Нечто из Рютте

– И что, ты теперь награду получить хочешь? – спросил солдат у него.

– Да какую награду? Довольствие бы получить, – отвечал стражник.

– А что, барон не платит довольствие?

– Давненько не платит.

В разговор вмешался сержант:

– С марта не платили уже, почитай, четвертый месяц пошел.

– Посчитай, сколько нужно денег.

– Посчитаю, а раз уж такой разговор зашел, – чуть сконфуженно говорил сержант, – может, и про сапоги спросить?

– А что с сапогами?

– По уложению раз в два года барон нам всем обещал по паре сапог. А нам последние сапоги Соллон выдал, почитай, три года назад, дыра на дыре, почти босые ходим.

Волков и сам замечал, что сапоги у стражников рваные, штопаные. И такое положение дел его не устраивало.

– Будут сапоги, – пообещал он.

А купец не шибко был благодарен. Все бубнил, что если бы стражники были добрые, то и второго коня сыскали бы. Рассказывал всем, что дезертиры у него все деньги отобрали, а сам тут же сторговал у трактирщика хорошего мерина и поехал в монастырь, хотя день уже шел к вечеру.

Купчишка проезжал через площадь, торопился, и солдат, видя, что тот едет в ночь, думал, что дурня ничто не учит. А на площади собирался народ смотреть на пойманных дезертиров. Позже пришел отец Виталий.

– Святой отец, исповедуйте и причастите рабов, вот этих двух, божьих, – сказал солдат.

– Воры? – поинтересовался поп.

– Разбойники.

– А вы их уже судили?

– А зачем? Купчина, которого они грабили, их опознал. Коня своего у них забрал. А когда мы их брали, они нашего человека порезали. Что еще нужно? Причащайте их.

– Нужно, чтобы барон их осудил.

– Да чего уж барон, давайте ландфогта позовем? Или прямо герцога.

– Нужно, чтобы все было по справедливости, – настаивал поп.

– К дьяволу такую справедливость, – скривился солдат и махнул рукой сержанту. – Вешай их без причастия.

– Без причастия? – удивился сержант.

– Видишь, поп артачится, а мне некогда – вешай! – крикнул Волков.

– Стойте, – тонко запищал отец Виталий, – как же без причастия? Только с причастием и исповедью. Без причастия – грех.

– Ладно, ладно, грех. Только давайте побыстрее, у меня еще дела.

Отец пошел к разбойникам совершать таинство. Таинство было долгим, Волков сидел в седле, разминал шею, терпеливо ожидая, когда отец Виталий закончит. А тем временем на площади собиралось все больше и больше народа, но солдат попа не подгонял, ждал. А когда поп закончил, на площади появился барон. Волков в двух словах объяснил ему ситуацию, на что барон ответил:

– Так вешайте побыстрее и приходите на ужин.

– Если успею, господин барон. Я хотел еще в Малую Рютте до темноты съездить.

– Я вас жду, – сказал барон и уехал.

Когда сержант и стражники, на радость толпе, повесили разбойников, к солдату подъехал человек. Волков его сразу узнал, то был лакей госпожи Анны. Лакей спешился и протянул ему бумагу с поклоном. Волков взял ее, развернул и прочитал:

«Дорогой друг мой,

Я очень признательна вам за то, что вы для меня сделали, и буду признательна всегда. В моем лице вы всегда найдете друга. Молю за вас Господа.

Г. А.».

Солдат дважды перечитал письмо, а потом уставился на слугу госпожи Анны с некоторым недоумением.

А тот, словно в объяснение чего-то, протянул ему перстень, который Волков машинально взял. Тот был хоть и золотой, но легкий, с мутным синим камнем. Дешевый, талера три, не больше.

– А на словах она ничего не передавала? – продолжал не понимать Волков.

– Нет, господин, – ответил слуга, поклонился, сел на коня и уехал.

Волков сидел и смотрел ему вслед, растерянный и уставший. Он не понимал, что значит это письмо. Вернее, понимал, но надеялся, что понял неправильно.

– Господин, а что случилось? – спросил его Ёган.

– Мы едем к госпоже Анне, – твердо ответил он.

– Сейчас? – спросил слуга.

– Сейчас.

– А поесть не успеем, туда дорога-то неблизкая?

– Не успеем. Нужно до темноты хоть полдороги проехать.

Они было уже двинулись, но их перехватил стражник из замка.

– Господин коннетабль!.. – орал он издали.

– Что еще?

– Староста из Малой Рютте просится поговорить с вами.

– Некогда мне! – крикнул Волков и дал коню шпоры.

Солдат гнал коня, чтобы дотемна проехать как можно больше, а сам думал и думал. Как бы ни мечтал он о дочери барона, а про госпожу Анну никогда не забывал. И теперь он гадал всю дорогу, что этим письмом она хотела сказать: попрощаться или так напомнить о себе? Он надеялся, что если бы женщина решила попрощаться с ним, то прислала перстень побогаче.

Когда солнце село, его конь вдруг захромал. Захромал на ровном месте.

Они с Ёганом спешились, осмотрели коня, но понять причину хромоты не смогли, нога была в порядке, а подкова крепко держалась.

– Посветить бы надо, – говорил Ёган.

Волков и сам это знал; сел на коня и, уже не торопясь, доехал до красивого замка, когда совсем стемнело.

Стражники открыли ему дверь без расспросов. Солдат чувствовал, что они его уважают. Он сразу повел коня в конюшню, чтобы там разобраться с хромотой.

При свете лампы они с конюхом госпожи Анны сразу нашли причину. Под подкову попал острый камушек. Вытащили его. Ёган уже успел между делом расседлать коней, и тут Волков увидал его. Это был именно он, тот самый удивительный вороной конь с белой звездой и белыми чулками, баснословно дорогой конь юного графа. Это был Черный Ангел, которого он ни с каким другим конем не перепутал бы. Солдат стоял, молча смотрел на него, не в силах оторвать глаз. Он хотел бы спросить у конюха, что тут делает этот конь, хотя и сам все понимал. Смысла спрашивать не было.

А конюх, видя все это, стоял, конфузился, как будто сам приехал на этом коне, прятал глаза да покашливал. Сердце солдата бешено забилось, аж в ушах отдавалось шумом. Не отрывая глаз от прекрасного коня, Волков бросил:

– Седлай коней.

Конюх кинулся поднимать седло, а Ёган удивленно спросил:

– Чего? Седлать? В Рютте едем? В ночь?

– В аббатстве переночуем, и давай пошевеливайся.

Монахи спят на лавках. Нет у них ни перин, ни подушек. Поэтому вместо подушки Волков скатал и положил себе влажный плащ. Но заснуть он не мог, его выжигало изнутри нелепое чувство, как будто его предали. Хотя на самом деле он понимал, что никто его и не предавал. Ничего эта баба ему не обещала, но горечь от этого не проходила. Он лежал, слушал храп Ёгана, смотрел в узкое окно в ожидании утра. Иногда даже садился на лавке и хотел встать и пойти пройтись по монастырю, но все-таки дождался утра. Едва солнце сделало мир из черного серым, как они встали и, не завтракая, пошли в конюшню. Там их и встретил отец Матвей.