Небо на двоих

Глаза у него практически не темнели, а при малейшей попытке кого-то рыкнуть в мою сторону, пламенем от него веяло с такой силой, что все шарахались. Они с Леоной настаивали на том, чтобы я сидела в Скай Стрим, и что я дипломатически неприкосновенна, но я отказалась. Я не хотела на всю оставшуюся жизнь стать дипломатически неприкосновенной, поэтому сказала, что я еду в Ферверн.

Точка.

На площадке сработала запасная подача огня. Идиотская случайность, поломка системы. Действительно идиотская, но у меня включились инстинкты, о которых я даже не подозревала. Прежде чем вальцгарды и страховщики успели к нам подлететь, я погасила огонь, вобрав всю его силу, а потом... ну, потом меня порвало, как обожравшегося виарчика, и это увидели все.

Скрывать мое положение дальше после случившегося было бессмысленно, но в свете вновь открывшихся обстоятельств Ферверн настоял на том, чтобы слушание проходило на их территории, и мировое сообщество иртханов их поддержало. Внимание - потому что я подвергла опасности жизнь Джермана Гранхарсена. То, что сам Джерман Гранхарсен по этому поводу орал на главу северной державы, забывая про политкорректность, никого не интересовало.

Новорожденному виару понятно, что после инициативы Рэйнара о снятии щитов я стала политическим поводом противопоставить Аронгару мировому сообществу, и Ферверн зубами вцепился в эту возможность.

– Джерман, на минутку, - к нам заглянула Леона.

Не номер, а проходной двор какой-то, честное слово.

Как ни странно, Гроу с ней даже цепляться не стал, просто молча вышел.

– Танни, еще не поздно передумать, - теперь уже Леона опустилась со мной на пол.
– Одно твое слово - и мы возвращаемся в Аронгару.

– Не-а, - сказала я.
– Я не хочу.

– Танни!
– она повысила голос. В последнее время именно я рядом с ней повышала голос, а Леона играла в снежок с глазами, но кажется, сегодня роли переменились.
– Тебе не нужны лишние потрясения, особенно в твоем положении.

Я положила руки на живот:

– Оно там еще совсем маленькое, - сказала я, - но пусть привыкает, что у него боевая и очень долбанутая мамка.

Леона покачала головой.

– Я не могу посадить тебя в Скай Стрим и закрыть там, - в глазах ее заблестели слезы.
– Ты... выросла, Танни. Я даже не представляла, насколько ты выросла.

– Твоими устами это практически комплимент.

– Но это вовсе не значит, что тебе не нужна защита. Мы - твоя семья, - в ее глазах читается: «И плевать я хотела на международный конфликт. Если они попытаются на тебя давить, я порву их всех».
– Просто хочу, чтобы ты это знала.

– Спасибо, - искренне сказала я. Международного конфликта не будет.
– Вы тоже моя семья.

И я не позволю, чтобы из-за меня случилась очередная задница.

Леона хотела что-то сказать, но я покачала головой. То, что она сейчас сидит рядом со мной на полу, со своей идеальной прической и в своей идеальной юбке, которая задралась и может помяться, значит для меня гораздо больше, чем она может себе представить. Когда-нибудь я ей об этом скажу.

Как сказала о том, что не хочу стать для мира чудовищем, которым пугают детей. У меня есть Ленард, который звонит мне по три раза на дню и спрашивает, как я себя чувствую, и есть его тетка, злорадную физиономию которой я видела перед отъездом (рядом с ней маячила не менее злорадная физиономия ее адвоката). Я хочу просто это пережить, хочу оставить все это в прошлом, хочу получить возможность усыновить мальчишку и сделать все от меня зависящее, чтобы он был счастлив, встречаться с друзьями и жить самой обычной жизнью.

Если цена всего этого - таэрран, я не против.

Последнее, правда, я вслух не сказала, потому что при упоминании таэрран у Леоны глаза наливались пламенем. Для нее это кошмар и жуть, для меня - просто закономерный исход, не уничтожающий мою жизнь (как она полагает), а возвращающий то, что я потеряла в пустоши под Айориджем.

Право быть человеком.

– Могу я кое о чем тебя попросить?
– интересуюсь я, глядя на сестру, которая поднялась.

– Да, разумеется.

– Не пускай ко мне Джермана.

От того, что я называю его по имени, на миг становится больно, но мне надо привыкать к этой боли. Мне точно надо к ней привыкать, потому что все время, что меня заново исследовали врачи (теперь уже чтобы представить результаты осмотров на слушании), и все то время, что со стороны Ферверна задувало ветерком политического охлаждения, я думала о том, что нам придется расстаться. У него впереди карьера, в которую я не вписываюсь, и чем быстрее это уложится в моей голове, тем лучше.

– Ты думаешь, я смогу его остановить?
– Леона усмехается.

– Скажи ему, что это моя просьба. Моя. Хорошо? Леона вздыхает и качает головой, после чего выходит.

Я снова остаюсь в спальне одна: это двухкомнатный номер «до завтра» (на время ожидания слушания, из-за разницы в часовых поясах мы приняли решение переночевать в Ферверне), вот только я в нем больше не с Гроу. Он пытался вытрясти из меня согласие, но я отказалась: мне очень хорошо известно, что быть рядом с ним и не с ним я уже не могу. Это даже не зависимость, это глубокая вытягивающая все силы близость, когда даже на расстоянии вытянутой руки я мысленно его обнимаю, потому что иначе просто не дышится.

Он живет в номере рядом со мной, хотя в Ферверне у него своя квартира.

Мне хватает даже мысли об этом, чтобы начать биться о прутья клетки, в которую я сама себя посадила, но так будет лучше. Он ничего не сказал про мой танец, поэтому мой ответ для него остался прежним, и вау - я действительно была права, когда ничего не сказала до. Потому что набла с два я бы теперь выгнала его из номера, а так у меня за стеной команда медиков-иртханов, готовые по первому писку выкачать из меня пламя, закачать в меня пламя, спасти, добить - в общем, все чудесно, все к моим услугам.

– Танни.
– Гроу останавливается в дверях, смотрит на меня сверху

вниз.

В его глазах я читаю такую же боль, какая сейчас дерет мое сердце на мелкие клочки, но это мне показывать нельзя.

– Ты правда хочешь, чтобы я ушел?

– Истинная, - говорю я и утыкаюсь в планшет.

Здесь на дисплее нет трещины, и он полностью мой. На нем куча сообщений от съемочной группы, которая желает мне удачи и пишут, что ждут скорого возвращения (впрочем, есть и сообщения от поклонниц пары Сибрилла-Гроу, которые говорят, что меня надо поджарить на медленном огне). Временами у меня чешутся руки ответить, что я сама могу кого угодно поджарить, но в свете сложившейся ситуации это идиотское решение, поэтому я просто удаляю всю эту муть.

Коллегам посылаю бодрые смайлики и пишу, что очень хочу с ними увидеться. Все это время Гроу стоит и ждет, и я это чувствую. Чувствую его напряженный взгляд и желание шагнуть ко мне так же остро, как собственное - я ведь точно так же хочу вскочить, хочу его обнять, и никогда больше не размыкать рук.

Но это совершенно точно лишнее, поэтому я зеваю и делаю вид, что мне крайне скучно.

Только когда он выходит, я утыкаюсь лбом в планшет.

Минуту (а может быть две) сижу так, пытаясь унять дикое рвущее меня на части чувство, и только когда понимаю, что снова могу дышать без слез, поднимаю голову. А потом возвращаюсь к архивам Ильеррской.