Немногие возвратившиеся

Всю ночь я опекал друга, следил, чтобы он передвигался то пешком, то на лошади.

Яркая луна освещала дорогу и бескрайнюю степь вокруг.

Через несколько часов справа от дороги показались избы.

Я услышал одинокий голос, который снова и снова звал какого-то незнакомого мне сержанта. Точно так же я совсем недавно бегал вдоль колонны и выкрикивал имя друга.

Прошел слух, что мы вышли из страшного "котла" и находимся на занятой немцами территории. Миллерово было уже близко. Я решил остановиться вместе с Канделой в первой же попавшейся по пути избе, хотя мне очень не хотелось останавливаться. Я был полон желания идти дальше.

* * *

Изба оказалась набитой настолько плотно, что в нее невозможно было войти. Но рядом располагался приземистый хлев, и я попытался найти там место. Мне потребовалось приложить немалые усилия, чтобы затащить Канделу в помещение. Он был безучастен ко всему происходящему и молча стоял опустив голову, никак не реагируя на шум, поднятый солдатами. Я увидел, что вместе с нами в хлеву находится корова, и приказал выгнать ее на улицу, чтобы освободить место. На мой грозный приказ никто не обратил внимания. В помещение набилось столько народу, что, казалось, оно вот-вот развалится. Опасаясь, что хлипкие стены не смогут выдержать такое давление изнутри, я ухватил корову за рога, повернул в сторону двери и сильно пнул в зад подкованным ботинком. Но тут рядом с коровой возникла чета русских, которые плача стали заталкивать ее обратно. Я рявкнул, что пристрелю их вместе с коровой, только тогда они исчезли. Я вытолкнул животное на улицу, и мы устроились на его месте.

Первым делом я усадил Канделу на низкую скамейку в углу. Он продолжал бормотать какую-то чепуху. К примеру, он мне заявил, что помещение, где мы находимся, предназначено для солдат, а для нас, офицеров, подготовлена его нора, которую хорошо протопили.

Я расстелил одеяло прямо на свежие коровьи лепешки, и мы легли. Кандела умиротворенно заявил, что теперь все в порядке, и засопел.

Я тоже немного поспал, хотя солдаты все время бранились и ужасно шумели, а в дверь постоянно ломились желающие найти место для ночлега. В хлеву было довольно холодно, но мне не нравились попытки солдат разжечь огонь. Пожар мог вспыхнуть моментально. И я решил двигаться дальше. Кандела вроде бы немного оправился и пришел в себя. Мы вышли в ночь.

По дороге тянулись солдаты. Это были изрядно поредевшие остатки колонны. А Кандела сразу же снова ослабел. Я отыскал лошадь, усадил на нее друга и запретил слезать.

* * *

Мы шагали по белой пустыне. Щуплый солдат вел лошадь под уздцы. Несчастное животное еле передвигало ноги и все время норовило остановиться. Солдату приходилось постоянно подгонять лошадь большой сучковатой палкой. Несколько раз я сам требовал, чтобы солдат как следует стукнул хилую клячу, упорно не желавшую идти, одновременно содрогаясь от мысли, что лошади тоже больно. Так мы и шли вперед, оставляя за собой километр за километром.

Теперь Кандела утверждал, что вдоль дороги стоят высокие, красивые дома, и хныкал, чтобы ему позволили войти в один из них. И всякий раз после моего строгого окрика обиженно замолкал.

В темноте мы увидели грузовик, который ехал нам навстречу. Он остановился перед нами, оттуда вылезли немцы и начали возиться в снегу. Я спросил, сколько километров осталось до Миллерова. Оказалось, что всего два. Слава богу!

Меня уже некоторое время изводила постоянная боль в ногах. Голые пятки с трудом выносили соприкосновение с холодной и твердой, как железо, внутренней поверхностью ботинок.

Слева виднелось сооружение весьма внушительных размеров. Это была очистная станция.

