Нелюбимый

— Эта школа просто не подходит для Кэссиди, мисс Портер. Я уверен, вы можете понять, как непросто другим детям рядом с вашим сыном.

— Но почему? — тихо говорит она, её голос эмоционален. — Кэсс — хороший мальчик. Добрый.

Мистер Раггинс прочищает горло.

— У нас никогда не было проблем с Кэссиди как таковых, и, для ясности, я не могу заставить вас забрать его из школы, мэм. Но я могу сказать вам, что такие эпизоды, как сегодня, не будут единичными. Я полагаю, что со временем станет только хуже для вашего сына.

— Я не понимаю. Он и мухи не обидит, — говорит она. — Он нежный и…

— Никто здесь не оспаривает этого, мисс Портер. Но, думаю, было бы лучше для Кэссиди и для вас мэм, подумать о его домашнем обучении.

— Домашнее обучение?! Но я не учитель. Я не знаю, как учить его.

Я представляю, как мистер Раггинс наклоняется вперёд, когда его стул скрипит.

— Не нужно им быть. Вы можете купить книгу в «Уол-Марте» в Линкольне, в которой вы узнаете, как научить его всему, что ему нужно знать. Мы даже можем заказать её для вас, если это поможет. Или я могу попросить миссис Хьюз подготовить для вас рекомендации.

— Но что насчёт друзей? Ему будет одиноко, ведь компанию ему могу составить только я.

— Мисс Портер, — мягко говорит мистер Раггинс. — У Кэссиди нет друзей, мэм.

— Конечно же, есть, — говорит она, — Джои Гиллиган. Сэм Уайт. Маркус…

— Нет, мэм, — твёрдо говорит мистер Раггинс. — У него больше нет друзей. Кэссиди сидит один на обеде, один на скамейке, на перемене. Он ходит по коридорам один. Никто не говорит с ним, если только не захотят усложнить ему жизнь. Он занимается своими делами — да, мэм, но неприятности всё ещё находят его.

Моя мама всхлипывает, и это немного разрывает моё сердце, потому что я держал это в секрете — то, как другие дети относились ко мне после ареста и осуждения моего отца. Я не хотел беспокоить её чем-то ещё. Теперь она знает, и я могу сказать, что ей больно. Я сжимаю кулаки, и даже при том, что мои щёки всё ещё сырые и кровоточат, я всё равно прикусываю их изнутри.

— Мистер Раггинс! Кэссиди не сделал ничего плохого! — говорит мама, её голос немного ломается.

— Но его отец, определённо, сделал, — говорит мистер Раггинс. Его стул снова скрипит, и на этот раз я представляю, как он отклоняется от моей матери. — Спросите семьи этих бедных девушек. Он поступил нехорошо, это точно.

— Пол… ну, он очень больной человек. Мы не… то есть, мы понятия не имели, что происходило. Он всё время был в отъезде, и… и…

Она делает паузу, прежде чем вновь заговорить.

— Но Кэссиди просто ребёнок. Ему всего девять. Он — не его отец.

— Кэссиди — его сын, мэм.

Его сын.

Я сын человека, которого один репортер назвал «самый кровавый серийный убийца, которого когда-либо знал штат Мэн». Моя мама пыталась защитить меня от правды, но скрывать её во время суда и приговора было невозможно. Это было по телевизору и в газетах в продуктовом магазине. Это было везде.

Мой отец, Пол Айзек Портер, изнасиловал и убил, по меньшей мере, дюжину девушек вдоль полосы 95-го шоссе в период между 1990 и 1998 годами.

Это факт.

И теперь это следует за мной, куда бы я ни шёл.

Сын насильника.

Сын убийцы.

Урод.

Убийца.

С тех пор, как его арестовали, и особенно после его осуждения, меня обзывали всеми безобразными словами, которые только могли прийти в голову. Люди переходят улицу, когда видят, что я и моя мама приближаемся. Они забрасывают яйцами наш дом и кидают камни в наши окна. Они уходят с нашей скамьи в церкви, когда мы садимся. Официантки в городской закусочной делают вид, что не видят нас, даже когда мама спрашивает, можем ли мы оформить наш заказ. Даже хорошие люди — как мои учителя, как пастор и его жена, как мистер Раггинс — едва могут смотреть нам в глаза.

Мама плачет всё время. Она называет себя глупой и наивной и говорит, что должна была знать. Она мало спит. Она подпрыгивает при малейшем звуке. И в последнее время, когда она думает, что я не замечаю, она пристально смотрит на меня, словно ломает голову над чем-то. Если я ловлю её, она быстро отводит взгляд, как если бы я был пойман на том, что делаю что-то не так.

«Кэссиди его сын, мэм».

Но я не он. Я — это я. Отдельный человек.

В течение долгой и мучительной тишины я жду, что мама скажет что-нибудь — что угодно — ещё раз попытается объяснить, что мы с отцом — отдельные люди. Я никого не насиловал. Я никого не убивал. Я никому не причинил вреда. Никогда.

Но она ничего не говорит.

И её молчание пугает.

— Сегодня заберите его домой, мэм, — говорит мистер Раггинс после долгого и неловкого молчания. — И подумайте о том, что я сказал… хорошо? Я уверен, что так будет лучше для всех.

Когда мама выходит из кабинета мистера Раггинса секундой позже, её лицо белое, а глаза красные и заплаканные. Побеждённые.

— Мама? — бормочу я, чувствуя беспокойство, когда беру её за руку и смотрю в её налитые кровью голубые глаза.

Она смотрит на меня и поднимает подбородок.

— Мы уходим.

Я иду рядом с ней по коридору и выхожу через двойные двери на стоянку. Я молчу, когда сажусь на заднее сиденье и пристёгиваю ремень, молчу, когда мама заводит машину, и молчу, когда она тихо плачет всю дорогу домой.

Глава 5

Бринн

Когда мы добираемся до её дома, Хоуп открывает бутылку хорошего «Мерло» и жарит для нас стейки, рассказывая мне альпинистские истории о ней и Джеме, пока мясо шипит, а на небе появляются звёзды. Она рассказывает мне о том, как Джем спас жизнь маленькой девочке, которая отстала от семьи во время похода. Никто из рейнджеров не смог её найти, кроме Джема, который знал каждый уголок Катадин, сумев найти её возле одного из водопадов на «Охотничьей тропе».

— Ему было всего лишь пятнадцать, но вот тогда-то я и поняла, что восхождение на горы не было для него просто хобби, — говорит Хоуп, потягивая вино, в то время как светлячки освещают её задний двор, словно цепочка мигающих Рождественских огней. — Это выражение его лица, когда он пришёл на парковку, где они основали поисковый штаб. Он был покрыт дорожной пылью. Она выглядела ещё хуже. Но он… ну, я знала, что мы никогда не вытащим его из леса после этого.

— Он никогда не рассказывал мне эту историю.

Я делаю глоток вина.

— Боже, я скучаю по нему.

Стоя рядом с грилем, она вздыхает, кладя руку на бедро.

— Обещай, что не рассердишься, если я скажу кое-что?

Мои глаза расширяются.

— Ты собираешься сказать что-то плохое?

— Не плохое, на самом деле… просто откровенное.

Я сглатываю.

— Хорошо.

— На самом деле, я не представляла вас парой.

— Не представляла?

— Не пойми меня неправильно, ты делала его счастливым, и я на сто процентов уверена, что он любил тебя.