Не вся la vie
Шрифт:
Кто там был вожатым в старшем, первом, отряде, я уже не помню. Помню, что именно старший отряд придумал напугать нас, из второго. Из первого прибежала девочка и сказала, что завтра, как раз во вторую пятницу месяца, все идут на поляну к развалинам замка. И мы тоже можем пойти, если не боимся.
– Мы не боимся, – сказала я.
– Боимся, – сказали девчонки.
– Ну, как хотите.
Естественно, мы пошли всей палатой. Шли по мокрой траве и боялись. Дошли до поляны. Тишина.
– Пойдемте отсюда, – предложила моя подружка Алинка, – это шутка такая дурацкая.
Мы постояли еще чуть-чуть и решили
– Смотрите, – кричала она.
Из-за камней появились какие-то фигуры в белом. Одна – большая, а за ней – маленькая. Маленькая шла, тяжело переваливаясь с ноги на ногу.
– А-а-а-а! – заорали девчонки. – Графиня.
А потом появились еще две фигуры. И пошли на нас.
– Мы вас не тронем, – выступила вперед я, – мы не ломали ваш замок. Мы вообще не пионеры, мы тут просто гуляли, – говорила я громким торжественным голосом, – не трогайте нас. Сгиньте.
Одна фигура сложилась пополам и упала на землю.
– А-а-а… – заорали девчонки.
– Мы вас не трогаем, и вы нас не трогайте, – опять начала проповедовать я. – Торжественно клянемся, что мы больше никогда не придем на эту поляну и другим скажем, чтобы не приходили.
Еще одна фигура вдруг затряслась, как будто от рыданий.
– Не плачьте, пожалуйста, и отпустите нас! – выкрикнула я.
Пятясь по тропинке, мы медленно продвигались назад, к главной аллее. И, оказавшись на ней, рванули в корпус. Я чувствовала себя героиней. Я всех спасла, договорившись с призраком злой графини и ее родственничками. Если бы не я, нас с девчонками поймали бы и замучили до смерти.
На следующий день была объявлена дискотека. Костюмированная. Когда мальчишки из старшего отряда появились на ней в простынях, я сразу все поняла. Даже раньше, чем остальные девчонки. Простыни эти юмористы накинули на голову и подвязали под подбородком веревкой.
Тот, который был графиней, подошел, ковыляя, к Алинке и поднял руки над головой.
– У-у-у… – прогудел он.
– Придурок, – спокойно сказала Алинка, как будто не она ночью орала на весь лагерь от ужаса.
Я убежала к развалинам замка и прорыдала там всю дискотеку. Такого позора я, думала, не вынесу.
Потеряли краба. Мягкую игрушку, которую Вася привез из Москвы. Он еще спит с игрушками. А этот краб… наверное, для Васи он много значит – дом, Москва… Здесь краб гулял по номерам и был то собачкой, то бомбой, то чудищем. Пора спать, краба нет. Перерыла все. Провела обыск у мальчишек.
– Нашла? – спрашивал сонный заплаканный ребенок.
– Ищу, ищу, – отвечала я.
Вася заснул. Утром про краба не вспоминал. Вспомнил в обед.
– Где мой крабик?
– Может, он на море пошел, купаться? – Я думала, что Вася еще маленький и верит в такие корявые родительские придумки.
– Нет, – сказал Вася, потому что он уже большой и не такой доверчивый.
– Но ты же его носил на море, – продолжала я нести чушь, – ему понравилось, он захотел с другими крабами познакомиться. Искупается и придет. – Я надеялась, что краб найдется, когда будем собираться.
– Правда? – Вася начал верить, потому что он мне пока верит.
– Вранье, – включился шахматист Ваня. – Краб твой игрушечный. Как он мог на море
пойти? Ты еще маленький и всему веришь. А родители всегда врут. Даже про Деда Мороза. Люди, поднимите руки, кто верит в Деда Мороза?Это у них такая присказка: «Люди, поднимите руки» – и так далее…
В результате Вася рыдает и не знает, кому верить – шахматисту или маме. Хочется поверить маме, но и Ваню со счетов не сбросишь.
Краба нашла уборщица. Постирала и повесила на веревку сушиться к пляжным полотенцам. Вася увидел его раньше меня.
– Мама, мама, ты говорила правду, – закричал сын, – краб мокрый, он купался, он был на море, он вместе с полотенцами, он вернулся.
– Да, Васенька, – говорю я.
– Интересно, и как бы он себя за прищепку повесил? Ты что, совсем? – скептически хмыкнул Ваня. Я его чуть не убила. Но Васе было все равно. Главное, что крабик вернулся домой.
Я тут не одна мама. Есть еще две.
Саше будет семь через два месяца. Он не умеет смеяться и плакать. Свою маму он зовет Ликой. Он ее бьет, объясняя, за что конкретно. Он любит только Человека-Паука. Он знает про него все. У Саши кепка с Человеком-Пауком, футболка, носки.
– Раньше он даже на тренировки приходил в костюме Человека-Паука, – сказала мне Вера. Вера взяла Сашу в лагерь, чтобы научить его выражать эмоции, а не держать все в себе.
Саша производит очень хорошее впечатление – он все время молчит. Идет, куда поведут. Никогда не плачет. Даже не хнычет.
Я думала, что Лика – Сашина тетя. Ребенок ни разу не назвал ее мамой. Ни разу.
– Меня все подружки зовут Ликой, вот и он так называет, – объяснила Лика.
– Она сама запретила называть ее мамой, – сказала мне шепотом Вера.
Лике сильно за тридцать. Гусиные лапки, мимические морщины… Лика ходит в девчачьих шортиках и делает два хвостика. Иногда закалывает волосы заколками-крокодильчиками под цвет кофточки. Ведет себя как одиннадцатилетняя Катя – то плачет, то смеется. Пыталась заигрывать с Лешей. Леша не понял.
– Ой, он такой послушный. Вот ваш Вася все время кричит, а мой Саша – никогда. Представляете, он уже комиксы читает. А ваш читает?
– Нет, он не знает, что это такое.
Вера добилась того, чего хотела, – Саша научился плакать. Но Вера тут ни при чем.
Вечером Лика оставила Сашу на Лешу с Верой и ушла «отдыхать» – на дискотеку, в ресторан, расслабляться. К ней приехала подружка, с которой они собирались «зажигать».
– Он заснет без вас? – осторожно спросила Вера.
– Да, без проблем, он привык, пусть Леша его у себя положит, – сказала Лика, накрутив челку, – ему пора быть самостоятельным. Мама ему не нужна.
Вечером Саша сидел на ступеньках и выл. Не плакал – выл на одной ноте. Как кит, или кто там воет. Вера с Лешей пытались его успокоить. Саша вцепился в перила и не уходил с лестницы. Через десять минут он заплакал. Вера начала звонить Лике. Саша услышал, что Вера звонит маме, и зажал уши руками. Пока Лика прощалась с курортными бойфрендами, ловила такси, Саша сидел на лестнице, зажав уши.
– Он боится, что она его ругать будет? – спросила я.
– Не знаю, – ответила Вера.
Саша не соглашался ни на мультики, ни на торт, ни на игры. Он сидел, зажав уши, и выл: «Лика – сука, Лика – сука».