Нелинейная хронология

Лиса вдруг обняла его крепко-крепко, прижала к себе, погладила несколько раз по голове и выскочила из каморки.

Ромка сполз на пол в своем углу среди швабр и тихонечко заплакал. Он не хотел на опыты. И на костёр. И кол в сердце – ну за что? Это же просто шалость, он никому ничего плохого не делает же.

Ромка почти не спал ночью и в цирк поехал вялый.

– Ты что, Потапов, заболел? – строго спросила зам по воспитательной работе и потрогала его лоб. – Я что-то на ёлке тебя вчера не видела, м? На улицу бегал раздетый? Только попробуй мне заболеть!

Ромка помотал головой и крепче ухватился за Наташку. Она поморщилась, но руку не отняла. С Наташкой было как-то безопаснее.

Клоуна Ромке было жалко. Он так старался быть смешным, что выходило грустно. Воздушные гимнасты Ромке понравились. Они были такие сильные, смелые и ловкие. И еще сосредоточенные и ответственные друг за друга. Они улыбались, но душа у них при этом не улыбалась, а оставалась строгой. Они работали. Тигры тоже работали, но души при этом у них были не сосредоточенные, а растерянные, а у некоторых злые. Эквилибристка на проволоке была очень красивая. Почти как Шурочка. Невысокая и стройная. У неё в руках был веер, которым она балансировала. Она бегала по проволоке взад и вперёд, подпрыгивала и даже садилась на шпагат. Ромке так понравилась эквилибристка, что он решил немножко ей помочь. Капельку. Он просто взглядом поддержал её веер, и попросил проволоку не раскачиваться так сильно.

И вдруг кто-то ответил. Кто-то тоже попросил проволоку не раскачиваться. И тоже поддержал веер. А потом… Потом Ромка почувствовал, как будто его кто-то нежно-нежно обнял и шепнул в ухо: «Сынок…»

«Мама!» – громко крикнула душа Ромки. Она крикнула так громко, что её услышали даже чайки в далёком-далёком море. И тигры за кулисами цирка тоже услышали, как душа Ромки крикнула «Мама!» и притихли, и заурчали, как обычные большие коты.

Вон она! Ромка увидел! Она сидела в противоположном секторе на пятом ряду, на ней было лиловое платье, и она, не отрываясь, смотрела на Ромку. И улыбалась мягкой улыбкой. И успокаивала его. Всё хорошо, Ромка. Теперь всё будет хорошо. Я нашла тебя, Ромка.

– Ромка, если ты сейчас же меня не послушаешь, я заставлю тебя мыть всю посуду по-настоящему, безо всяких шалостей! – строго сказала Семёнова и положила Ромашову на тарелку вторую котлету.

– Мам, ну я иду! – крикнул сын из гостиной. – Подожди, тут в мультике последняя песня!

Февраль и санки.

Ромашов позавтракал спагетти с сыром и стоял тихонько курил в морозную форточку. Признаться, холодов в этом году уже никто и не ждал, однако они запоздало спохватились, угнали транспорт то ли у Санты, то ли у Снежной Королевы и примчались откуда-то из Скандинавии. Завалили снегом, завьюжили, выстудили и наконец-то насыпали горки для ребятни.

Кстати, о транспорте, подумал Ромашов.

Вот бы покатать кого-нибудь на санках, подумал Ромашов.

В феврале ему всегда особенно хотелось покатать кого-нибудь на санках. По-настоящему покатать, с размахом. По бескрайнему полю, по широкому тракту, ну или хотя бы в парке, но не по тротуарам, чтобы не раздражал протаявший от реагентов асфальт под полозьями.

Чтобы бежать, увязая в снегу, и натягивать верёвку, которая непременно будет неудобно соскакивать и больно врезаться в ладонь через рукавицы, и чтобы запыхаться, и чтобы внутри под курткой было жарко до пота между лопаток, а снаружи чтобы морозный воздух врывался колючими глотками в открытый рот.

