Небо внизу

— Конечно, солнце мое. Ей совсем не будет больно. Раз — и все.

Тео была благодарна ему за эту ложь.

— Попробуйте вспомнить. Может, вы ссорились с кем-то? Может, сын случайно кого-то обидел? — поставила на стол чашку Тео. По тонкому полупрозрачному фарфору струился венок незабудок.

— Нет. Ничего такого. Я всегда старалась поддерживать хорошие отношения с людьми. В меру возможностей, конечно, размолвки случались… Но ссора? Нет, такого не было. И Реми — добрейший ребенок, такой нежный, чувствительный! Ни разу за всего годы в школе он не затевал ссор!

Тео скептически хмыкнула. Если Реми действительно был таким, каким его описывала мать, мальчику оставалось только посочувствовать.

— А муж? У него были конфликты? Госпожа Эвери, это очень важно. Максимальную эффективность ритуал получает, если его проводят в месте произнесения проклятия.

— Да, я понимаю, я все понимаю. Но… милейшая госпожа Дюваль. Я действительно не знаю. Джонатан был замечательным человеком — добрым, отважным, благородным. Его все любили. Не могу представить, чтобы кто-то захотел причинить ему зло. Тем более… получается, что этот человек был вхож к нам в дом. Но мы принимали только узкий круг — друзей, родственников, коллег. Я полностью уверена в том, что эти люди искренне к нам привязаны.

— Коллег? — уцепилась за ниточку Тео. — А кем работал ваш муж?

— Он был начальником пожарной части. Джонатан сам участвовал в пожарах, он много раз выносил людей из огня, рискуя собственной жизнью! Никто из ребят никогда не пожелал бы моему мужу зла.

Тео покосилась на Тома. Госпожа Эвери не сочла нужным предлагать слуге место за столом, и теперь он уныло подпирал стену у входа.

— Ну что ж. Раз вы так уверены… Будем работать с тем, что есть. Полагаю, гостей вы обычно принимаете на первом этаже.

— Да, конечно. В столовой — это вон там, за дверь, или здесь, в гостиной.

— А, простите… туалет где находится?

— Позвольте, я провожу…

— Нет, госпожа Эвери, вы неправильно поняли. Я всего лишь хочу понять, как именно передвигались по дому гости. Туалет здесь же, на первом этаже?

— Да. От двери прямо по коридору и направо.

— Вот как… — поднявшись, Тео отмеряла шагами расстояние от входной двери до столовой, прикинула расстояние до туалета и остановилась в холле, почти на пороге гостиной. — По-моему, приблизительно здесь находится центр территории, по которой обычно передвигаются гости. Том, как думаешь?

— Полностью с вами согласен, госпожа, — очень, очень почтительно склонил голову засранец.

— Отлично. Тогда мы будем начинать. Госпожа Эвери, подождите, пожалуйста, на улице. Я позову вас, когда закончу.

— Да-да, конечно. Уверена, вы замечательно справитесь, госпожа Дюваль, — подобрав юбки, Эвери мышкой скользнула за порог. Дверь с грохотом захлопнулась.

Отлипнув от стены, Том тут же плюхнулся в кресло и взял недоеденную Теодорой тарталетку с черничным суфле.

— Зачем тебе понадобился центр?

— У зоны действия ритуала есть определенный радиус. Зависит он от качества инвентаря, компонентов и силы мага. Вместо черного кота у нас курица, вместо опытного профессионала — я… Думаю, в данном случае охват будет невелик. Поэтому ритуал нужно провести в центре потенциально опасной зоны, чтобы захватить максимальную территорию.

— А если не получится? — потянулся за следующей тарталеткой Том.

— Не знаю. Будем проводить ритуалы последовательно в каждой комнате, заливая дом куриной кровью?

— Не хотелось бы.

— Вот и мне не хотелось бы. Поэтому давай думать, что мы прихлопнем место укоренения проклятия с первого раза, — Тео открыла саквояж. — Нет, ты сиди пока, наслаждайся жизнью. Можешь, кстати, кофе в мою чашку налить, если хочешь. Я позову тебя, когда нарисую печать.

