Небо нас ненавидит

Видимо, не обошлось без магии. И эта магия оказалась достаточно сильна, чтобы преодолеть печать защитных рун. Пастор смог бы с ней разобраться — но сейчас он лежал на земле, размякший, как сброшенный кокон от бабочки, и под ним поблёскивала свежепролитая кровь.

Ладислав сделал последний выпад, скорее инстинктивно уклонился от клинка — и вдруг споткнулся на ровном месте. И прежде, чем успел сообразить, что происходит, полетел на земле, инстинктивно разжимая ладони.

Верная рапира звенела по камням сбоку от него. Он не успел даже разглядеть, куда она покатилась. Едва успел спружинить руками и перекатиться в сторону — а потом его схватили за шиворот и потащили прочь. Куда-то во мрак, где его ждут немыслимые муки.

Ладислав пытался сопротивляться. И даже рванулся прочь, — вдруг получится наткнуться не рапиру. Но ничего не вышло. Его тащили умелые руки — даже если эти умения и были получены на деревенской мельнице.

Они втолкнули его лицом в мощёную мостовую. Потом он почувствовал, что ему связывают руки. Верёвка была добротная, Ладислав чувствовал это даже запястьями.

Тут уже ничего не сделаешь. Ему оставалось только смотреть и предполагать.

Он успел разглядеть, что третий куда-то пропал. Не иначе, пошёл распорядиться насчёт перевозки.

Его подняли с земли, поставили на ноги. Ладислав не пытался им мешать. В этом не было смысла. Единственное, чего он добьётся — тычков под рёбра или освежающего избиения.

Он слышал цокот копыт — или это билось его сердце? Нет, он не ошибся. Копыта действительно цокали. Где-то рядом был всадник, и он приближался.

Неужели и правда в мешке повезут?

Тот, что пришёл вторым, стоял напротив. Ладислав даже разглядел его маску. Помятая и покоробившаяся от пота, она продолжала держаться.

Было заметно, как тяжело дышит человек в маске, и что он опирается на рапиру, словно на трость… Похоже. бой вымотал и его. Ладислав мог гордиться собой. Но юному барону от этого было не легче.

А цоканье копыт слышалось всё ближе.

Что за шум? Похоже, что-то рухнуло с большой высоты. Хорошо так рухнуло, летело не меньше трёх этажей. Ладислав приподнялся на цыпочки и прислушался. Второй тоже слушал — так внимательно, что даже не смотрел на пленника.

Они не успели сообразить, что случилось, когда белая кобыла ворвалась в проулок. Она была огромна, как флагманский корабль. И даже хвост развевался белоснежным боевым знаменем.

На кобыле восседала здоровенная девица в лёгких доспехах с яростным, и от этого особенно прекрасным лицом. Её чуть кудрявые белые волосы были похожи на бурлящую морскую пену.

Ладислав сразу узнал Гервёр. Это была она — и никто, кроме неё. А за её спиной, словно эхо, слышались удары других копыт других всадников.

Человек в маске тоже сообразил, что это враг. И даже попытался снова взяться за рапиру и принять в стойку.

Но он не спел. Гервёр не пришлось даже обнажать свой клинок. Один взмах плётки — и бедолага полетел под копыта, теряя на лету маску.

Тот, что был сзади, бросился бежать. Видимо, он верно оценил обстановку.

Ладислав, лишившись опоры, рухнул на землю и так и остался, перевязанный верёвкой, словно колбаса.

Он задумался, что случилось с третьим из нападавших и снайпером. И решил, что ничего хорошего.

Гервёр осадила кобылу и посмотрела снизу вверх.

— Я собиралась попросить у вас позволения нанести визит в ваш прославленный замок, — заявила девушка, — И если позволите, сопровождать вас в путешествии, когда вы отправитесь в вашу вотчину. Я полагаю, моё общество вас не обременит и развлечёт в каком-то роде.

Была заметно, что светская учтивость даётся ей тяжело.

Ладислав помотал головой, чтобы стряхнуть с лица песок и, как мог, улыбнулся.

— А я полагал, — он помнил, что разговаривает с высокородной девицей, — что вы пришли поговорить насчёт замужества.

— Я думаю, — усмехнулась Гервёр, — вопрос о замужестве решится сам собой. Сие произойдёт, как только вы сможете узнать меня получше.

Глава 12. Тюрьмы

21. Бастард Квендульф

Круглая комната с серыми стенами. Удивительно просторная для тюрьмы. Потолок низкий, стены голые, окон нет.

Квендульфу казалось, что он угодил внутрь барабана.

Единственный источник света — лампы на столе у дознавателя. Одна, большая и жёлтая, светила почти по-домашнему. А вторая была незнакомой конструкции. Маленькая, размером с табакерку, и хитрым зеркальцем внутри. Зеркальце было отполировано и сверкало, как ртуть, и огонёк внутри горел такой яркой белой точкой, что было больно глазам.

Похоже, вторая лампа была волшебной. Квендульф невольно щурился и почему-то чувствовал, что напротив этой лампы врать не получится.

А вот дознаватель выглядел обычно. Пятидесятилетний, широкополечий, с огромной, бугристой и совершенно лысой головой и выпяченными, словно от брезгливости, губами, он напоминал провинциального монаха-служителя Новых Богов. В бумаги он смотрел больше, чем на задержанного.

— Кто назвал тебя Квендульфом? — наконец, спросил он.

— Не знаю. Быть может, отец.

— Ты сказал, что не знал отца. В документы ты записан бастардом.

— Я не знаю, как это было. Мне кажется, отцу нет до меня дела. Если это сделал не отец, то — может быть, мама?.. Это обычное имя для наших мест.

Квендульф уже привык, что в большинстве вопросов следователя нет никакого смысла.

— Почему ты присоединился к мятежу? — этот вопрос был задат всё тем же равнодушным тоном.

— Я хотел быть с друзьями.

— Почему вы выбрали себе таких друзей?

— Мы стали друзьями ещё до мятежа.

— Почему вы не сообщили о мятеже вашему сюзерену.

— У меня нет сюзерена.

— А ваш отец?..

— Я сказал уже про отца.

— Даже если отец отверг человека, он может поступить на службу к кому-то другому.

— У моей матери было содержание, — ответил Квендульф, — Я никогда не служил.

Следователь перевернул страницу.

Квендульф не понимал, какой смысл в этом допросе. Они его и так знают. Он виновен. О чём ещё говорить?

— На службе у вас был бы шанс найти новых друзей. Не бунтовщиков. Не бездельников.