Не выпускайте чудовищ из шкафа
Шрифт:
И деньги…
Те купюры, что под кроватью. И мятая трешка… хотя…
– Возвращаемся, - Бекшеев отряхнул воду с волос. Все-таки погода на Дальнем мерзковатая. – Хочу кое-что проверить. Много времени не займет.
Ник-Ник бросил окурок на землю. И красный огонек сигареты, оказавшись в луже, погас.
Среди хаоса вещей Бекшеев поднял рубашку. Принюхался, держа на вытянутой руке. Её точно носили и довольно долго. От ткани воняло, но и к лучшему.
Итак, закрыть глаза.
Сосредоточиться, вызывая отпечатки… и вытаскивая
Трешка.
И мятый батист. И да… почему-то не удивляет.
– И что? – Ник-Ник встал у стены, нависая над Сапожником, который у этой же стены пристроился, правда, в отличие от Ник-Ника с планшеткой и бумагой. Писал он быстро, сосредоточенно.
– Деньги мальчишке дал Барский, - пояснил Бекшеев, чувствуя глубокое удовлетворение. Впрочем, могло быть и другое объяснение. – Или перед тем, как попасть к парню, Барский их долго носил в своем портмоне.
– Ну это вряд ли… надолго они у него не задерживались.
– Я видел их, - Сапожник ненадолго отвлекся от писанины. И рассеянный взгляд его задержался на пачках денег, что так и лежали на кровати. – Вместе.
– Где?
– На рынке. Спорили о чем-то.
– О чем?
– Откуда я знаю. Просто видел. И спорили. Или нет? Мальчишка руками махал, что мельница. А Барский слушал. Мало ли…
Мало ли.
И вправду, мало ли?
Или уже много?
Хотя все одно не понятно, кто здесь был.
И не удержавшись, Бекшеев подошел к Сапожнику. Может, он и не ищейка, но запах апельсинового масла таков, что и он учует.
Пахло от Сапожника не маслом, но рыбой. И резко, словно он в этой рыбе вывалялся. На рукаве вон чешуя блестела, которую он смахнул. А еще поглядел так, выжидающе.
Вот же…
Глава 22. Семерка жезлов
Глава 22. Семерка жезлов
«Семерка жезлов – неоднозначный аркан, связанный с риском, борьбой, бескомпромиссностью, некоторыми ограничениями. Правда все эти действия будут направлены на достижение цели».
«Малый толкователь карт и гадальных арканов», выпущенный под редакцией Общества любителей Предсказаний и рекомендованный для домашнего применения лицам, не обладающим истинным даром Прозрения.
Ходить ночью по лесу – сомнительное удовольствие. А если лес ко всему мокрый? Янка ворчала, но не смела спорить. Свет фонаря вяз в здешней серой мути, слегка её развеивая. И мокрые стволы деревьев поблескивали. Под ногами хлюпало.
Чавкало.
И как-то вот… знакомо.
До боли.
Я отряхнулась.
– Долго еще?
В какой-то момент появилось ощущение, что вредная девица издевается и водит меня по кругу. Но нет, Янка выглядела мокрой и несчастной.
– Тут вон, - она вывела на просеку. – Тут дед в позатом годе повалил пару березок.
И не только их, я думаю. А про разрешение на вырубку и спрашивать смысла нет. На Дальнем такой ерундой не маются. От поваленных деревьев остались пни. Некоторые успели ощетиниться молодой порослью,
а другие тихо догнивали.Нужный укрылся в кустах орешника. По зиме длинные хлыстовины его переплелись, а местами и смерзлись в непреодолимую на первый взгляд стену. Но я как-то да протиснулась.
Бочком.
И огромный пень с черным пятном гнили в самом центре, увидела. А вот нору не нашла бы, если бы Янка не показала.
Узкая черная щель, в которую совершенно не хотелось совать руку. Но я сунула. И нащупала жестянку.
– Ты что, не забирала?
– А зачем? – нахохлившаяся Янка переступала с ноги на ногу. – Тут оно надежнее. А дома точно кто найдет.
В этом была своя логика.
Банка была круглой и все еще хранила сладковатый аромат леденцов.
– Он Соньке брал их, - наябедничала Янка. – А мне только одного дал. Вкусные…
Она забралась на пень.
А я открыла банку. Ничего. То есть, деньги были, завернутые в вощеную бумагу. От купюр пахло теми же леденцами и маслом. Забрать? Янка смотрит, внимательно так, с подозрением.
Нет. У Бекшеева вон есть одна. А эти пусть себе лежат дальше.
Я вытащила сверток, развернула, подняла ту самую бумагу. Надежды, конечно, нет, но вдруг да отыщу чего? Ничего. Бумага была плотной, гладкой. И лишь заломы выделялись на ней причудливыми узорами.
– Больше тут ничего не было?
– Ну… - Янка прикусила губу.
– Давай, - я протянула руку и она со вздохом сняла что-то с шеи.
Цепочка.
Простенькая. Серебро? Или просто напыление? В темноте не разобрать.
– Это Мишка нашел как-то… - призналась Янка. – Хотел сперва Соньке отдать, но она какая-то скучная. И замочек сломан. Он и спрятал.
А Янка нашла.
И не удержалась. Ну да, какие у нее украшения были? Самодельные, из ракушек собранные? А тут цепочка. Настоящая. Цепочка лежала на ладони. Кто её потерял? Нет, она не дорогая, не выглядит такой во всяком случае, тут у многих и получше есть, но что мешает вернуть её в банку?
– Я её ниткой связала. Не подумайте, просто… просто Сонька красивая. И у нее всего много. и… а у меня совсем ничего.
Она обняла себя. И всхлипнула. То ли от жалости, то ли просто момента ради.
– Будет, - я поняла, что с цепочкой.
Сила.
Слабое-слабое эхо, которое сохранилось, благодаря металлу. Стало быть, серебро или… нет, серебро, конечно, тоже из благородных, но емкость у него другая, как и степень сродства.
Стало быть…
Белое золото?
Платина?
А это совсем уж интересно. Если серебряные цепочки – не диво, то вот платина – металл редкий. И все равно…
– Когда он нашел? – я позволила цепочке скользнуть по ладони.
– Давно уже, - Янка качнула ногой. – Может, месяц, а то и больше. Он же ж передо мной не отчитывается.
Это она произнесла раздраженным тоном, явно подражая кому-то из взрослых.
Два месяца?
Это много. Очень. И платина не удержит так долго силу. Если только… банка? Я провела по ней кончиками пальцев. Жесть – не преграда, но и накапливать силу не способна. Бумага? Нет, я бы ощутила.