Не все мухи попадают в Ад

– Александр, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал максимально спокойно и уверенно. Важно было не осуждать его, не давить на него, а создать атмосферу доверия и понимания. – Я не священник, я не могу отпускать грехи. И я не судья, чтобы оценивать ваши поступки. Но я знаю, что истинное искупление не в словах, а в делах. – Я сделал небольшую паузу, чтобы он успел осмыслить мои слова. – И ваше желание избавиться от этой тьмы, которая вас поглощает – это уже первый шаг на пути к исцелению.

– Исцеление… – он горько усмехнулся, и эта усмешка показалась мне ещё более болезненной, чем его слёзы. – Возможно ли оно? Когда эта пустота постоянно напоминает о себе? Она… шепчет… побуждает…

Александр сжал кулаки так сильно, что костяшки его пальцев стали совершенно белыми.

– Она говорит, что я поступил правильно, – прошептал он, и голос его был едва слышен. – Что слабые не заслуживают жизни. Что только сильные имеют право решать.

– Александр, – мягко перебил я его, стараясь не нарушать налаженный контакт. А в мыслях ставя ему предварительный диагноз – синдром Раскольникова. – Это не ваши мысли. Это эхо того, что вы пережили. Травма, которая искажает ваше восприятие реальности. Мы можем с этим работать. Мы можем найти способ приглушить этот шёпот. – Я говорил медленно, чётко проговаривая каждое слово, словно обращался к маленькому ребёнку, которого нужно успокоить, убедить, что всё будет хорошо.

– Как? – он поднял на меня взгляд, и я увидел в нём слабую искорку надежды. Маленький огонёк в бездне отчаяния. – Как заглушить голос… который звучит… внутри меня?

– Мы научимся различать ваши мысли и… навязанные вам идеи, – объяснил я. – Мы проанализируем ваши чувства, ваши страхи, мы найдём корень проблемы. И тогда… тогда вы сможете сделать выбор. Свой собственный выбор.

– Свой… собственный… выбор… – медленно повторил он, словно пробуя эти слова на вкус. И вдруг его лицо исказила злобная, отталкивающая гримаса. Глаза, ещё мгновение назад наполненные неуверенностью и надеждой, теперь горели холодным, безумным огнём. – А я уже сделал свой выбор, Андрей! – рявкнул он.

Он резко вскочил с кресла, опрокинув его на пол. Движения его стали резкими, порывистыми, словно он превратился в загнанного зверя. Александр наклонился ко мне, и я почувствовал резкий, отвратительный запах гнили, исходящий от него. Сладковатый, тошнотворный запах разложения.

Откуда...?

– Ты… ты ничтожество! – прошипел он, и его голос был полон ядовитой ненависти. – Червь, копошащийся в грязи! Ты думаешь, что можешь меня вылечить? Меня?! Мечникова?! Я же с вами знаком давно, – продолжал он, и голос его стал вязким, тягучим, словно мёд, стекающий с лезвия ножа. – Вы мне помогали. Как друг семьи… – он скривил губы в издевательской усмешке. – Наш помощник… слуга… прислужник… пешка… РАБ… НИЧТОЖЕСТВО… МРАЗЬ! РУЧНАЯ СОБАЧКА! – он практически кричал мне в лицо, брызжа слюной. – А СОБАЧКЕ РАЗВЕ РАЗРЕШАЛИ ТРАХАТЬСЯ!? ЗАВОДИТЬ ПОТОМСТВО?! – В его глазах мелькнуло что-то извращённое, болезненное. Что-то, от чего у меня волосы на затылке зашевелились.

– Знаете… я вот подумал… – он внезапно успокоился, и голос его стал вкрадчивым, ласковым. – Зачем… тебе… семья? Мм? Зачем… тебе… эта… сучка? Щенята? – Он улыбнулся, и эта улыбка была хуже любого оскала.

Я попытался встать, но он резко схватил меня за руку, сжав её с такой нечеловеческой силой, что я едва не вскрикнул от боли.

– Подожди, – прошептал он, и его дыхание обожгло мне ухо. – Не уходи. Нам нужно прояснить некоторые детали.

Меня охватила паника. Я понимал его намеки, но… Это точно блеф. Должен быть блеф. Между тем страх, холодный и липкий, словно щупальца гигантского осьминога, уже опутывал меня, сжимая в своих объятиях. Я резко вырвал руку и отшатнулся.