Наконец вдали показались огни. Населенный пункт! У меня не было выбора, пришлось идти к первому попавшемуся дому, в окнах которого виднелся свет. Кандела умирал. Его красивое лицо, покрытое ледяной маской, застыло в ужасной гримасе.

Я постучал в дверь. Из дома выглянул незнакомый итальянец. В небольших бревенчатых сенях горел огонь, наполнявший помещение удивительно вонючим дымом. Там сидели итальянские солдаты. Я устроил Канделу возле них на полу.

Чертково

Глава 19.

27 декабря

Основную часть дома заняли немцы. Я постучал, дождался, пока мне откроют, и вошел: две комнаты были заполнены людьми, сидящими и лежащими в самых различных позах. Я вежливо объяснил, что я офицер и сопровождаю другого офицера, который находится при смерти. После чего попросил их приютить моего друга на некоторое время. А я пока подыщу для него какое-нибудь пристанище. Мне не отказали.

Я привел Канделу и усадил его на единственное свободное место у самой двери. Затем я решил немного посидеть рядом с ним, успокоить и посмотреть, как он будет себя чувствовать. В доме было тихо, только слышалось тяжелое дыхание спящих. Почему-то это успокаивало. Здоровенный монгол, тоже служивший в немецких войсках, повернул свою круглую желтую физиономию и молча уставился на нас. Причем он безостановочно жевал, поминутно доставая что-то из кармана и, не глядя, отправляя это в рот. (Я иногда думаю, что стало с этим человеком и его соотечественниками, которых немало было на службе в 298-й немецкой дивизии.)

Кандела вскоре задремал. А я отправился искать место для ночлега, а заодно и штаб.

Светало. В населенный пункт входили все новые и новые солдаты. Оказалось, что это не Миллерово, а Чертково. Вскоре должна была начаться его осада.

Сколько из нас добрались до Черткова? По нашим подсчетам получалось, что из 30 тысяч человек, принимавших участие в боях на Дону, в Чертково пришло не более восьми тысяч. Остальные были убиты, умерли или, что зачастую было еще хуже, попали в плен к врагу. И попавших в плен, вероятно, больше, чем умерших.

Ночь была ужасной. Гвидичи, младший лейтенант из 82-го пехотного полка Торино, который вошел в Чертково на несколько часов позже меня, рассказал, что дорога буквально почернела от мертвых тел. Измученные люди падали на снег, чтобы больше никогда не подняться. Некоторые сходили с ума и не понимали, что умирают. Самые упорные еще долго ползли по дороге, пока силы окончательно не покидали несчастных.

Чаще всего я слышал о случаях помешательства. Помню, как меня потряс рассказ о человеке, который неожиданно начал смеяться, сел в сугроб, разулся и принялся закапывать свои босые ноги в снег. Отсмеявшись, он громко запел что-то очень веселое. Аналогичных случаев было великое множество.

* * *

Я долго ходил по маленькому провинциальному городку, разыскивая штаб. Через некоторое время я выбрался на главную улицу. Здесь я встретил итальянца-патрульного, который сообщил мне все новости. Было приятно видеть, что солдат аккуратно одет и хорошо вооружен. По его словам, в Черткове было расквартировано примерно 500 итальянцев и столько же немцев. С трех сторон подошли русские, но их немного. Путь на запад пока свободен, поэтому есть шанс вырваться. В городке находятся склады продовольствия и обмундирования, а также оперативный штаб.

* * *

Я немедленно направился к штабу, но очень скоро был вынужден идти медленнее. Ноги болели немилосердно.

Возле избы я заметил труп немецкого солдата с разбитой головой. Видимо, в городе побывали еще и партизаны.

Я прошел мимо наших грузовиков, брошенных на дороге довольно давно. Среди них было несколько машин с красными крестами. Глядя на них, я вспомнил первые дни отступления, когда эти грузовики нескончаемой шеренгой тянулись по дорогам, до отказа нагруженные людьми. Позже я узнал, что то же самое происходило и в Черткове.