Нелюдим

Для дважды убийцы, чей друг — плотоядный монстр, было очень важно не творить глупостей. И прямо сейчас ему нужно было составить список глупостей, которых стоило избегать. Хотя бы мысленный список — ведь написанное могут обнаружить, и это будет эпичная глупость.

Однозначно, никаких его фотографий на стене Оуэна.

Всегда оставлять достаточно времени, чтобы вернуться домой до темноты. Несколько раз он забывал об этом. Конечно, у него был фонарь и дополнительные батарейки в рюкзаке, и все же ему не стоило ходить по лесу в темноте. Ведь у Оуэна могли быть родственники.

Не разговаривать с галлюцинациями. Если честно, за пределами леса он сделал это лишь однажды. Лэрри сел возле него в библиотеке, и Тоби сказал ему проваливать. Ничего особенного. Никто не услышал. И все же мертвые и болтливые версии Лэрри и Ника были плодом его фантазии, и разговаривать с ними за пределами своей головы было тупо. Он это делал довольно часто, проводя время с Оуэном просто потому, что привык общаться с тем, кто не отвечает, но с этим нужно было заканчивать.

Не допускать мыслей о том, чтобы скармливать Оуэну людей. Безусловно,

Тоби не мог это контролировать. Он много об этом размышлял. Но после того раза в десятом классе, когда он настолько выжил из ума, что потащил сюда Джея Ди — боже, как все могло настолько выйти из-под контроля? — он ни разу не делал ничего подобного. И не сделает. Так что это в список можно было не включать.

Не расслабляться. Тоби всегда забывал об этом. Он и представить себе не мог, что Оуэн может причинить ему вред. Но сколько было укротителей львов, которые лишались конечностей только из-за того, что теряли бдительность рядом со своими животными! И ему стоило быть начеку, потому что Оуэн был опасен. Ему не хотелось очутиться в больничной палате без рук и размышлять: «Ух ты, мне стоило быть поосторожней рядом с существом с когтями и острыми как бритва зубами».

Никому никогда не говорить о своем друге. Самое сложное. Это уже было не просто желание поделиться с кем-то своим крутым открытием. У него был друг — единственный друг, — и он при этом не смел рассказывать о нем ради своей безопасности и безопасности Оуэна. Каждый раз, когда мама и папа спрашивали его, что он все это время делал в лесу, ему не терпелось рассказать правду, но он не мог. Они волновались. Думали, что ненормально столько времени проводить в одиночестве. Если бы родители знали правду, то решили бы, что это еще менее нормально.

Вот такие были правила. Вот таких глупостей нужно было избегать. Со всем в этом списке Тоби справлялся. И если он нарушит эти правила... что ж, значит, он заслуживал участи, уготованной ему коварной судьбой.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Мельком

1964 год

— Мы подготовили тебе подарок к новоселью! — сообщила мама, в возбуждении проходя во входную дверь. В руках она держала коробку, обернутую оранжевой и зеленой глянцевой бумагой — настолько большую, что ей приходилось обвивать ее руками, словно обнимая.

— Что это? — спросил Тоби, ставя коробку на пустой обеденный стол. Он всегда задавал этот вопрос, получая подарок, что было глупо, потому что весь смысл упаковки был в том, чтобы он не мог узнать о содержимом, не распаковав. Это было похоже на его привычку говорить:

«Привет, это я», звоня родителям по телефону. Кто еще это мог быть?

— Открой и узнаешь, — как всегда, ответила мама.

Пока мама и папа наблюдали, Тоби разорвал оберточную бумагу.

— Швейная машинка?

— Это просто коробка.

Тоби разорвал заклеенную крышку и заглянул внутрь. Он вытащил другую обернутую коробку, на этот раз голубой и фиолетовой глянцевой бумагой.

— У мамы явно было много свободного времени, — заметил папа.

Пришлось открыть восемь обернутых коробок, чтобы добраться до подарка — самой современной кофеварки, в которую

Тоби тут же влюбился. Хоть он и купил дом миссис Фолкнер, когда она преставилась, мама с папой все равно жили в соседнем, а со своей собственной кофеваркой исчезал еще один повод забежать к ним, так что, наверное, подарок был и не таким уж хорошим.

Расчищая свою комнату, Тоби обнаружил непроявленный рулон фотопленки с того дня, когда он фотографировал Оуэна. Тоби хранил его на дне ящика. Комод переехал вместе с ним в новый дом, и он оставил пленку, где она и лежала. Наверное, Тоби никогда и не собирался ее проявлять, но она устраивала его и как сувенир.

1965 год

— Тоби. Тоби. То-би.

Оуэн зарычал.

— Нет, даже близко не похоже. Просто скажи: «То». То.

Очередное рычание.

— Может, я смог бы научиться рычать на твоем языке?

1966 год

— Это... это чудесная новость, — проговорил Тоби, выражая гораздо больший энтузиазм, чем ощущал.

— Он не признается, но твой отец так взволнован, что едва может сосредоточиться. — Мама усмехнулась. — Он уже полгода надеется получить эту работу. Подобной возможности мы ждали с самого твоего рождения.

— Ну, поздравляю.

— Мы будем по тебе безумно скучать. Ты мог бы поехать с нами.

— Думаю, я немного староват, чтобы ехать через всю страну, просто чтобы быть с родителями.

Мама поцеловала его в щеку.

— Никакой ты не старый. Тут еще и сложилось все удачно, потому что твоя тетя Джин сейчас там и у нас есть кому разведать обстановку, пока мы занимаемся переездом. Хорошо бы встречаться с ней почаще, чем раз в год.

— Ага.

— Ты выглядишь расстроенным.

— Ну, я вроде как и расстроен.

— Будет тяжело, но это действительно здорово для твоего отца. И не волнуйся, я заставлю его сохранить комнату для тебя. Мы оба знаем, что он будет возмущаться, но я собираюсь развесить там все твои постеры, расставить игрушки и все прочее.

— Может, не стоит заходить так далеко? Развесь их прямо перед моим приездом и сделай вид, что так и было.

— Ты же не против?

— Конечно, нет. Это отличная новость. Правда.

— Мы уже ждем не дождемся.

— Ух ты. Лас-Вегас. Это... не близко.