Некромантка 2

Она вдруг поняла, что зависит от Морока так же, как и он зависит от неё. Умрет она, не жить и нечисти внутри неё. Но если вдруг умрет Морок в ее душе, то и Имельде не прожить дольше, чем живет бабочка-однодневка.

Тогда в пещере она слила их воедино, создав нечто, что сложно было назвать единым целым, но именно их соседство давало им возможность жизнь. Как с этим осознанием жить дальше, Имельда не знала. Все эти мысли пронеслись буквально за краткие доли секунды, когда тяжелым взмахом от себя, слева направо, она снесла уродливую голову с разинутой пастью с плеч последнего вурдалака.

По инерции протащив меч в сторону, она крутанула им и вонзила лезвием в землю. Тяжело она рухнула в грязь на колени и вокруг неё разошлась скорбная волна энергии, разметав по сторонам грязь, кровь, внутренности и слизь.

Опершись на меч руками, она сгорбилась, опустив голову. Волосы грязными сосульками свисали вниз, закрывая лицо от посторонних глаз. С прядей капало что-то вязкое и серо-бордовое. Трудно было с точностью сказать, что именно это: кровь девушки, кровь вурдалаков или же простая грязь. Девушка тяжело дышала, вдыхая зловонный воздух полной грудью, старалась восстановить дыхание.

Мару, Турцел и сестра Марфа с затаенным дыханием наблюдали, как в тишине раздаётся ее хриплое дыхание со свистом. Его было слышно очень хорошо в мертвой во всех смыслах тишине. Они не знали, кто это… Глаз не было видно. Это ещё Имельда? Или уже Морок?

Она с трудом контролировала своё сознание, перед глазами все двоилось и кружилось. Со рта капала вязкая слюна и кровь. Она не могла понять, есть ли у нее внутренние раны, она ничего не чувствовала. Имельда отпустила рукоять меча заиндевелыми пальцами, и ее стошнило прямо на чьи-то останки. Вытерев рот остатками рукава, она поднялась, сделала пару вялых шагов и рухнула в грязь с другой стороны от блевотины полностью обессилевшая. Сквозь порванную одежду были видны следы от когтей и укусы.

Мару отмер, зашевелился, слезая по скользкой крыше. Он спрыгнул в грязь и подбежал к девушке. Исчез рисунок «колодца». Мужчина коснулся ее лица, все повторяя и повторяя ее имя, пытаясь дозваться, но девушка не отвечала, пребывая в беспамятстве. Он поднял ее веко: радужка была самой обычной, цвета пшеницы, но кожа стала мертвенно-бледного цвета, словно из неё выкачали все краски жизни, губы стали синюшными, а потемневшие ногти выглядели каменными. И если бы не слабый пульс и дыхание, Мару бы не на шутку испугался.

Он подхватил тело бесчувственной некромантки и потащил в ближайшую уцелевшую избу. Необходимо было срочно ее согреть. Как только скрылся Мару, отмер Турцел и рванул на выход из церкви. Сестра Марфа резко схватила его за рукав.

— Она тоже отродье зла, — проникновенно, полностью уверовав в свои слова, произнесла женщина. Турцел молчал, нервно пожевывая свою широкую губу. Он не знал, что ответить на это. Впервые в жизни не знал. — Ее нужно уничтожить.

Турцел забрал свой рукав из хватки монахини.

— Она спасла нас. Если у тебя рука поднимется, сестра, — он выделил последнее слово, — Бог в помощь.

Марфа осталась в комнатке одна, глядя сквозь стекло, как Турцел бежит сквозь поле мертвых вурдалаков и как заскакивает в избу, в которой скрылся Мару с Имельдой на руках. Монахиня стояла, не шелохнувшись, кусая губы и нервно дергая подбородком. Ей до сих пор было страшно, но теперь она боялась не вурдалаков.

