Нечто подобное

Пемброук пожал плечами.

— Я и не сомневаюсь. Но согласно аппарату фон Лессингера вы, видимо, этого не сделаете. Я полностью полагаюсь на случай.

— Не думаю, что аппарат фон Лессингера может в точности предсказывать действия таких психов, как я, — раздраженно сказал Конгротян, тоже входя в лифт. — По крайней мере я слышал такое. Мы действуем как беспричинные факторы. — С этим человеком трудно было иметь дело. Это был сильный человек, который ему решительно не нравился. Он ему также не доверял. Может, это просто полицейский менталитет, размышлял он, пока они спускались.

Или что-то большее.

Николь, подумал он. Ты знаешь чертовски хорошо, что я ничего не могу тебе сделать; об этом не может быть и речи — весь мир рухнул бы для меня. Все равно что обидеть мать или сестру, кого-либо святого для меня. Мне нужно сдерживать свой талант, понял он. Пожалуйста, Господи, помоги мне сдерживать свои психокинетические способности, когда я рядом с Николь. Хорошо?

Когда лифт остановился, он пылко ждал ответа.

— Кстати, — прервал его размышления Пемброук, — насчет вашего запаха. Похоже, он исчез.

— Исчез?! — И тут он понял, что значила эта фраза полицейского. — Вы хотите сказать, что чувствовали мой фобический запах тела? Но это невозможно! Этого не может быть… — Он замолчал, смущенный. — И теперь вы говорите, что он исчез?

Пемброук посмотрел на него.

— Я бы его обязательно заметил, сидя в лифте вместе с вами. Конечно, он может вернуться. Я с радостью вас извещу, если это случится.

— Спасибо, — сказал Конгротян. И подумал: однако этот человек берет верх. Постоянно. Он отличный психолог… или, по его определению, он отличный стратег в политике?

— Сигарету? — Пемброук протянул свою пачку.

— Нет! — в ужасе отпрянул Конгротян. — Слишком опасно! Я бы не осмелился выкурить ни одной.

— Опасность везде, — сказал Пемброук, зажигая сигарету. — Верно? Опасность есть везде в мире. Надо быть осторожным постоянно. Кто вам нужен, Конгротян, так это телохранитель. Взвод отборных вымуштрованных ребят из НП, сопровождающих вас везде. — И добавил: — Иначе…

— Иначе вы считаете, что у меня мало шансов.

Пемброук кивнул:

— Очень, очень мало, Конгротян. И я говорю это, руководствуясь сведениями, полученными благодаря аппарату фон Лессингера.

Дальше они спускались в полной тишине.

Лифт остановился. Двери открылись. Они были под землей Белого дома. Конгротян и Пемброук вышли из лифта в зал…

Их ждал мужчина, которого они оба узнали.

— Я хочу, чтобы вы меня выслушали, Конгротян, — сказал пианисту Бертольд Гольтц.

Очень быстро, за какую-то долю секунды комиссар НП выхватил пистолет. Он прицелился и выстрелил, но Гольтц уже исчез.

На полу, где он стоял, лежал кусочек свернутой бумаги. Гольтц его обронил. Наклонившись, Конгротян потянулся за ней.

— Не трогайте! — резко сказал Пемброук.

Было слишком поздно. Конгротян поднял ее и уже разворачивал. Там было написано: «Пемброук ведет вас к вашей смерти».

— Интересно, — сказал Конгротян. Он передал бумагу полицейскому. Пемброук убрал пистолет, взял бумагу и внимательно прочитал. Его лицо исказилось от гнева.

За его спиной Гольтц сказал:

— Пемброук месяцами ждал, когда вас арестуют и поместят сюда, в Белый дом. Теперь времени уже не остается.

Резко повернувшись, Пемброук схватился за пистолет, вытащил его и выстрелил. Снова Гольтц исчез, улыбаясь горько и презрительно. Тебе никогда его не достать, подумал Конгротян. До тех пор пока у него в распоряжении аппарат фон Лессингера.

