Некого больше убивать
Шрифт:
— Пол Келли?… Кто это? — спросил Стивен.
— Я же сказала: мне бы не хотелось об этом… — и снова задумалась.
«Все-таки она выпила полбутылки коньяка», — чуть ли не злорадно мелькнуло у Стивена. Он тоже молчал, спрятав глаза под бровями, а в голове, обгоняя друг друга, как на хайвее, неслись мысли.
«Ясно: это тот же самый человек, что платил за ее лечение у этого доктора… Кстати, доктор уже несколько раз засветился, а мы до него так и не добрались… Келли, видно, знал всю историю с клубом, Леклессом, Вейном, иначе он так шустро не сработал бы с доверенностью на тело… Он ее, возможно, заранее заготовил… Мы танцуем от того, что убийство Леклесса — жесткая психическая игра, но ни наркоман Вейн, ни бывший
И Стивен решил пойти ва-банк.
— Пол Келли… — настойчиво еще раз повторил Стивен. — Он, кажется, был у вас вчера после похорон?
— Да. Откуда вы знаете?!
— Потому что мы за ним следим. Потому что мы считаем, что именно он организовал убийство Дэна Леклесса, потом Руперта Вейна, а теперь вот — вашего мужа, Майкла Пельца!
— Майкла?! Они его убили?!
— Скорее всего, что так. И очень может быть, что сейчас речь идет о вашей жизни. Так что в ваших интересах рассказать мне все.
24
Девочка росла без отца. А с ней еще двое братишек. Мама работала в придорожном «Бюргер Кинге», а все, чем семья владела, — ветхий, построенный 100 лет назад домишко. И можно очень долго перечислять, чего у семьи не было. Для 15-летней девочки, почитай, не было ничего. А она была уже зрелой и красивой, и знала об этом. Но без нее обходились вечеринки однокашников, дискотеки, «чиллания» в молле — нечего было одеть, нечем было платить.
В то лето в городе только и разговоров было, что о приезде супергруппы «Виндоу». «Величайшая рок-группа 70-х. Только один концерт проездом в Вудсток», — кричали афиши; «Даже не верится, что это в нашем городе», — верещали по радио.
Хотя концерт предстоял на стадионе, Грета знала, что денег на билет у нее все равно не будет. В этот день на рассвете она отправилась в отель — в надежде, что кто-то из горничных заболел, и ей удастся подзаработать. А когда подошла, увидела на ступеньках самого Джадда Морвилла — звезду этой группы. Он мрачно сидел и курил, и был куда старше, чем на афише. Грета остановилась в трех шагах и молча стояла, боясь спугнуть видение. Наконец, Грета кашлянула, и Морвилл вопрошающе поднял голову.
— А я вас знаю, — робко сказала Грета.
— Конечно, знаешь. Тебе чего: автограф или член пососать?
— Не-е. Я пришла… Может у них сегодня работа есть… Деньги на билет заработать…
— Какой гребаный билет тебе нужен? Смотаться из этой дыры хочешь?
— Не-е. Я на концерт хочу, на «Виндоу»…
Морвилл внимательно посмотрел на белокурую малолетку, потер себе пальцами виски, потом сказал: «Ладно. Оставайся. На концерт вместе поедем…».
Ездили они полгода, пока однажды в Хьюстоне Джадд не избил ее и не вкатил себе тройную порцию героина. И это произошло потому, что вдруг все газеты стали рассказывать о том, как затухающая рок-звезда Морвилл разогревается с малолеткой, которую украл из Денвера, развратил и приучил к героину. Вот Джадд и сбежал от тюрьмы…
После похорон Грета осталась совсем одна. Она стояла на кладбище и с тоской смотрела, как одна за другой разъезжаются машины. Уехали, даже не взглянув на нее, и ребята из «Виндоу». А ее уже начал бить озноб… Тогда и подошел к ней 50-летний Пол Келли, поднял ей скрывавшие синяк темные очки и, посмотрев в глаза, сказал: «Пойдем!».
Пола она знала, он был каким-то начальником у менеджера «Виндоу».
