Нечто в воде

Сжимаю его руки, и он меня отпускает. Медленно поднимаясь, я смотрю, как муж погружается. Теперь, переборов панику, я поднимаюсь по всем правилам. А Марк исчезает в мутной темноте.

Добравшись до поверхности, я немедленно снимаю баллон с воздухом и тащу к катеру. Стаскиваю костюм и оставляю на палубе, точно сброшенную змеиную кожу. Шатаясь и дрожа, с трудом перевожу дыхание, упираюсь локтями в колени. Глаза наполняются слезами.

За закрытыми веками вновь мельтешат образы. Лица пассажиров. Искаженные, раздутые. Ужас. Я с силой бью себя кулаками по ногам. Тело пронзает боль. Что угодно, только бы остановить этот кошмар.

Поднимаюсь и начинаю расхаживать по палубе. «Думай о чем-то другом. Что это значит, Эрин? Да, сосредоточься на другом. Что все это значит?»

А значит это, что сумка находилась в самолете, потерпевшем крушение. Шторм в Тихом океане. Что-то случилось, и им негде было приземлиться. Мы примерно в часе лета до Таити. Видимо, они не смогли туда долететь. Или не хотели там садиться. Самолет явно частный. У них были деньги – не только те, что в сумке. Возможно, они хотели держаться подальше от общественных аэропортов. Бриллианты, доллары, оружие.

Наверное, они рассчитывали обогнать шторм. И не смогли. Я смотрю на часы. Марк наверняка уже там. С ними. «Прекрати, Эрин».

Я продолжаю думать об их маршруте. Куда они могли лететь? Когда вернемся, нужно будет кое-что проверить. Роюсь в ящичке, нахожу блокнот и карандаш. Да, я знаю, что делать и на чем сосредоточиться. Не на дурацком самолете. С самолетом разберется Марк.

Я записываю: «Воздушные пути над Французской Полинезией». Жаль, что я не заметила бортовой номер или нечто подобное. Ничего, Марк заметит.

Пишу дальше: «Тип самолета, бортовой номер, максимальная скорость, дальность полета».

Самолеты без дозаправки могут преодолеть ограниченное расстояние. На основании этого мы сумеем вычислить, куда они летели. Сомневаюсь, что полет был зарегистрирован, но можно поискать в сети, не пропал ли кто-то.

По крайней мере, теперь мы знаем ответ. Наша находка – утерянный груз. Сумку никто не сбрасывал. Она вместе с бумагами выплыла через отверстие в корпусе самолета под полинезийское солнышко. Но – и это очень большое «но» – фактически нам достался и не сброшенный, и не утерянный груз. Речь идет не о кораблекрушении, а о крушении воздушного судна. Сумка – свидетельство аварии в воздухе. Я судорожно втягиваю носом прохладный тропический воздух.

Наше свадебное путешествие вдруг оказывается далеко-далеко, в тысячах миль, и в то же время на расстоянии вытянутой руки. Если бы мы только могли…

По правому борту выныривает Марк. С бесстрастным лицом гребет к катеру. Я впервые осознаю, насколько важно для меня его умение скрывать эмоции. Если бы я хоть раз увидела его по-настоящему напуганным, это стало бы концом наших отношений.

Он взбирается по трапику на палубу и, стянув с плеч баллон, просит воды. Сбрасывает костюм и тяжело опускается на тиковое сиденье. Я протягиваю ему бутылку воды из переносного холодильника. Марк щурится от солнца и хмурит брови.

– Ты в порядке? – обеспокоенно спрашивает он.

– Все хорошо. Извини. Я просто… – Не знаю, как закончить фразу, и замолкаю. – Да нет, все в порядке. Боже! Как я рада, что ты уже здесь.

Он жадно пьет и смотрит на волны, вода медленно стекает с мокрых волос на голые плечи.

– Вот херня, – говорит он.

Я жду, муж молчит.

– Они там? – спрашиваю я: мне надо это знать.

– Да.

И вновь присасывается к бутылке.

– Два пилота в кабине и три пассажира, одна из них женщина.

Он, стиснув зубы, вновь смотрит на волны.

– Вот херня. – Я с опозданием осознаю, что повторила его слова. Своих у меня нет.

– Они были плохими людьми, Эрин, – говорит он, переводя взгляд на меня.

«Что значит “плохими”?» – недоумеваю я.

Горя желанием узнать подробности, я тем не менее понимаю, что не стоит спрашивать: он переваривает увиденное. Надо дождаться, когда Марк захочет рассказать сам, а он молчит, только хлебает воду.

Его слова повисают в воздухе, и я хватаюсь за них, пока не исчезли.

– В каком смысле плохие?

– Я видел их вещи… Там, внизу. Они… В общем, не стоит слишком о них горевать.

С этими словами он встает, берет полотенце, вытирает лицо и волосы.

Понимаю, что большего сейчас не добьюсь, и не хочу зацикливаться на мысли о людях, оставшихся на дне. Мне и без того трудно сосредоточиться. Я меняю тему. Ну, почти.

– Марк, это утерянный груз.

В первый миг он смотрит на меня пустым взглядом: видимо, начисто забыл о сумке. Я продолжаю:

– Ну, типа того. Может быть затребован владельцами. Правда, с владельцами ты уже познакомился. Думаю, в ближайшее время они вряд ли смогут чего-то от кого-либо требовать.

Не подозревала, что способна на черный юмор. Кажется, это перебор.

– Не смогут, – невыразительно произносит он.

– Марк, ты записал серийный номер самолета? – поспешно продолжаю я. – Чтобы узнать, кто они? Хоть что-то?

Он снимает с лямки баллона дайверский планшет. Модель, серийный номер. Конечно же, записал!

– Они русские, – сообщает Марк, пока я переписываю информацию с планшета к себе в блокнот.

– Откуда ты знаешь?

– Там были чипсы и печенье с надписями на русском.

– Ага, – медленно киваю я.

– Послушай, Эрин, ты сказала, что никто не затребует эту сумку. То есть ты предлагаешь о ней никому не сообщать? И о разбившемся самолете тоже? – щурится он.

Черт. Да. Я думала, это само собой разумеется, разве нет? Оставить себе чудесные сверкающие камешки и ничейные деньги. Чтобы выплатить ипотеку и завести ребенка. Или я сошла с ума? Видимо, так и есть.

Мои мысли устремляются к людям на дне. К мертвецам, которые разлагаются в воде. Плохим людям. Можем ли мы оставить себе их деньги?

– Да. Именно, – объявляю я Марку.

Он задумчиво кивает. Я осторожно продолжаю:

– Предлагаю вернуться в отель, выяснить, объявлены ли они пропавшими, и если их ищут, то мы обо всем забудем. Бросим сумку в воду. А если нет и они бесследно исчезли, то я хочу оставить сумку. Мы нашли ее в открытом море, Марк. Оставим ее себе и используем для благих целей.