– Александр, успокойтесь, – пробормотал я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно, хотя внутри всё дрожало от ужаса. – Давайте сделаем перерыв. Вам нужно прийти в себя.

– Перерыв? – он снова засмеялся, и этот смех был похож на скрежет металла по стеклу. – Хорошо. Перерыв.

Я поспешно вышел из кабинета, чуть не споткнувшись о собственные ноги. Сердце колотилось в груди, словно загнанная птица. Нужно было позвонить. На всякий случай. Я дрожащими руками достал телефон и набрал номер жены. Гудки. Длинные, мучительные гудки. Никто не отвечал. Тревога сжимала горло ледяным обручем.

– Опа-а-а, – раздался за спиной голос Александра, и я резко обернулся.

Он стоял в дверях кабинета, держа в руках сумку. Обычную спортивную сумку. И улыбался. Той же жуткой, нечеловеческой улыбкой, от которой меня передёрнуло.

– Я так и знал, – продолжал он, не спеша подходя ко мне. – Вот принёс тебе… передачку.

Он раскрыл сумку, и я увидел…

Я увидел то, что заставило меня закричать. Оторванная рука. Женская рука. С обручальным кольцом на безымянном пальце. И… детские части конечностей. Маленькие, окровавленные ручки и ножки…

– Упс, – произнёс Александр спокойным, ровным голосом, словно уронил что-то неважное. – Кажется, я немного увлёкся. Ну вот они… твои любимые. Можешь больше не звонить.

Он бросил сумку к моим ногам, и меня замутило. Мир поплыл перед глазами, краски потускнели, звуки превратились в неразборчивый гул.

– И ты, мразь, – прошипел он, наклоняясь ко мне так близко, что я почувствовал его горячее, прерывистое дыхание, – что-то пытаешься во мне вылечить? – Он снова засмеялся, и этот смех был похож на вой шакала. – Да мне интересно стало, как ты поможешь себе сейчас? Что ты сделаешь, а?

Он пнул сумку ногой, и рука моей жены покатилась по полу, словно сломанная кукла. Меня сотрясла судорога, горло сжало спазмом, перед глазами всё поплыло красным. Я хотел кричать, но уже не мог выдавить из себя ни звука.

– Знаешь, – продолжал Александр своим спокойным, задумчивым голосом, словно размышлял вслух о чём-то абстрактном, – я ведь… я ведь нарушил клятву. Лекарскую клятву. – Он посмотрел на свои руки, словно видя на них кровь. – И подумал… раз уж дороги назад нет, то почему бы не попробовать? Меня эта идея так манила…

Он снова улыбнулся, и в этой улыбке было что-то детское. Неподдельное любопытство.

– А это… – прошептал он, вновь наклоняясь ко мне, – это приятно. Чувствовать власть. Контроль. – Я вновь почувствовал тошнотворный смрад разложения, исходящий от него. – Видеть, как ломается… мир. Твой мир.

В его глазах мелькнуло что-то… хищное, животное. Он замахнулся и…

Но я уже действовал. Гнев. Чистый, ледяной гнев, словно поток жидкой стали, вытеснил парализующий ужас, мобилизовал тело. Александр целился мне в лицо. Я уклонился, резко пригнувшись, и его кулак просвистел в воздухе, чуть не задев мою голову. Он потерял равновесие, и я воспользовался этим. Резкий удар ногой в колено – простой, но эффективный приём, которому меня учили ещё в академии. Александр вскрикнул и рухнул на пол. Он пытался встать, опираясь на руки, но я не дал ему этого сделать. Короткий, точный удар ногой в челюсть – и он отключился.

Но я знал, что это ненадолго.

Что за чертовщина?! С таким проявлением вселения мы ещё не сталкивались. – пронеслось в голове, и меня охватила новая волна паники. Не просто паники… ужаса. Что же делать!?

Внутри всё клокотало от гнева, отчаяния… бессилия. Он… он убил их! Мою семью. Мою жену, моих детей… Эти мысли, словно раскалённые иглы, впивались в мозг, выжигая всё на своём пути. Я чувствовал, как теряю контроль. Самоконтроль, который всегда был моей визитной карточкой. Моей защитой.