Ромашов покосился на жену, которая негромко позвякивала тарелками и чашками, прибираясь после завтрака. С каким удовольствием он промчал бы на санках её, любимую, эх, по самому широкому тракту, да хоть километра полтора, пока хватит дыхания. Пусть смеётся заливисто и взвизгивает на поворотах, и кричит: «Осторожней, я упаду!» А потом обратно, ещё полтора километра, но уже не спеша, пешком и втихомолку – чтобы каждый смотрел по сторонам, на заснеженные поля и лес вдалеке, и думал о чём-то своём, зимнем и нежном.

Но, подумал Ромашов, сейчас будет по меньшей мере неэтично подкатывать к жене с таким предложением. Она непременно сильно смутится от перспективы втискиваться в санки попой. А спинку откручивать нельзя – без спинки при быстрой езде в санках ни за что не удержишься. Надо купить «ватрушку», подумал Ромашов. Буду катать её на «ватрушке». «Ватрушка», конечно, транспорт современный, не душевный, из материала мёртвого, да ещё и изрядно вонючего иногда. Но как не покатать жену по февральскому снегу, и чтобы попе было удобно.

Ромашов докурил, сходил, спустил бычок в унитаз, почистил зубы, опять посидел немного на кухне при открытой форточке, полистал газету, подождал, чтобы запах табака выветрился окончательно, и пошёл в комнату к Ромке.

Ромка сидел за столом, подвернув под себя ногу и что-то рисовал, мурлыча под нос песенку про «Чунга-Чангу». Буквально за пару месяцев он вытянулся и похудел, а ещё Семёнова попросила знакомого парикмахера исправить Ромке детдомовскую стрижку, «перемоделировать», и теперь сын щеголял залихватской прядью – хвостиком на затылке. Не то чтобы Ромашов приветствовал хвостики у мальчишек ромкиного возраста… да и вообще у мальчишек любого возраста, если честно, но раз им захотелось пошалить, пусть.

Ромашов нагнулся через ромкино плечо и заглянул в рисунок. Дом, дерево, облака и солнце. Классные карандаши мы ему подарили, подумал Ромашов. Такие яркие цвета и грифель совсем не ломается. Четыре фигурки. Две побольше, две поменьше. Две в брюках – побольше и поменьше – и две в платьях, тоже побольше и поменьше, в зелёном и красном. Та, что побольше – в красном. Любимое мамино платье, подумал Ромашов. Как долго мы её уговаривали его купить, и как долго она отнекивалась, мол, никогда не носила красное, не умею, не получится… Всё получится, если рядом есть другие фигурки. И красное платье носить получилось.

А фигурка поменьше в зелёном платье держала за руку фигурку поменьше в брючках. От головы в разные стороны крутились желтые спиральки-волосы, голубые глаза смотрели серьёзно, а ярко-красный рот совсем не улыбался.

– Кто это, Ром? – спросил Ромашов, указывая на фигурку в зелёном платье.

– Наташка, – ответил Ромка. – Она всегда держала меня за руку. И помогала. И воспиталкам про мои шалости никогда не рассказывала. А ведь могла и рассказать, – добавил Ромка, пририсовывая Наташке бантик на голове.

Действительно, подумал Ромашов и вспомнил чудеса жены-феи. Ведь про шалости можно и рассказать куда следует. А можно стоять рядом и держать за руку.

– Ромка, – сказал Ромашов. – А давай я тебя на санках покатаю. Снег же наконец выпал.

– Пап, ты чего, – взглянул сын насмешливо. – Какие санки, я уже взрослый. Мы с пацанами в хоккей пойдем играть.

В хоккей, вздохнул Ромашов. Взрослый, вздохнул Ромашов.

Наташка, подумал Ромашов. Наверное, её никто и никогда не катал на санках. Как же так. В мире не должно быть ни одной девочки, которую папа не катал бы на санках бегом.