Не введи во искушение

Пока казаки трофеи собирали, Шандыба в сторону отъехал, с Воронка соскочил. Тошнило. Тут только по-настоящему понял: человека убил, да не одного, а двух сразу.

Подошёл, ведя коня в поводу, Сёмка.

— Ты, Вань, душевно-то не переживай. Они сами наскочили, и кабы не ты их, они бы тебя без жалости порубили. — Головой покрутил. — Ишшо бы одного, куда ни шло, а то двоих. И как тебе удалось?

В полк возвращаясь, Ус заметил:

— Везучий ты, Иван. За австрийского коше с выручки магарыч ставь.

Отмолчался Шандыба: муторно было у него на душе. Не понимал, отчего смеются хопёрцы, завидует Ус, радуется Сёмка.

Казаки вброд какую-то речушку перешли, к своим выехали. Приказный Ус доложил о стычке есаулу Гараже, а тот полковнику.

Трубач сыграл сотне пешее построение. Краснов встал перед строем.

— Казаки! Сегодня вы показали себя достойными славы своих отцов. Ваша застава приняла участие в стычке с неприятелем. Приказный Ус действовал в соответствии с уставом, а ваш товарищ, казак Шандыба, проявил геройский поступок, сразив двух неприятельских разведчиков. За этот подвиг он награждается Георгиевским крестом.

Стоявший позади Ивана Семён шепнул:

— К концу войны, Ванька, крестов насшибаешь на всю грудь.

Не поворачивая головы, Шандыба процедил сквозь зубы:

— Пустобрёх. — И шагнул из строя, где полковник уже держал крест на полосатой ленточке.

* * *

День был жаркий. Иван, расстегнув ворот, улёгся на земляном полу во взводной палатке, поглядывая через приоткрытый полог на дорогу. От навеса, где дежурили нарочные, отъехал автомобиль и запылил в сторону штаба бригады. Степан Ус сказал:

— Не иначе за приказом отправились. Чует моё сердце, снимемся сёдня.

Шандыба кивнул:

— Наше дело, сосед, успевай в стремя вступить.

— Ты, Иван, на хутор уже отписал, похвалился Георгием?

— Успеется. Ишшо в настоящем деле не были.

— Потрафило тебе: пороху не нюхал, а уже Георгия нацепил.

— Не гутарь, Степан, попусту. Когда мы на разъезд наскочили, я никому дорогу не заступал. Вини своего коня, что он моего Воронка не обошёл.

Вошёл, пригнувшись в проёме палатки, Стрыгин.

— На кухню иду за кулешом. На вашу долю брать?

Ушёл, гремя котелками.

— Вчера от Гаражи слышал: вся Краоянская бригада на рубеж выдвинулась. Жди начала наступления...

С того часа, как бригада заняла исходные позиции, Пётр Николаевич Краснов ждал объявления войны с минуты на минуту. Столкновение с разъездом противника он расценивал как одну из попыток австрийцев разведать расположение русских войск. Из штаба по телеграфу было предписано командиру полка с начальником штаба явиться к командиру бригады.

Первыми словами было:

— Господа, война началась.

— Да, — только и сказал Краснов.

— Да-да, господа, то, что мы предчувствовали, сбылось. Вам необходимо атаковать станцию Любеч и овладеть ею.

— 10-й полк наступает без поддержки пехоты?

— 9-й полк имеет своё задание.

— Позвольте операцию начать завтра на рассвете. Батарея обстреляет станционные укрепления. Австрийцы накануне постарались, окопы отрыли.

Командир бригады подошёл к карте.

— Конечно, хорошо было бы пустить сначала пехоту, но её нет.

— Мы начнём конной атакой. Залогом успеха будет неожиданность.

— Во всём полагаюсь на вас, Пётр Николаевич. Как вы там писали: «Быстрота, глазомер и натиск».

— Так говорил Александр Васильевич Суворов, ваше превосходительство.

— Да-да. Задача бригады — не дать австрийцам отойти на вторые позиции...

Возвращаясь в расположение полка, Краснов сказал начальнику штаба:

— Я, Валериан Дмитриевич, совершенно убеждён: если мы будем действовать неожиданно и дерзко, то задачу выполним.

— Однако, Пётр Николаевич, мы обязаны помнить, что к Любечу подтягиваются крупные австро-венгерские соединения.

Краснов потёр подбородок.

— Бог не выдаст — свинья не съест. Давайте, когда приедем, снова проиграем на карте предстоящие действия...

В полночь запели трубы. Полк, поднятый по тревоге, вскоре был готов к маршу. Шандыба, поглаживая Воронка по холке, говорил Стрыгину:

— С вечера Ус накаркал.

— Слышь, Вань, а может, мы того... снова передислоцируемся к Томашовке в старый лагерь?

— Не похоже. Батарею с места стронули.

— А я всё сомневался: ужели сыщется такая держава, что посмеет на Россию напасть? Эвон она какая огромная. Сам видел, сколь дён до царства Польского добирались.

— Побить-то нас не побьют, но юшки попущают, — вмешался в разговор хопёрец, чей конь всё норовил куснуть шандыбинского Воронка.

— Ты, хопёрец, лучше утихомирь-ка своего каурого.

— Играет.

— Разговоры! — прикрикнул Ус.

Семён ногой в стремени толкнул Шандыбу в санок.

— Наш станичник, слышь, паря.

— Приказный!

— В брюхе заурчало, — засмеялся хопёрец, — жрать оката.

— То из тебя страх прёт. Эвон, дух чижёлый, — рассмеялся Стрыгин.

— Ты ерой, Аника-воин, — обиделся хопёрец.

— Сотня! — враз оборвав разговор, подал голое Гаража. — По четверо в ряд разберись!

Звякнули стремена, зазвенели удила.

— Сот-ня-я, за мной! — выкрикнул Гаража. — Взводными каштанами — в ры-ысь!

И ударили копыта в сухую, соскучившуюся по дождю землю. Двинулись сотня за сотней, закачался лес пик. Следом упряжки потянули полковую батарею.

«К границе едем, — думал Шандыба, — война...»

Взошла луна, осветила дорогу. Ни разговоров, ни песен: всем ясно — мирные дни остались позади.

* * *

Полк изготовился к атаке. Казаки держали вашей в поводу, тихо переговаривались.

— Робеешь, Шандыба? — Стрыгин глянул на товарища.

Иван только плечами пожал.

— А я, односум, робею. Помнишь, я тебя просил в бою друг дружку держаться. Ну как ранят, а то хуже, убьют, чтоб домой отписать.