Небеса наоборот
Шрифт:
…Вот и познакомились.
И темы для разговоров резко кончились.
Наступила гробовая тишина.
…Такое чувство, будто тебе снова очень мало лет, и ты остался в детском саду совсем один, и твои родители никак не придут тебя забрать. Всех уже давно забрали и дома печеньем угостили, а тебя никак не забирают и даже, кажется, не собираются. А что это значит?.. А это значит, что не хотят тебя забирать. Значит, твои родители тебя не любят и, скорее всего, в данный момент, лёжа на кровати, смотрят неинтересный телевизор, а ты здесь один-одинёшенек бродишь по каменной
– Гавриил! Гавриил! – вскочила на ноги Любовь Константиновна и вскинула руки к Небу. – Гавриил, я здесь!
Месье Жарр расстроенно выдохнул:
– Молитвы, мадам, к сожалению, тут не помогают.
Взывать бессмысленно.
Больцер недовольно зыркнула на собеседника сквозь стёкла разбитых очков:
– Оставьте меня, Андрэ. Я не Архангела зову, а мужа.
Эй, Гавриил Валентинович! Почему ты не приходишь за мной?! Почему?! – поискала супруга глазами и, не найдя его нигде, вернулась на место, тоскливо ковырнула пепельный песок.
Присутствующие мужчины сочувственно поёжились. Сомов снял пиджак и заботливо накинул на плечи Судьи. Слов никто не произносил – не было необходимости.
«Здесь собрались только избранные грешники, другого объяснения нет, – думала Больцер. – Один жене изменяет, другой в тюрьме сидел, пилоты эти, артист… Это уже Чистилище, я абсолютно уверена. Непонятно только, что я здесь делаю… За какие такие грехи?..
Каждый пытался найти оправдание происходящему с ним. А точнее, непроисходящему.
«Это меня Ильинишна, старая кошелка, прокляла! Точно! – думал Валера Гусь. – Это она как потерпевшая орала, что мне ни счастья, ни здоровья в Жизни не видать, – почесал за ухом. – Хотя чего она там орала?.. Двух пацанов у меня как-то получилось родить, хватило, значит, здоровья… Фигня всё это. В глупости не верю. Не Ильинишна, значит, прокляла. Семёновна».
– Мы будто все оказались в каком-то фантастическом детективном фильме, и один из нас убийца! – зачем-то радостно воскликнул Леон Николаевич.
Глаза Олега Кротова и Валеры Гуся на мгновение встретились, напомнили друг другу о былом и разбежались по своим направлениям. К прошлому решили больше не возвращаться.
– Может, я ещё что-нибудь для вас спою, друзья?.. – хохотнул Сомов. – «Аве Марию»? Пожалуйста!
– Эй, Народный, прихлопнись немножко. Достал, – взял баритона за руку Валера Гусь и мягко, но настойчиво, усадил на место. – Не надо концертных номеров ради бога.
Леон Николаевич расстроенно запыхтел, но спорить не стал.
– А я отчаянно молюсь, молюсь, и всё никак, никак… – всплеснул руками француз. – Читаю, читаю и ничего не происходит!
Валера Гусь подмигнул:
– Так ты небось, Д’Артаньян, католические молитвы читаешь! А ты наши, православные, читай!
– А какая разница?
– Не знаю, огромная! У вас при крещении два пальца объединяются, а у нас три, значит, шансов больше!
И покатился со смеху!
…Именно в этот момент из-за горизонта показался девятый человек.
– Атансьон! – воскликнул Андрэ. – Смотрите!
Странного вида яркая белоснежная фигура показалась вдалеке, будто из ниоткуда, и направилась к центру каменной поляны.
– Мужик в нашу сторону идёт, – вгляделся в силуэт Гусин, вытянул
шею. – Чистенький он какой-то. – Помахал рукой. – Э, мужик ты к нам?! Ты из наших?!– Из каких из наших, Валерий? Что вы несёте? – осекла предпринимателя Судья. – Да и не мужчина это… женщина, кажется. Волосы длинные, почти до пояса.
– Чего только молодёжь не выдумает! – шепеляво присвистнул артист Сомов. – Но, кажется, и вправду – женщина.
– Да мужик это, вы что ослепли?! Походка мужская!
– Женская походка! – заспорила Больцер. – Она бёдрами виляет!
– В современном обществе это уже давно не аргумент, – заметил многое на своём веку повидавший Сомов.
Остальные в разговоре не участвовали, молча разглядывая приближающуюся к ним фигуру. Фигура действительно имела весьма престранный внешний вид. Лица была и мужского, и женского, и старческого, и детского одновременно. И нельзя было сказать, что одно лицо по прошествии какого-то времени сменяло другое или каким-то образом лица эти перемешивались или переливались… нет. Они просто были, были единовременно, и не существовало между ними никаких расстояний. К сидящим шли и сутулый старик, и благородный юноша, и прелестная девица, и любопытный ребёнок – все в одном лице.
– Олег Витальевич, кого вы сейчас перед собой видите?.. – наклонился Лобков к Кротову.
– Если ты, Фил, задаёшь мне этот вопрос, значит, ты видишь то же, что и я.
– А я что вижу?..
Кротов не ответил.
«Трансгендер. Точно», – подумал Сомов и покачал головой.
Фигура приближалась, белое блестящее воздушное платье и улыбка на лице становились всё отчётливее. Даже показалось, что губы проговаривают какие-то слова…
Как вдруг загремело отчаянное!
– Димо-о-он! Это ты! – заорал нечеловеческим голосом красиво стриженный Никита Скороходов и, не обращая внимания на сомневающиеся реплики рядом сидящих, соскочил со своего места и побежал по направлению к белой фигуре.
– Подождите, Никита! Куда вы?.. – только и успела окликнуть его Больцер.
– Димо-он, ты пришёл! – орал и размахивал руками счастливый бизнесмен. – Послушай, тут срочное дело! Димон, помоги мне! Димо-он! – Надрывая связки, кричал, бежал и вдруг споткнулся… Но поднялся и вновь побежал навстречу фигуре. Фигура, улыбаясь, тоже шла навстречу. Но странность ситуации состояла в том, что с каким бы рвением ни бежал по направлению к «Димону» Никита и с каким бы радушием ни протягивал «Димон» свои руки, они никак не могли приблизиться друг к другу! Скороходов поднажимал из последних сил, кричал, старался, а человек в белом платье улыбался, тянулся, но встретиться им никак не удавалось. Так и бежал Никита… Так и тянулся к нему человек…
– Олег Витальевич, а сейчас вы что видите?..
– Лобков, отвянь.
…
– Димо-о-он! – доносилось откуда-то глухое, далёкое. Скороходов исчез. Но не в невидимой, Небесной «двери», как случалось уже на каменной поляне ранее, а за горизонтом исчез. Убежал. В неизвестном направлении.
– Куда это он?.. – вытянулся всем телом Сомов.
– В Москву побежал, задницу свою спасать. – усмехнулся Роман Евгеньевич.
– Вот истину говорят мудрецы, – полушёпотом произнёс Андрэ Жарр. – «Бегущий по Жизни не остановит бега своего и после Смерти», – многозначительно поводил глазами.