Негасимое пламя

Я разговаривал с лавочниками и их покупательницами — с молодыми матерями и безобразными старухами, с дорожными рабочими, с рабочими сыромятен и разных фабрик, когда в перерыв они выходили поесть, со всеми и каждым в трамваях и автобусах — с банковскими клерками, продавцами, старыми солдатами, пенсионерами и священниками, пытаясь выяснить, что они думают о ядерных испытаниях и о войне.

— Как интересно, папа! — Мифф протянула руку к тарелке с сандвичами, которую поставила перед ней официантка.

— Но, — продолжал Дэвид, — среди сотен людей мне едва ли удалось отыскать одного, которого тревожит грозящая человечеству опасность. Ибо в большинстве своем люди, если и представляют себе в какой-то мере эту опасность, считают абсолютно бесполезным предпринимать что-либо для собственного спасения. Ну как не прийти в ужас от такого равнодушия!

По мере того как Мифф слушала Дэвида, выражение ее лица менялось: вначале это была веселая заинтересованность, потом сочувствие, потом протест.

Заметив это, Дэвид попросил:

— Дай мне закончить, дорогая! Ты не можешь себе представить, как я был удручен! Пытаться убедить в чем-то или заставить действовать всю эту толпу моллюскообразных существ, с которыми я имел дело, казалось совсем безнадежным. Я увяз в самом мрачном пессимизме. И вдруг, как-то под вечер, когда я уныло сидел на скамейке в Ричмонде, послышался девичий голос: «Вы не хотели бы подписать воззвание о запрещении атомных бомб и испытаний ядерного оружия?»

Ее лицо возникло передо мною как «света чистое сиянье» во мраке уныния — не устаю я повторять себе с тех пор. Конечно, я отправился с нею собирать подписи, и оказалось, что люди не столь уж равнодушны, когда перед ними ставят конкретную цель и разъясняют им, как надо действовать. Шарн сказала…

— Ах, Шарн… — воскликнула Мифф, — Она говорила мне, что встретила тебя и что ты помог ей в одном из ее обходов.

— Расскажи мне о ней. — Дэвид взял с тарелки сандвич, всячески стараясь, чтобы Мифф не уловила прозвучавшей в его голосе заинтересованности. — Обворожительная дурнушка, не правда ли?

— Дурнушка? — переспросила Мифф. — Не знаю. Я очень люблю ее. Шарн так скромна, всегда держится в тени, словно хочет стать совсем незаметной. Все задания выполняет так серьезно, добросовестно и не ставит себе этого в заслугу, будто все получается само собой, без ее участия. И знаешь, она ведь коммунистка, фанатически преданная делу. Не купит себе нового платья, пока старого не доносит чуть ли не до дыр, а все заработанные деньги отдает в фонд партии. Отказывает себе даже в тех тратах, которые все мы время от времени позволяем себе: пойти в парикмахерскую, провести вечер в кино или театре. Слишком уж строга к себе; она ведь еще не кончила университета, а уже преподает математику в вечерней школе. Кроме того, ходят слухи, она пишет стихи, — правда, кое-кто из товарищей усматривает в этом буржуазные тенденции.

— Теперь мне понятно, — брови Дэвида поднялись, — почему она говорит, что хотела бы быть работницей на фабрике.

— Ну, это, конечно, вздор, — заявила Мифф. — А вообще Шарн — чудесное создание. Любую грязную и неприятную работу она делает так спокойно и охотно, словно для нее великая честь вымыть посуду или выскрести пол, раз это нужно для партии. Когда бывают какие-нибудь сборища или танцы, она не летает по залу вместе с другими девушками, а уходит на кухню готовить ужин, а после берется за мытье посуды и уборку. Стыдно сказать, но другие охотно сваливают на нее такие дела. Да Шарн и сама любит ими заниматься. Она так непритязательна и так стремится доказать, что может быть хорошим товарищем!

— Она мне нравится, — признался Дэвид, жуя сандвич, — К тому же не стану скрывать, Мифф, я чертовски ей благодарен за то, что она вытащила меня в тот вечер из глубокой тоски.

— Все это отлично, — столь же откровенно ответила Мифф, — но знай, что Шарн — дитя по всем, что касается мужчин. Она живет в полном неведении того, как искусно умеют они добинаться расположения. И уж если ты собираешься работать с ней, то, ради всего святого, не трогай ее убеждений и не нарушай ее девичий покой.

— Не имею таких намерений, — чуть усмехнулся Дэвид. — Ты забываешь, каким старомодным чудаком, должно быть, кажусь я молоденькой девушке.

— В этом я вовсе не уверена, — отпарировала Мифф, — Именно таким, как ты, Шарн могла бы безрассудно увлечься.

— А может, ей пошло бы на пользу чуть-чуть кем-нибудь увлечься, как по-твоему, Мифф? — поддразнил ее Дэвид.

— Лучше не надо, если это причинит ей горе, — Мифф задумчиво нахмурилась. — Шарн и так пришлось в жизни несладко. Ее отец был убит во вторую мировую войну, а вскоре после этого умерла и мать. Она воспитывалась у тети с дядей. Вполне респектабельная чета. О, в высшей степени респектабельная, я бы сказала. Ты понимаешь, что это значит?

— Могу догадаться.

— Они любят Шаря, окружили ее заботой, дали ей семью, образование — словом, все, что имели бы их собственные дети, но беда в том, что собственных детей у них никогда не было. И они гордятся своими широкими взглядами на жизнь. Тешат себя мыслью, что поддерживают прогрессивные идеи. А на самом деле это типичные обыватели. Оспаривают любое начинание, которое могло бы послужить на пользу прогрессу, измышляют всякого рода философские оправдания своему бездействию из боязни быть скомпрометированными.

Мифф отпила немного кофе, взяла еще один сандвич и продолжала:

— Они убеждены, что позволяют Шарн поступать так, как ей хочется, но в то же время делают все от них зависящее, чтобы удержать ее, взывая то к ее чувству привязанности, то к чувству долга перед ними всякий раз, когда хотят помешать ей заниматься тем, что она считает своей обязанностью. Когда же, несмотря на их недовольство, она поступает по-своему, они пускают в ход попреки: они, мол, столько для нее сделали, а она неблагодарна и своевольничает, хотя всем им обязана. Ну, просто какой-то беспрестанный нравственный гнет!

— Вроде того, что я применял к тебе когда-то, — вставил Дэвид.

— Только похуже! — Мифф лукаво взглянула на него поверх чашки. — Во всяком случае, твое воспитание не слишком меня угнетало. Шарн более чувствительна: принимает недовольство тети и дяди близко к сердцу и старается изо всех сил угодить им и сделать приятное. Им очень льстит, когда ее имя стоит одним из первых в списке лучших студентов университета. Но что касается ее убеждений, тут Шарн упряма, как осел.

— Бедный маленький ослик, — пробормотал Дэвид, отодвигая от себя пустую тарелку, чашку и блюдце.

— Жалеть ее не надо, — сказала Мифф, — Шарн не нуждается ни в чьей жалости. У нее сильный характер, и она сумеет преодолеть все трудности. Она найдет свое счастье даже в лишениях, удовлетворяясь самой скромной и незаметной ролью в общей великой борьбе.

— Вот и мне бы научиться тому же. — Дэвид зажег трубку и откинулся на спинку стула; он задумчиво курил, размышляя о скромных тружениках. — Меня убивает отсутствие видимых результатов, непроизводительная трата человеческой энергии, с чем я никак не могу смириться, — сказал он.