Небо остается...
Шрифт:
Лиля видела Афанасия — огромный мужчина с руками металлиста, в ссадинах от въевшейся железной пыли.
Узнав о задании Аркаши, Галина Алексеевна иронически хмыкнула:
— Люди у нас в отделе добросовестны, но вот Благодатова — отъявленная лентяйка, Хотя волевой дир одаряет ее, что общеизвестно, незаурядным вниманием.
Через несколько дней Новожилова подготовила объективный доклад. Прочитав его, директор поднял на нее мрачные глаза:
— Вам надоело быть в институте? Все переделать!
— Ничего переделывать не стану, — твердо сказала Новожилова.
…На
— Нет, работа этого отдела вполне удовлетворительна. Поверьте мне. Есть, конечно, недостатки. Не всегда своевременно поступает новейшая литература, нерегулярно посещают сотрудники курсы английского языка… Эти прорехи надо устранить. — Глазунов сделал паузу. — Но хорошо работает библиотека, информаторы, почти все переводчицы, кроме разве Благодатовой, здесь я вполне солидаризируюсь с коллегой Полиной Ивановной.
В общем, большинство было за то, чтобы в решении записать именно так, как предложил Глазунов. Что Новожилова и сделала, и зачитала.
У Боголюба глаза налились кровью, он заподозрил бунт:
— Все могут идти. Новожиловой остаться.
Он даже не дождался, когда все выйдут:
— Вы повели их против меня! Подрываете авторитет, лезете куда не надо! Пишите заявление об уходе.
— С удовольствием.
Боголюб спохватился. В конце концов эта Новожилова числится в номенклатуре министерства, она авторитетна в институте, пойдут письма заступников в Москву. Достаточно ее проучить, а затем перетянуть на свою сторону подачками и премиями.
— Ну ладно, — насколько мог миролюбиво сказал он, устало откинувшись в кресле, — заявление вы можете и не писать. Но сделайте вывод. Нам незачем ссориться. Это вредно для общего дела..
Зачем он сейчас вызвал ее? Лиля вошла в кабинет с независимым видом. Не здороваясь, Боголюб сказал:
— Напишите приказ на новый состав комиссии по приему экзаменов в аспирантуру.
— Хорошо, — ответила она и вышла, зло подумав: «Мог бы и по телефону сказать, не девочка на побегушках».
Через час Новожилова принесла приказ. Аркаша, пробежав его глазами, вычеркнул фамилию Глазунова.
— Это почему же? — спросила Новожилова, конечно, понимая, в чем дело.
— Так надо, — веско сказал Боголюб.
— Нет, так не надо, Аркадий Станиславович. Нельзя плевать людям в лицо, не позволят вам это.
Он молча проглотил пилюлю. А когда Лиля вывесила список, оставив фамилию Глазунова, Боголюб через своего секретаря передал Новожиловой приказ, где ей объявлялся строгий выговор «за отказ выполнить распоряжение директора в рамках служебных обязанностей».
Второй пункт этого приказа гласил: «Предупредить т. Новожилову Л. В., что в случае повторного нарушения производственной дисциплины будет поставлен вопрос о её служебном соответствии».
Вечером возвращаясь домой, Лиля составляла письмо в министерство —
первую в своей жизни, жалобу — с требованием отменить этот приказ. Бог мой, если вывести коэффициент уничтоженных, скажем сегодня, нервных клеток, вероятно, возникла бы безотрадная картина. И все же не будет долго тиранствовать Боголюб. Как это сказано у Омара Хайяма: Ты обойден наградой — позабудь. Дни вереницей мчатся — позабудь! Небрежен ветер: в вечной книге жизни Мог и не той страницей шевельнуть.Но она не разрешит небрежному ветру по своей прихоти шевелить страницами. «Недавний съезд партии осудил культ личности, — думает Лиля, — но ведь этим осуждены и „культики“, вот такие, как преподобный Боголюб. Любители чванливого единоначалия, признающие только свое мнение, свою прихоть, свой приказ…»
…По дороге надо было заглянуть в магазин игрушек. Два дня назад у входа в институт Новожилову остановила пухленькая, быстроглазая девушка с игривыми ямочками на упитанных щеках.
— Я продавщица, — сказала она. — Мы получили игрушки из ГДР, а сопроводительное письмо прочитать не можем. Кого мне попросить?
— А ну-ка, покажите…
Лилля Владимировна быстро перевела письмо. Уже прощаясь, девушка спросила:
— Может, вам игрушки нужны?
Лилия Владимировна подумала о Шмельке:
— Да, хорошо бы…
— Зайдите ко мне после работы, меня зовут Тоня.
Новожилова, войдя в магазин, спросила Тоню. Ее повели длинным коридором в подвал, в подсобку. Тоня, в синей форме, очень идущей ей, приветливо улыбнулась и сказала:
— Заплатите в кассу и с чеком подойдите во вторую секцию к Наташе.
В этой секции ей дали сверток. Покупатели, стоящие в очереди, поглядели на нее зло, с осуждением, и Лилия Владимировна прокляла ту минуту, когда решилась на подобную покупку и дала себе зарок никогда не гоняться за дефицитами. Это не в ее характере, и переделывать себя она не станет.
…В коридоре стояли тапочки Тараса. Очень приятно, значит, его еще нет дома.
Шмелек уже пообедал, готовил уроки. На столе в ее комнате лежало письмо из Ростова от Инки. Как всегда, обстоятельное. Между прочим, она писала, что доцент Васильцов пользуется большим авторитетом. И опять, как в каждом трудном случае, Лиля мысленно написала письмо Максиму Ивановичу, рассказала о баталиях в институте: «Правда, судьба настолько нас развела, что вряд ли мои горечи и боли могут близко затронуть вас. Мы живем на три часа впереди Ростова, и орбиты наших жизней тоже не совпадают…»
«Собственно, для кого я берегу себя, — с горечью подумала она. — Для чего похоронила как женщину? Что держит меня в этом холодном доме?»
Лиля поиграла Шопена, Бетховена. Странно, в ее характере уживаются они оба. Музыка всегда ее успокаивала.
Пришел с работы мрачный, молчаливый Тарас. Переодевшись, бросил:
— Разогрей! — и уткнулся в журнал «Вокруг света».
«Разогрей» — это неизменный борщ с непременно большим куском мяса. Лиля на кухне налила горячий борщ в тарелку, нарезала хлеб, поставила солонку, горчицу, перец и возвратилась в комнату: