Немецкий брульон
Шрифт:
Ибо застольные переговоры превратились в ссору. Бим обиделся и дал очередной обет молчания.
Детский сад! Надолго ли хватит обета?
***
Бим с Егорычем перед сном перекурили на балконе. Егорыч честно по инструкции, то есть в штанах, а Бим, как всегда, в труселях, ладно, что не в одной майке.
К хозяйке соседского балкона не приставали, хотя, – увидел по глазам Бим, – она желала сразу всех, а потом могла бы ещё всех, но уже по очереди.
– Заметил, как у меня встал? – нет, Егорыч не видел. – А чё, отличный бы получился шалманчик…
Бычки тушили: кто в цветочный горшок, а
***
Ночью за закрытой дверью спальни папа бранился с сыном. Сын воспитывал отца. Отец неумело огрызался. Едва слышны были слова:
«Трава, девки, крэк, сахар, водка, руль, измена, сам кто, любовница, бляди, я взрослый, мать, волнуется, заботится, евры, сто евро, тысяча евро, кончилось, интернет, хер им, балбесы и пердуны старые, нехер еблом щёлкать, а ты сам, а ты тоже хорош, а ты, а ты, а ты».
Детали и главные причины часового ругательства отца с сыном рассказчик сего намеренно умалчивает, хотя о расстановке акцентов догадывается.
***
Егорыч не мог заснуть: мешал шум за стеной.
Ксан Иваныч вернулся в залу усталым.
Свернул на балкон покурить. Егорыч присоединился.
Оба в трусах: у Ксан Иваныча васильки на голубом, у Егорыча серп и молот на красном.
Соседка не выходила.
Разговор был стандартным: о правительстве, о ценах на зерно и нефть, когда батька полюбит Россию, и когда начнётся война с Украиной.
Решили, что «а кому она нахрен нужна?» И что украинцы это не совсем хохлы, а всё–таки немножечко братья.
Вот такие бывают провидцы.
Гоголя 78.
– Опять этот Гоголь. Сколько же их?
– Есть ещё Гоголя 33 или 35. Но этот в Ёкске, да и тот снесён.
Чен Джу
Минские товарищи особисты обвинили Ядвигу Карловну – впервые за многие годы – в порче системы скрытого наблюдения и ещё в кое–чём.
1.
«Такую технику надо тщательней обслуживать, Ядвига Карловна. Мы к вам всей душой, а вы к нам каким местом? Так вы даже в майоры не выбьетесь».
– В смысле?
– Зачем ваши клиенты залепили ментоловой жвачкой камеры наблюдения?
– Боже упасите, Паллаврентич, как вы могли подумать. Это ж невинные дедушки… И мальчик скромный такой…
– Вы уверены? Может, это вы сами сделали?
– Ну что вы в самом деле. Поспрашиваю у Тоньки.
– Поспрашивайте. А то мы сами спросим.
– Но вообще–то она не дура… видаки заклеивать.
– За бабло ещё не то заклеишь.
– А она в городе вообще–то?
– Сегодня нет, говорит «съезжу к бабке на пару дней». Она у неё под Прагой живёт.
– Вот–вот, Карловна, ослабла хватка–то. Доверчивая ты… Звука, кстати, на видаках тоже нету… полосы идут, зигзагами…
– Это что–то новенькое, насколько я понимаю.
– Вот и я так понимаю. Но ничего, разберёмся.
2.
«А чёрные волосы у ваших клиентов были?»
«Особо чёрных… нет, а с проседью были».
«А вот такой длины?» – и растянули вьющийся винтом волос, сантиметров тридцать
вышло.Ядвига чрезвычайно удивилась: «Вот же черти, а божились: да мы, да мы к бабам… да никогда…»
– Успокойтесь, это вовсе не простой волос…
– А какой тогда? Конский?
– Вариантов, капитан Ядвига, не так много: чёрный котсуолд, но это большая редкость, к тому же овца… вы же ни приглашали погостить овцу?
– Смеётесь!?
– Ну тогда вам ещё варианты: кашемир и…
– И?
– Волос негритянки, эфиопки, например, …
– Вот же черти! Надули старушку.
3.
– А что они пили? Стеклотара где?
– Почём я знаю. Выбросили наверно.
– Такой уровень следов не оставляет. Короче, остались мы без отпечатков пальцев, без записей. Упустили русских товарищей. Выговор вам строгий, товарищ Ядвига.
– Есть выговор!
– И персональную пенсию покамест притормозим…
А вот последнее уж совсем зря.
4.
– А что, Карловна, эти люди были с зубами?
– Интересный вопрос. А что?
– А то, что в цветочнице на балконе обнаружены челюсти!
– Что такое! Не может быть. Челюсти? Змеиные? То–то Манька сверху исчезла.
– Как же, змеиные! Кобра ещё скажите. Протезы, дорогая. Мужские. Фирма Roott, из титана. Прокуренные насквозь. Закопаны наполовину.
– И что теперь?
– Что–что, вернём… если ихние, – и Паллаврентич хитро улыбнулся.
– А за серпентарием пущай лучше следят. Шеф команды не давал.
5.
– Кстати, после этих господ из России ничего интересного не осталось?
– Как же не осталось, – сказала Ядвига, – вот, вот эту кружку оставили.
***
«А что, интересненькая кружечка», – сказал Паллаврентьич, повертев кружку в руках. Кружка для пива из белой латуни с крышкой.
– И надпись на ней интересная. Жаль, аудио у нас хреново получилось. Слов не разобрать.
«Однако ж, растяпы эти русские», – сказала Ядвига.
– Может, растяпы, а может и вовсе наоборот… слишком у них как–то оригинально что ли. Отключили технику, притом самым примитивным способом. Играют с нами, черти! Будто дети…
– Так вы их это…, – посоветовала Ядвига, – на границе–то и… это самое… .
Полчаса в кармане таможни
«Все сдохнут, а они будут жить, и моя жена, и тёща, и все будут жить, а все мужики – на кладбище, на кладбище, на кладбище.»
В.В. Жириновский
На границах Бим сама скромность. Его не отпускает мисс Фрустрация. Обхватила обеими… нет, шестью руками, и держит. И трясёт Бима. А морда крааасная у неё! А руки хваткие. Пальцы с когтями. И перстнями увешаны. Сфоткать бы её в обнимку с Бимом. Но не придумали ещё таких фотоаппаратов: только словами можно описать. Такими точными, как взгляд Кирьян Егорыча – будущего писателя, а пока что вояжёра из графоманов, и слегка чертитектора. Только без копыт и хвоста. А рожки–то имеются. Под причёской, правда, не видно. Но мы–то насквозь знаем Кирьян Егорыча! И знаем его способность видеть жизнь насквозь.