Нелюбимый

— Ты только что назвала меня собакой? — орёт Уэйн, его лицо покраснело, а глаза за очками выпучены, когда он наклоняется в сторону миниатюрной Эмми.

— Я сказала, что тебе следовало привезти свою собаку!

— Ты можешь оставить нас в покое, пожалуйста? — спрашивает Карлотта позади меня, её лицо недружелюбно, голос строгий. — Мы не беспокоим тебя.

— Это мне решать, — кричит он, побуждая больше туристов оглянуться. — Я просто пытаюсь подружиться, а эта сука назвала меня придурком!

— Воу, воу, воу! Тут всё в порядке? — спрашивает высокий белокурый парень студенческого возраста, стоящий в очереди перед нами.

— Будет, — говорит Карлотта, указывая пальцем на Уэйна, — когда это пресмыкающееся оставит нас в покое.

Блондин шагает между Карлоттой и Эмми, возвышаясь над ними.

— Эй, мужик. Я думаю, что дамы хотят, чтобы ты отвалил.

— Не лезь в это, — шипит Уэйн. — Это не твоё чёртово дело, парень.

Белокурый парень встаёт между девушками прямо перед Уэйном. Он ставит ноги на ширине плеч и скрещивает руки на своей внушительной груди.

— Я делаю это своим делом, приятель. Убирайся.

— Я не твой грёбаный приятель!

— Верно подметил, — говорит парень с усмешкой.

— Ублюдки, как ты, проблема этой страны! — говорит напыщенно Уэйн.

— Как я?

— Вы думаете, что владеете всем этим проклятым миром!

— Чувак, я сейчас приведу сюда рейнджера и вытащу твою задницу из парка.

Он делает угрожающий шаг к Уэйну, опуская руки и поочерёдно хрустя костяшками пальцев.

— Ты серьёзно раздражаешь людей.

Лицо Уэйна еще больше краснеет от ярости, и он сжимает кулаки по бокам.

— Пошёл ты! — рычит он. — Вы просто туристы моей мечты. Медвежья приманка. Дерьмо с ногами. Я надеюсь, что Катадин съест вас и выплюнет по грёбаным кускам!

Затем он поворачивается и покидает очередь, тащась обратно на парковку, пока я не теряю его из виду между парой внедорожников.

— Вау! — говорит Карлотта, в неверии качая головой. — Какой урод!

Эмми смеётся, стоя на цыпочках, всё ещё ища взглядом Уэйна.

— Святые угодники! Что это было?

— Просто какой-то сумасшедший местный житель, — говорит белокурый парень, поворачиваясь лицом к девушкам. — Кстати, я Крис.

— Карлотта, Эмми и… — она смотрит на меня и хихикает. — Боже мой! Мне так жаль! Я не знаю твоего имени!

— Бринн, — говорю я, пожимая Крису руку. — Я Бринн.

Он указывает на двух парней в очереди впереди девушек.

— Это Чад, а это Майк. Мы идём в Беннингтон.

Парни оборачиваются, улыбаются и машут руками.

— Мой кузен ездил в Беннингтон в прошлом году! — говорит Эмми с широкой улыбкой.

— Как тесен мир, — говорит Крис, улыбаясь ей, словно она самое милое, что он когда-либо видел. — Откуда вы, девушки?

— Дюссельдорф. Но в этом году мы поедем в Уильямс, — говорит Эмми.

— Это будет в-е-е-е-есело, — говорит Карлотта, поглядывая то на Криса, то на Эмми, прежде чем подмигнуть мне.

И внезапно я чувствую, будто мне около ста лет вместо тридцати. Может быть, я должна сказать им, чтобы они шли вперёд с мальчиками без меня, и позволить им наслаждаться прекрасным знакомством с людьми своего возраста? Но потом я вспоминаю выражение глаз Уэйна, когда он назвал нас «туристами мечты».

Я киваю Карлотте и улыбаюсь в ответ, благодарная за то, что не осталась одна.

— Ага. Прикольно.

Глава 8

Кэссиди

Наши дни

— Привет, мама, — говорю я, кладя букет горного лавра на большой гладкий камень, которым мы с дедушкой отметили её могилу. Она похоронена примерно в полумиле от моей хижины, недалеко от пруда Харрингтон, куда она водила меня на летние пикники. — Скучаю по тебе.

Рядом с её могилой камень немного побольше, отмечающий место, где я похоронил дедушку десять лет назад. Он умер через три года после моей мамы, оставив меня одного, когда мне было всего семнадцать.

— Привет, дедушка. Скучаю по тебе тоже.

Я делаю глубокий вдох, затем выдыхаю, опускаю руки на бёдра и смотрю туда-сюда между их могилами, тоскуя по ним с захватывающей дух болью.

— Слежу за садами, дедушка, — говорю я ему, садясь на корточки, чтобы смахнуть листья с каменной метки. — Твои помидоры всё ещё крепкие. Бесс умерла некоторое время тому назад, как я уже говорил, но я купил козу у парня в Гринвилле в прошлом месяце с кое-каких сбережений.

«Сбережения» — это бумажные деньги и монеты, которые дедушка собирал со времён Вьетнама до своей смерти. Все чеки отправлялись дедушке на абонентский ящик в почтовое отделение в Миллинокете. Он приходил туда каждые несколько месяцев, чтобы получить чеки и обналичить их в местном банке. Поскольку он потратил очень мало денег за эти годы, а получал по 1000 долларов в месяц до самой своей смерти, мне ещё много осталось, хотя мой дом настолько самодостаточен, что у меня мало причин тратить их.

У меня есть старенькая дедушкина «Хонда», которая может вывезти меня из леса, когда есть необходимость, но я стараюсь держаться поближе к дому. По правде говоря, мне не очень нравится общаться с людьми, и я ищу их только тогда, когда мне это необходимо. Мой опыт общения с горожанами после ареста, суда и смерти моего отца оставил шрамы. Я не заинтересован в привлечении какого-либо внимания к себе или в том, чтобы заставлять кого-то чувствовать себя некомфортно из-за моего нежелательного присутствия. Будет лучше, если я буду тихо жить дома, как я и обещал маме и дедушке.

— Она должна была родиться ослом, — говорю я, — она такая упрямая, но мне нравится её компания. Назвал её Энни. Я говорю с ней об истории, мама. И я клянусь, ей нравятся «Битлз», потому что она молчит, когда я пою. Я могу доить её ещё около шести месяцев, прежде чем дам ей высохнуть. Тогда мне придётся купить самца и повязать её, если я хочу ещё молока.

Я вздыхаю, мысль о возвращении в город через шесть месяцев вызывает у меня беспокойство. Думаю, я справлюсь с этим, когда придёт время.