Разметив рулеткой на полу контрольные точки, Тео начала строить сигил, постоянно сверяясь со схемой. Удивительно, но в кино это казалось ужасно увлекательным занятием. Внешняя сторона волшебства походила на какое-то унылое поделочное хобби: разметить, набросать схему, прорисовать детали… Совершенно никакой романтики — только усердие, внимание и сосредоточенность. Что-то вроде бухгалтерских проводок, только в графической форме. Но вот потом… Мгновение, когда пробужденная магия оживала, наполняла Теодору чистейшим, незамутненным восторгом. Она словно парила, подхваченная струящейся через нее бесконечной, непознаваемой силой, для описания которой в языке не существовало слов. На несколько секунд Тео сливалась с этой чужой, не существующей на земле мощью, пропускала ее через себя, как провода пропускают ток, и мир на мгновение освещался вспышкой магии.

— Готово, — провела она последнюю линию. — Давай реквизит.

Отложив недоеденное печенье, Том послушно нырнул в саквояж. На пол последовательно легли один мужской череп, два собачьих и два крысиных. Порывшись в обвисшей, как сдувшийся шарик, сумке, Том извлек пучок зверобоя, крупный опал, длинный нож из черного металла и осиновую лучину.

— Вроде бы все?

— Да, все.

Брать человеческий череп было неприятно, и Тео мысленно похвалила себя за то, что догадалась надеть перчатки. Их хотя бы можно выбросить. Аккуратно разместив мужской череп на верхнем луче пентаграммы, к остриям двух боковых Тео положила собачьи, а вниз — крысиные. В центр печати, точно на монограммный ключ, лег молочно-белый опал. Критически окинув взглядом печать, Тео чуть подвинула левый крысиный череп и подрисовала размазавшийся меловой контур.

— Готово. Начинаем.

Тео взяла в руки пучок зверобоя, и Том тут же протянул ей горящую лучину. На тонких сухих веточках расцвело странно-медленное, вязкое, как сироп, пламя. Отчетливо артикулируя, Тео начала читать заклинание, в конце каждой строфы взмахивая рукой. Голубоватые струйки дыма тянулись за ней, словно инверсионный след за призрачным самолетом.

— Оставь это жилище, его пол, потолок и стены, его камень, землю и дерево. Уйди навсегда, не причиняя вреда ни живому, ни мертвому, ни вещному, ни душам.

Покинь этот дом без остатка, покорный моему слову, и платой за сделку будет живая кровь! — в последний раз Тео взмахнула букетиком зверобоя и Том, на мгновение прижав курицу к полу, черкнул ей по горлу черным ножом. Кровь плеснула на доски, потекла, собираясь узкими ручейками, вдоль контуров пентаграммы, окрашивая мел карминово-красным. Подняв еще трепыхающуюся курицу, Том несколько раз встряхнул рукой, словно священник, окропляющий паству святой водой.

— Прими плату! — отчаянно закричала в пространство Теодора. — Прими свою плату!

Несколько секунд ничего не происходило. Дом затих в тревожном, настороженном молчании, и Тео слышала только свое заполошное дыхание и тихий, угасающий шелест крыльев. А потом комната вздрогнула. Пол вздулся волной, стены затрясшись, роняя куски штукатурки. На этажерку рухнула полоса одеревеневших от клея обоев, и тихо, прозрачно зазвенели обрушившиеся на пол фарфоровые пастухи и фрейлины.

— Осторожно! — рявкнул Том, заставляя Теодору пригнуться, и вжался ей в спину живым щитом.

На втором этаже что-то грохотало и падало, в потолочных перекрытиях скрипели, выгибаясь, балки. Последнее, что увидела из-под навалившегося Тома Тео — летящий в стену несчастный фикус. За деревянной кадкой, как за кометой, тянулся длинный земляной хвост.