Небеса в огне

Мне тогда было восемь.

«Мы вырастили дочь, которая себя уважает», — ответил отец и подхватил меня на руки.

Правда, тогда он считал, что я никогда не покину Ильерру и буду под его защитой. А потом под защитой Сарра, кого бы из знати Ильерры я ни выбрала себе в супруги.

Комнаты Ибри отличались от моих бывших лишь цветом интерьера — дымчато-золотым, как рассвет над океаном. В распахнутые настежь окна врывался ветерок, играющий легкими занавесями, по полу были разбросаны подушки. Совсем недавно на таких же рядом со мной сидела Аннэри.

Усилием воли прогнала от себя мысли о девочке.

— Ждите здесь, — последнее относилось к хаальварнам, когда навстречу нам из спальни вышла Мэррис.

— Я знала, что ты придешь, — сказала распорядительница.

Она не утратила своего лоска, и темная кожа по-прежнему была в идеальном состоянии. Равно как и волосы: тугие, блестящие, собранные в высокую прическу. Наложницам полагалось ходить с распущенными, но Мэррис могла укладывать волосы, как ей вздумается.

— Поэтому передала мне просьбу через Фиру?

— Именно поэтому, — пухлые губы растянулись в улыбке, которая тут же погасла.

Присмотревшись, я увидела залегшие в уголках красиво очерченного рта складки и даже морщинки между бровей (видимо, в последние дни, ей доводилось хмуриться слишком часто).

— Ибри еще очень слаба, — негромко произнесла женщина. — Поэтому будь к ней снисходительна.

— У моей снисходительности есть границы, Мэррис.

Не дожидаясь ответа, шагнула в спальню. Оставляя за спиной распорядительницу, служанок и хаальварнов.

Колыхнулись шелковые волны штор.

Среди подушек и покрывал, на огромном ложе, Ибри казалась совсем крохотной и хрупкой. Бледная, с огненными пятнами на щеках и огромными глазами, она повернулась ко мне, стоило только приблизиться. Сейчас одеяла были сбиты в сторону (видимо, у нее снова поднялась температура), и под тонкой сорочкой отчетливо выступал животик. Стараясь не думать о том, что именно здесь был зачат этот ребенок, спокойно встретила ее взгляд.

Она попыталась улыбнуться, но губы искривились:

— Можешь злорадствовать, — выдохнула Ибри. — Ты победила, Теарин Ильеррская.

Имя мое она словно выплюнула.

— Я здесь по твоей просьбе, Ибри. Не забывай.

— Разумеется. Будь ты на моем месте, я бы тоже не отказалась на тебя взглянуть.

Вскинув брови, развернулась и направилась к двери, когда в спину мне ударило торопливое:

— Не уходи. Пожалуйста. Прости, я сама не знаю, что говорю… Теарин, мне нужна твоя помощь!

Должно быть, на последних словах я все-таки замедлила шаг, потому что Ибри заговорила еще быстрее, пусть и сбивчиво:

— Он… Витхар не позволит мне остаться, и я не смогу защитить своего малыша. Мой ребенок… от него избавятся, потому что он станет первенцем, потому что он будет мешать детям законной жены. Избавятся даже несмотря на то, кто его отец.

Все это она выпалила на одном дыхании, в тот момент, когда я уже почти отвела рукой стеклянные шторы, прикрытые тяжестью портьер со стороны комнаты отдыха. Почти отвела, но сейчас обернулась и на сей раз резко и быстро пересекла комнату, оказавшись у ложа Ибри.

— Когда зашла речь о зачатии ты об этом не подумала, верно?

— Подумала, — губы бывшей наложницы дрогнули, а глаза наполнились слезами. Она приподнялась, с трудом опираясь о постель дрожащими от напряжения слабыми руками. — Ты думаешь, что я сама это все устроила, верно?! Думаешь, что ребенок был для него неожиданностью? Я пила отвар ольройхи каждый день, каждая из нас пила. Думаешь, я бы посмела?!

Она выдохнула это мне в лицо, а потом откинулась на подушки. Теперь ее била крупная дрожь.

— Я позову лекаря.

— Не надо. Это пройдет, — пробормотала она, стуча зубами. — Это огонь. Пламя ребенка борется за нашу жизнь.

Ибри на мгновение прикрыла глаза, ее худенькое тело дрожало, но дрожь постепенно затихала. Я же с сожалением смотрела на эту девочку, понимая, что ее ждет в самое ближайшее время. Многие правители или аристократы желали оставить себе сына или дочь от понравившейся наложницы, нисколько не заботясь о том, что с ней будет дальше. По мнению большинства, преимущества перевешивали риск и расставание с малышом. Разумеется, большинство после «такой чести» замечательно жили на откупные, особенно если у иртхана было не слишком сильное пламя. Но если оно такое, как у Витхара… Если этот ребенок — первый?!

Как он вообще додумался поместить своего первенца в такую хрупкую оболочку?

— Он сказал, что хочет от меня ребенка. Хочет, чтобы я стала его матерью, — Ибри вскинула на меня большие глаза.

Она не плакала, но они по-прежнему сверкали.

— Как думаешь, могла я ему отказать, Теарин?

— Могла, — ответила я, не задумываясь. — Не думаю, что Витхар стал бы настаивать.

У нее дернулись губы.

— Разумеется, ты бы могла. Потому что ты его не любишь. Но я люблю, скажи, какая женщина откажется родить ребенка от любимого мужчины?! Я думала, что у меня есть время, что он позволит мне остаться. Он обещал распустить гарем, но я всегда была на особом положении, и наш малыш…

Кажется, теперь я начинала понимать, что произошло. Ибри рассчитывала с помощью ребенка остаться во дворце даже после отбора, поэтому согласилась. Она думала, что у нее будет возможность таким образом привязать Даармархского к себе, но он привез меня, и я нарушила все ее планы. Вот только если с ней мне сейчас все стало понятно, то дракона я понять не могла.

Ни такой осознанной, целенаправленной жестокости, ни зачем ему потребовался первенец от Ибри. Сомневаюсь, что это получилось из-за его особого расположения к любимой наложнице. Насколько я успела почувствовать, Витхар не из тех, кто поддается сентиментальности и уж тем более не из тех, кто делает что-то просто ради собственного удовольствия.

Тогда почему?

— Когда меня отправят из дворца, мой малыш останется здесь совсем один, — закончила Ибри. Видно было, что она уже успокоилась, потому что из голоса ушла дрожь, а из глаз блеск. — Эсмира избавится от него, так или иначе. Возможно, не сразу, но… Теперь я знаю, что до любого можно добраться. Ты знаешь это не хуже меня, Теарин! Пожалуйста, обещай, что не позволишь причинить ему вред.

— И как ты себе это представляешь? — я вскинула брови. — Как, по-твоему, я смогу защитить твоего ребенка?