Турцел зашёл в избу в тот момент, когда Мару пытался добыть искру и затопить печь. Получалось плохо, руки не слушались, хотя у себя на родине он умудрялся и в дождь, и в снег разжечь огонь даже без кремния. Имельда лежала на самой печке в том же состоянии. Ничего не изменилось.

— Что надо делать? — Турцел не знал, за что схватиться, прошелся взглядом по избе. Мару молчал, не тратя слов на объяснения. — Давай я, — Турцел уверенно забрал у нервничающего мужчины огниво и парой ловких движений высек искры. Сухая береста тут же занялась, раздуваемая Туром.

Хлопнула дверь. В проеме встала сестра Марфа, она оценила взглядом обстановку и двинулась вглубь избы.

— Стоит затопить и баню тоже. Нам всем надо смыть с себя грязь и грех, — проговорила сухо, смирившись с чем-то только ей ведомым. — Снимайте с неё эти мокрые грязные тряпки. Я принесу одеяла.

Монахиня отправилась вглубь избы с упрямо поджатыми губами. Мару поднялся и подошёл к девушке, что безвольным грязным кулём лежала на печи.

Приговаривая что-то ласковое едва различимым шепотом, он принялся стаскивать с неё рубаху, пояс, изодранные брюки… Плащ так и остался где-то там, на улице, но его можно забрать и позже. В конце концов, она осталась лишь в нижней рубахе длиной до середины бедра.

Пришла Марфа, и они застелили печь двумя одеялами, а третьим укрыли саму девушку, но этого явно было недостаточно. Чтобы согреться в одеяле, нужно, чтобы от тебя шло тепло, а от Имельды не исходило ничего. Если б не дыхание, сошла б за мертвеца.

Тур возился у печи, постепенно подкидывая сухие поленья. Мару стал стаскивать с себя зимний утепленный гобон, затем пошли и шерстяная кофта с рубахой. Оставшись лишь в брюках и носках, он залез к девушке на печь под одеяло и прижал ее к своему тёплому телу. Сейчас ему было все равно, что она грязная, в останках нежити и крови. Отмоются позже.

Марфа посмотрела неодобрительно, но промолчала и вышла вон из дому, направляясь к бане. Вскоре печь стала нагреваться, а Имельда перестала напоминать глыбу льда. Мару даже успел задремать, когда почувствовал движение и прикосновение прохладных пальцев. Они лежали так, что Мару обнимал девушку сзади, закинув на неё свою ногу и прижав к себе как можно теснее.

Имельда на ощупь пыталась понять, где она и что происходит. Она коснулась его руки, провела от кисти все выше и выше. Мару вздрогнул и заворочался, ослабляя хватку. Решив, что самое худшее позади, выполз из-под одеяла и слез с печки. На ней было уже так жарко, что он успел вспотеть и раскраснеться. Он оделся и вышел из дома. Лицезрение побоища поутру привело его в чувства, и только после этого он вернулся обратно.

Имельда уже сидела на печи, укутавшись в одеяло, пытаясь собрать кипу мыслей в кучу. Тут были и переживания Турцела, и Марфы, и воспоминания жизни людей, что жили в этом доме. И это все не считая того, что было ее собственными волнениями. Имельда старалась абстрагироваться от них, хоть и выходило плохо. Жутко болело колено.

К тому времени, как очнулась некромантка и Турцел, и Марфа успели смыть с себя ту несуществующую грязь и кровь, которые им чудились на их теле. Имельда с каким-то отстранённым и вялым удивлением смотрела на свои руки. Они все ещё были бледнее обычного, как, собственно, и она вся, но все же уже не мертвецки. А вот ногти не спешили возвращаться в свой привычный вид.

Мару помог девушке слезть с печи прямо в одеяле, после чего отвёл в баню. Оставив ее там одну и закрыв дверь, он мотнул головой и что-то проговорил сам себе успокаивающим тоном. Он старался не смотреть по сторонам, чтобы не опустошить и без того пустой желудок.