем, он вынул руку из-под хрупких ребер и обхватил руками маленькое тело. Хисока никогда не задумывался раньше - насколько низкой и крохотной была эта прекрасная женщина, подарившая ему целый мир. В нос прокрался знакомый ласковый аромат лаванды и солнца от ее гладких волос. Он уткнулся в них лицом, забыв обо всем вокруг. Внутри него, теперь полыхал не просто пожар - бешеный вулкан, желающий спалить в легковесный пепел того, кто заставил его мать умереть сегодня во второй раз. И наведенный кошмар полыхал заревом, пожирая чужих марионеток - всех, кроме одной. Той, которая велела ему всегда улыбаться.

– Это ты ее убил, Хисока, - вкрадчивый и одновременно мелодичный голос, заставил фокусника распахнуть глаза. Тело в руках шевельнулось. Узкая ладонь с длинными пальцами убрала за ухо черную прядь. Руки лиса смыкались на чужой талии теперь, а не на плечах. Теплая гладкость волос скользнула по щеке, когда Иллуми отстранился немного, глядя как всегда в упор, не мигая. Старший из сыновей Золдиков погладил его по щеке невесомо, знакомым и одновременно не принадлежащим ему жестом.
– Из-за тебя она умерла. Все, кто могут полюбить такое чудовище - погибают. Ты ведь и меня хочешь убить, - он положил обманчиво-красивые, и смертельно-искусные кисти, на грудь молчащего тяжело фокусника, чуть приподнимаясь на носочках, чтобы выдохнуть следующее свои слова прямо ему в рот.

– По этому, как бы ты не старался, я никогда с тобой не буду, - острые и длинные иглы с круглыми навершиями, вонзились ровно в сердце, пропарывая его насквозь.

Фокусник сомкнул руки сильнее, прижимая к себе чужое тело, так и не проронив ни звука. Боль разрывала его грудную клетку, рот наполнился кровью, окрашивающей зубы в кармин. Сильные печи затряслись мелко..., а затем он разразился смехом - громкий, позабавленным и совершенно безумным. Зрачки в его глазах стали вытянутыми узкими щелкам и - единственная трансформация тела, доступная демону-лису полукровке. Хисока запустил свои пальцы в волосы на чужом затылке, сжимая жестко, укусил резким жестом чужую марионетку в рот.

– Крайне провальная попытка манипуляции, - ухмыльнулся зло, облизывая перепачканные кровью губы.
– Иллуми действовал бы намного тоньше, захоти он убить меня, - следующим жестом, мужчина отрезал чужие руки от плеч, заставляя лицо поддельного Золдика исказиться от удивления.
– И уж точно, провел бы гораздо более глубокий анализ перед нападением. Тогда бы он узнал, что воздействовать на меня смертью моей матери - досадная трата времени, - глаза вспыхнули ярким золотом, а допельгангер в руках фокусника воспламенился, мгновенно превращаясь в горстку жирного черного пепла - лисы издревле были неимоверно хороши в иллюзиях, и в собственных снах, фокусник мог сотворить все что пожелает. Жар вокруг увеличился, стал плотью Хисоки, а тот превратился в огненное, ужасающее в своей мощи, существо, и чья-то тень метнулась скорее вон, отдергивая свои щупы, пока ей их не прищемили.

Фокусник очнулся, все еще на взводе - резко сел, глядя горящим глазами прямо перед собой. Но вокруг была только пустыня - холодная и безмолвная. Мальчишки спали в палатке, а дремавшая возле костра Биски, приоткрыла глаза и посмотрела настороженно на лиса, чувствуя убийственную ауру ни с того, ни с сего, начавшую расползаться вокруг. Золотые, светящиеся в темноте радужки, и тени вокруг чужих глаз, заставили ее прийти в полную боевую готовность.

– Пойду, прогуляюсь, - хрипло произнес мужчина, плавно вставая и отдаляясь от лагеря. Мисс Крюгер немного удивленно посмотрела ему в след, но задавать вопросы поостереглась. Из палатки высунулись две взволнованные мордочки, тоже ощутившие ужасающую мощь Хисоки. Раскаленная аура пронеслась волной по тренировочной площадке, прежде чем фокусник спрятал ее под Ин. Женщина в детском теле качнула головой и показала знаком, чтобы Гон с Киллуа отправлялись досыпать.

Сказать, что лис был в бешенстве, означает не сказать ничего. Сейчас, удерживая ментальный мост с Курапикой, слыша чужие мягкие обертоны, он успокаивался постепенно, гася столь опасное раздражение, придавливая его на корню. Может, завтра придется кого-то убить особенно жестко, но сейчас он возьмет себя в руки, как на острове, во время экзамена на звание Охотника. Тогда принцесса, еще, будучи нелюдимым мальчишкой, умудрился раздразнить его до похожего состояния. Он полночи простоял, чувствуя, как высоко поднялся уровень дофамина в крови и, сопротивляясь вызванному им желанию пойти, найти золотоволосую куколку, чтобы как следует с ним развлечься. Теперь же, он раскрыл все свои куцые способности, полученные в наследство от отца, и проложил тонкую ментальную связь, чтобы стискивать его в своих руках, обонять теплый аромат вишни. Неизвестный враг знал, что делал, когда лез в такие глубины - он хотел вывести Хисоку из состояния равновесия, и перехватить управление над его телом. А для этого, необходимо довести владельца этого самого тела, до того состояния, когда он не хочет ни думать, ни защищаться - только прятаться внутри себя, свернувшись в маленький кубок и вариться в соку собственных переживаний. Обычного человека такое сломает. Однако у Хисоки слишком много проблем с головой, с которыми он, так или иначе, но уживается, чтобы реагировать на столь откровенный эмоциональный шантаж.

– Я удовлетворил твой интерес, маленький Паук?
– прошептал хрипло в чужое ухо, прихватывая его зубами, оттягивая сережки-гвоздики. Пусть эмоциональный шантаж не удался, но все же, заставил мужчину вытащить на свет божий свои собственные тщательно закамуфлированные чувства к старшему из сыновей Золдиков. Не стоит об этом сейчас думать, у них совсем другие дела и проблемы. Поэтому, фокусник пытается заставить Курапику стать тем средством, что вернет ему равновесие на скользком острие лезвия безумия.

– Да, - Курута сглатывает вязкую слюну, каждое прикосновение этого мужчины, пусть происходит лишь в его голове, но от того не менее чувствительно и обжигающе. Происходи нечто подобное три месяца назад - он бы уже отвечал, провоцируя этого клоуна точно так же, как тот его, но после того, как ощутил себя по настоящему важным, нужным и единственным - становиться игрушкой не хочется. А по-настоящему серьезного интереса, Курапика не чувствует. Рисунок древних рун на его коже, и точно такая же вязь, пусть даже не законченная, впечатанная в тело Хисоки по праву рождения, стягивают их близко - но не воедино. Нет того сводящего с ума ощущения, что одна душа вливается в другую, что между ними общий кровоток, соединяющийся там, где соприкасается кожа, что ауры смешиваются в один цвет как краски на палитре.
– Хисока... хватит, - мягко произносит, обхватив пальцами чужую ладонь уже пробравшуюся под ткань одежды.