Небо на двоих

– Нет, я подпалю тебе твой черенок, которым ты думаешь, - сообщаю, мило улыбаясь.

– То есть пока тебя отпускать нельзя?

– А ты попробуй, - по ощущениям, милая улыбка превращается в оскал.

– Танни, я сто раз говорил тебе о том, что твое пламя - это не то, с чем можно играть.

– А когда до меня не дошло, на сто первый решил шлепнуть меня по заднице?!
– ору я. Правда, тут же понижаю голос: не хватало еще, чтобы это кто-нибудь услышал.
– Ты идиот, Гроу! Идиот, кретин, набл и вообще чешуйня на ножках! Я тебя ненавижу, и буду ненавидеть всю оставшуюся жизнь, даже если она будет очень короткой!

А она, судя по всему, будет. Страхи - то есть та куча, о которых я говорила - дружным напором проламываются сквозь трещинку в эмоциях, и валятся на меня один за другим. Я вдруг понимаю, что сгореть для меня - это даже не образ мысли, что завтра или например послезавтра, мой уровень вельта-телец подскочит еще выше, я обернусь драконом и улечу (ну, или уползу) в пустоши, где совершу самосожжение с элементами

«свежее жаркое» для успевших на шоу драконов.

– Танни, - говорит он.
– Посмотри на меня. Была бы охота на него смотреть.

Картина перед глазами такая яркая, что меня начинает трясти. А еще я понимаю, сколько всего не успела. Не успела стать матерью, не успела толком пообщаться с племянниками, не успела на свадьбу к Имери, сделать еще кучу крутых спецэффектов (а меня так прет создавать красочные миры!). На премьеру Ильеррской я тоже не успею, и... и вообще никуда. Ленарда, мне к слову, вряд ли позволят усыновить, потому что я ходячая файерстанция, которая в любую минуту может кого угодно поджечь.

– Танни!

– Что?!
– снова ору я.
– Хочешь опять сказать, что я пренебрегаю мерами техники безопасности? Валяй, говори. Можешь продолжать в том же духе, только ты после съемок свалишь в свой Ферверн, а я просто сдохну!

До меня доходит, как это звучит, и я тут же поправляюсь:

– Не без тебя. А вообще.

Гроу разжимает руки, чтобы меня перехватить по-другому, я пользуюсь моментом, выкручиваюсь и шмякаюсь на пол трейлера.

– Танни!
– рычит он.

– Отвали!
– рычу я.

Царапаюсь, кусаюсь, брыкаюсь, когда он меня снова тянет наверх, из глаз текут слезы, и кажется, макияжу Ильеррской скоро придет окончательный чешуец. Гроу натягивает на меня шаровары, и за это мне вообще хочется его убить, вой переходит в рычание, а рычание в крик. Кажется, я ему все-таки куда-то попала, потому что он сдавленно шипит, но потом все-таки притягивает меня к себе и говорит - быстро-быстро:

– Я так больше не могу, Танни. Я не могу отвечать за тебя, зная, что ты делаешь все, чтобы устроить себе еще большие неприятности. Я не могу быть рядом с тобой, зная, что тебе только хуже. Не могу постоянно думать о том, что ты выкинешь в следующий раз, когда меня не окажется рядом. Не могу постоянно думать о том, что не получается тебя уберечь... потому что ты этого не хочешь. Ты больше не хочешь меня, по крайней мере, сознательно, и я устал биться об эту стену. Каждый раз, когда ты меня отталкиваешь - это кошмар. Как только мне кажется, что все становится лучше, все становится еще дерьмовее. Я люблю тебя, Танни, но я не могу изменить все то дерьмо, которое я сделал. Не могу стереть его из твоей памяти, даже несмотря на то, что мне очень этого хочется. Только ты сама можешь перешагнуть через это - если захочешь. Если захочешь.

Последнее он зачем-то повторяет, а я тяжело дышу и всхлипываю. Мне самой кажется, что во мне что-то надломилось, и срастаться не собирается. Могу ли я сейчас сказать, что хочу, чтобы это срослось? И как оно срастется? Если неправильно, это будет как кривой нос или что-то вроде, а отдуваться за это потом будет наше с ним иртханенко, которое ни в чем не виновато. Только в том, что родители у него - долбодраконы.

– Не знаю, - говорю я, по-прежнему тяжело дыша.
– Я не знаю.

– Не знаешь - или не хочешь знать? Этого я тоже не знаю.

– Мне нужно решать это сейчас?

– Нет. Не нужно, - говорит он. Но я понимаю, что нужно.

Прежде всего нужно мне самой, чтобы все, что он озвучил выше, не повышало мой уровень вельта-телец.

– Ты же понимаешь, что тебе никто не позволит умереть, Танни?
– говорит Гроу и разворачивает меня так, чтобы смотреть мне в глаза.

– Это из разряда «живи и мучайся», да?

– Нет. Это из разряда «живи и будь счастлива». Мы с Леоной здорово накосячили...

– А Рэйнар знает?

Гроу осекается на вздохе, потом продолжает:

– Мы здорово накосячили, и я уверен, что это дерьмо не так просто простить. Но ты постарайся, потому что у тебя это отлично получается. У тебя получается прощать гораздо лучше, чем у меня.

Кондиционер по-прежнему тянет холодом, но в его руках мне тепло. Это обманчивое ощущение, а может быть, не обманчивое, но очень коварное, заставляет меня вспомнить о том, что я еще ничего не решила.

– Мне нужно идти.

– Нужно, - соглашается он.

Потом тянется за подставкой с сипроновыми платками и вытирает мне щеки.

– Вот. Так уже лучше.

Не уверена я, что так лучше. Я вообще ни в чем не уверена.

– Я скажу вечером, - говорю я.
– После танца.

А потом вылетаю из трейлера и быстро иду к своему. Бирек и Гелла, кажется, в шоке, но они не слова не говорят. Я же отчетливо представляю себе свое ближайшее будущее: мое молчание и разрастающаяся между нами пропасть. В перспективе (очень скорой, надо отметить), минус двое друзей.

Которые, между прочим, могли бы прийти на мои похороны. Если уровень вельта-телец все-таки зашкалит.

Что мне сейчас определенно нужно - так это понизить уровень черного юмора. А еще...

– Ребят, мне очень надо с вами поговорить, - сказала я.

Гелла намек поняла сразу и послала ассистенток. В смысле, кого за кофе, кого куда. Стоило двери за ними закрыться, она запечатала ее спиной и выразительно на меня посмотрела. Бирек тоже поднялся и шагнул ближе, а я глубоко вздохнула. Подалась к зеркалу, осторожно вытащила линзы, моргнула.

– У меня вот, - сказала я и повернулась к друзьям.

– Каждый танец - это история!
– заявляет семикратный чемпион мира.
– Но в вашем танце истории нет.

Гроу смотрит на него так, что в глазах прямо-таки светится: «Это история о том, как один постановщик трюков случайно уронил на постановщика танцев подвесную систему, а потом случайно добавил осветительной стойкой по голове, и так пять раз».

– Вот вы какую историю хотите рассказать?
– Он смотрит на меня, а я понимаю, что так и не вспомнила его имя. Надо будет у Лиры спросить, что ли, когда выдастся пара свободных минут.