— Не остается времени для чего? Что должно случиться?

Казалось, Гольтц знает, и, возможно, Пемброук тоже; оба обладают одним и тем же аппаратом.

И как это относится ко мне? — подумал пианист.

Ко мне и моему таланту, который я поклялся сдерживать? Значит ли это, что я им воспользуюсь?

Однако, сколько он ни задавал себе один и тот же вопрос — ответить так и не смог. Интуиция тоже ничего вразумительного не подсказывала.

* * *

Нэт Флиджер слышал, как на улице играли дети. Они пели какой-то мотив типа погребального, совершенно незнакомый ему. А он занимался музыкальным бизнесом всю жизнь. Как он ни старался, он не мог разобрать слов: они как-то странно размазывались, сливались в одно.

— Вы не против, если я взгляну? — спросил он Бет Конгротян, поднимаясь со скрипучего плетеного кресла.

Побледнев, Бет Конгротян сказала:

— Лучше бы не надо. Пожалуйста, не смотрите на детей. Пожалуйста.

Нэт мягко сказал:

— Мы — компания звукозаписи, миссис Конгротян. Все, что касается музыки, — это наше дело. — Он абсолютно не мог удержаться от того, чтобы не подойти к окну и не выглянуть наружу; в нем говорил инстинкт: правильный или ложный, он был прежде всего, прежде приличия, прежде доброты. Выглянув, он увидел их, сидящих в кружочке. Все они были друпаками. Он подумал, кто был Платусом Конгротяном. Все они казались похожими друг на друга. Может, этот маленький мальчик в желтых шортах и футболке, сидящий в стороне. Нэт махнул Молли и Джиму, они подошли к нему. Пять неандертальских детей, подумал. Нэт. Вырванные из времени; кусочек прошлого, вырезанный и приклеенный сюда, в его время, в его век, в сегодняшний день, чтобы мы могли их услышать и записать. Интересно, какую обложку предложит к альбому наш отдел искусства. Он закрыл глаза, чтобы не видеть больше сцену за окном. Но мы это сделаем, знал он. Потому что мы приехали сюда, чтоб хоть что-нибудь получить; мы не можем — или по крайней мере не хотим — уезжать пустыми, безо всего. И — это важно. С этим нужно работать профессионально. Возможно, даже важнее Роберта Конгротяна, как бы хорош он ни был. И мы не можем позволить себе роскошь прислушиваться к своим чувствам.

— Джим, — тут же сказал он, — неси «Ампек Ф-а2», скорей. Пока они не остановились.

Бет Конгротян сказала:

— Я вам не позволю их записывать.

— Мы будем, — сказал ей Нэт. — Мы привыкли к подобным вещам на фольклорных музыкальных сессиях. Все это проверялось в судах Штатов много раз, и фирма всегда выигрывала. — Он пошел вслед за Джимом, чтобы помочь наладить записывающее устройство.

— Мистер Флиджер, вы понимаете, кто они? — спросила его миссис Конгротян.

— Да, — сказал он и продолжил свое дело.

Вскоре они установили «Ампер Ф-а2»; организм сонно пульсировал, волнообразно расправляя свои псевдоподии, словно был голоден. Казалось, влажная атмосфера мало повлияла на него, он был вялый, как никогда.

Появившись за их спинами, сосредоточенная, с жестким, решительным лицом, Бет Конгротян тихо сказала:

— Послушайте, пожалуйста, меня. Вечером, а точнее сегодня вечером, будет их общий сбор. Взрослых. В их главном зале, недалеко отсюда, в лесу, на красной кирпичной боковой дороге, которую они все используют; она принадлежит им, их организации. Там будет много песен и танцев. Как раз то, что вам нужно. Гораздо больше, чем вы найдете здесь, у этих детей. Поэтому, пожалуйста, подождите и запишите тех.