Неизвестный солдат

– По моим вкусовым качествам, – сказал Лыков, – лучше простой деревенской пищи ничего не надо.

– Вкусовые качества бывают у пищи, а не у человека. У человека бывает вкус, – поправил его Огородников.

– Значит, по моему вкусу, – согласился Лыков, – деревенская пища; она хоть и грубая, но полезная.

– Тебя приваживать нельзя, – добродушно заметил Краюшкин, – у тебя память девичья: где обедал, туда и ужинать идешь.

– Ужин не нужен, обед дорогой, – отшутился Лыков, – а не мешало бы денек-другой так похарчиться.

– И не стыдно на бабьих-то харчах? – все так же добродушно поддразнил его Краюшкин.

– Стыдненько, да сытенько, – в тон ему ответил Лыков.

– И в городе можно пообедать, и не хуже, – заметил Огородников.

– Огородников, ты сам откуда? – спросил Лыков.

– Откуда, – мрачно ответил Огородников, – из Ленинграда.

– Семья, выходит, в блокаде, – сочувственно констатировал Лыков.

– Догадливый, – усмехнулся Огородников.

– А я вот, – сказал Лыков, – кроме своего колхоза, ничего не видел. Как кончил курсы, посадили на колхозную машину – пылил до самой войны.

– Ну, – сказал Краюшкин, обходя большую лужу, – вся грязь будет наша. Шинель бы не запачкать. – Он подобрал полы шинели под ремень, улыбнулся: – Подоткнулся, точно коров пошел доить.

Вакулин остановился:

– Беги домой, Нюра! Дальше посторонним нельзя.

Нюра молчала, ковыряла мокрую землю голой пяткой. Ямка, которую она выковырила, тотчас наполнилась водой.

– Писать будешь? – спросил Вакулин.

Она по-прежнему молчала, ковыряла голой пяткой другую ямку.

– Полевая почта 72392, – напомнил Вакулин. – Ну, чего молчишь?

Она посмотрела на него исподлобья.

– Барышень своих целовать не будешь?

– Нет у меня барышень, говорил тебе.

– «Говорил»... У шофера в каждой деревне барышня.

– Дура ты, дура...

Нюра исподлобья смотрела на Вакулина, положила ему на плечи худые загорелые руки, прижалась, поцеловала в губы.

– Ну, ну... – Вакулин смущенно оглянулся на товарищей, – нашла место... Ну, прощай! Пиши!

...Он догнал своих, когда они входили на территорию МТС. И вместе со всеми растерянно остановился посреди двора – ПРБ не было. Под навесами и в цехах валялись негодные части, старые рамы, ржавое железо, промасленные тряпки.

– Ни горы, ни воза, – заметил Краюшкин.

– Погнались за девками, – пробормотал Огородников.

– Помолчи уж, – оборвал его Лыков, – все ему не так.

Бокарев раскрыл планшет, посмотрел карту, объявил:

– Пойдем на Корюков, пятнадцать километров в восточном направлении. Там узнаем, где ПРБ.

– Слушайте! – сказал Вакулин.

Они прислушались и услышали отдаленное жужжание. Вдали, на шоссе, показались три немецких мотоцикла.

– Попали меж косяка и двери, – тем же добродушно философским тоном заметил Краюшкин.

– Залечь! – приказал Бокарев.

Они легли на землю, приготовили винтовки, вглядываясь в приближающиеся по шоссе мотоциклы. Те шли уступом: первый – по левой стороне дороги, второй – посередине, третий – справа, с интервалами, чтобы последующий мотоцикл мог прикрыть огнем предыдущий. На каждом мотоциклист и два автоматчика – в коляске и на заднем сиденье. Передний мотоцикл вооружен пулеметом.

– Мотоциклы БМВ, – тихо проговорил Лыков.

– «Пундап», – возразил Огородников.

– Молчать! – грозным шепотом оборвал их Бокарев, не отрывая взгляда от приближающихся мотоциклов.

Мотоциклисты сблизились у развилки, рассматривали карту, что-то обсуждали. Потом один мотоцикл отделился и, переваливаясь на ухабах полевой дороги и разбрызгивая грязь, медленно поехал в сторону МТС.

Бокарев оглянулся. За навесом – ограда, а там поля: будет нетрудно укрыться в высокой пшенице; немец едет проверить, пуста ли МТС.

Бокарев все хорошо понимал. Он здесь единственный строевой младший командир-сверхсрочник, он не был даже уверен, умеют ли его шоферы по-настоящему стрелять. Дать приказ уйти? Но он лежал лицом к противнику, над ним хмурое, осеннее родное небо, и вот разъезжает немец и уверен, что никто его не тронет. Он, Бокарев, и его солдаты хоть небольшой, пусть ненадежный, но заслон: уничтожить разведку – значит сорвать план противника. Немцев девять, при них автоматы и пулемет, а у Бокарева, вместе с ним, всего пять человек, но они видят противника, ждут его, а противник их не видит и не ждет. И это давало им преимущество.

Все было четко и ясно, как на детской картинке. Внизу шоссейная дорога. От нее к МТС проселок; расстояния тут с километр. На развилке два немецких мотоцикла; третий медленно приближается к МТС. За МТС – ложбина, по ней до излучины шоссе метров триста – четыреста. А там кювет и кусты вдоль дороги.

Бокарев показал, где надо устроить засаду.

– Ползите к тем кустам. Как услышите мой выстрел, открывайте огонь. Беспорядочного огня не вести, только прицельный. В кучу не сбивайтесь, рассредоточьтесь!

Пригибаясь к земле, скрытые за строениями, солдаты перебежали двор, перелезли через ограду, плюхнулись в ложбину и поползли.

Поняли они задачу или нет, хотели ползти или не хотели, доползут или не доползут, обнаружат их немцы или нет – ничего этого Бокарев не знал. Справится ли он один с тремя мотоциклистами, приближающимися к МТС, он тоже не знал. Он был сибиряк, охотник и действовал как охотник: не дать обнаружить себя зверю, обложить его и взять.

Он поднялся и стал за углом сарая. Отсюда были видны и немцы на дороге, и ползущие к ним солдаты, и мотоцикл, едущий к МТС.

Переваливаясь на ухабах и разбрызгивая грязь, мотоцикл приближался. Потом остановился возле футбольных ворот. Они одиноко стояли в стороне от дороги – одни ворота с вытоптанной перед ними травой. Может, рабочие МТС в обеденный перерыв били в одни ворота, а может, существовали раньше и вторые ворота, только сломали их.

Немец, сидевший на заднем сиденье, сошел с мотоцикла и пошел к воротам.

Зачем ему понадобились эти ворота, Бокарев так и не сообразил: они стояли на ровном месте, ничего возле них не было. Но хорошо, что немцы задержались: ребята все еще ползли по ложбине.

Немец тронул столб, потом перекладину, покачал их – ворота стояли крепко.

Затем вернулся, и мотоцикл двинулся дальше.

Бокарев перевел взгляд на ложбину – солдаты все еще ползли.

Мотоцикл приближался. Немцы были уже отчетливо видны – в касках с пристегнутыми под подбородком ремешками.

Мотоцикл остановился у МТС. Мотоциклист был чернявый, горбоносый, по росту, видать, небольшой. И тот, что сидел на заднем сиденье, тоже был вроде чернявый, или это так падала на его лицо тень от каски. А того, кто сидел в коляске, Бокарев разглядеть не мог: коляска была на другой стороне.