Пол поселил ее в маленькой студии на Вест-сайде Манхэттена. Он давал ей деньги, немного наркотиков. Потом отвел ее в доктору Мо Плоткину. Тот долго ее лечил — несколько месяцев. Гипнозом, постепенно
переводя на более мягкие наркотики. А потом она почувствовала, что и они ей больше не нужны.Пол был ее любовником. Он приезжал один-два раза в неделю, привозил много вкусной еды, никогда не оставался ночевать. Денег, которые он давал, Грете вполне хватало, чтобы покупать себе модную одежду, есть в недорогих ресторанах, ходить в кино, на концерты, в гимнастический зал. Она еще больше похорошела, редкий мужчина не обращал на нее внимание, но ее никто не интересовал.
Однако случилось так, что, выйдя из кабинета доктора Плоткина, а он ее иногда приглашал для профилактики, Грета встретилась с Майклом. Трудно понять, что за искра тогда ее обожгла, и почему то же самое почувствовал Майкл, но из офиса они вышли вместе и весь тот день гуляли по Манхэттену, болтая чепуху и смеясь.
На следующий день Майкл не пошел в университет и приехал за ней с утра. И они снова гуляли, катались на катере, ели суши и говорили. Говорили все время, не умолкая, рассказывали друг другу о своей жизни, говорили то, что никогда и никому больше не сказали бы. Все до дна — и плакали от жалости и нежности, от того, что такие несчастные и такие счастливые.
Впрочем — все, да не все. Грета не назвала Пола. Она уже знала, что отец Майкла — владелец «Стар Девелопмент», а Пол работал именно в этой компании. Да, Грета о нем говорила, как о мужчине, который ее подобрал, от которого она зависит, но его не называла.
Рука об руку они подошли к дому Греты. Их ладони перегрелись так, что они слышали пульс в кончиках пальцев друг друга, горячий пот струился по их телам, но глаза избегали встречаться. Что-то мешало Грете позвать Майкла с собой, что-то мешало Майклу попросить ее об этом. Словно вечность отделила ее от развратной похоти рок-звезды и пятидесятилетнего любовника, и как бы улетучился весь навязанный ей сексуальный опыт, а пришло то, что жизнь у нее безжалостно отняла, — быть девочкой, мечтающей, наконец-то, отдать себя любимому человеку и стесняющейся этой мечты.
И словно снегом занесло поляны «детей цветов», где Майкл, уже пятнадцатилетним, познал секс — и просто физиологический, и грязный, и свальный.
Молча, не отпуская руки Майкла, Грета вошла в подъезд, молча вошли они в лифт. И спасибо ему, что в его дрожи заглушалась их дрожь. Но как высоко, оказывается, седьмой этаж! Хотя, разве этажи отсчитывали их души? Может — и этажи, но отнюдь не серой каменной коробки. И разве могла обычная дверь открываться так долго?…
А когда она открылась, их взгляды — потемневшие от шторма до темно синего — встретились, слились, потонули один в другом… И бешеная волна юной страсти опрокинула их, сорвала с них одежды и сразу также утопила — в неистовстве поцелуев и объятий.
В эти минуты все границы сознания Майкла были охвачены тем, как его руки и губы сами искали на теле Греты места, еще необласканные ими, как каждая клеточка его кожи жаждала соприкосновения с ее кожей, как его язык упивался вкусом ее слюны и дыхания, мускуса ее сосков, нежной влаги ее лона, как его плоть старалась заполнить собой весь отданный ему Храм Нежности, вновь и вновь скользя по жаркому пламени его стен.
В эти минуты все существо Греты стремилось к тому, чтобы в этом ее храме больше не осталось пространства ни для какой другой религии, ни для какой другой жертвы, кроме наполненной упругой кровью плоти Майкла, трущейся о горячий камень алтаря. Магии этой жертвы было суждено заполнить ее всю, без остатка, ворвавшись через русла артерий и нервов, и Грета открывала эти русла, упиваясь ласками и лаская. Ноги Греты обхватывали Майкла и напрягались, ее ладони блуждали по телу Майкла, на мгновения останавливаясь и сжимаясь, когда Майкл в нее входил, прижимая его теснее и теснее; губы ловили его поцелуи, чтобы его язык мог повторить у нее во рту то же, что совершалось в ее лоне.