Немного плохие

– Кто предложил? – Шахида закачалась, будто это её ударили по самолюбию: нельзя размениваться, каков бы не был соблазн.

– Родители одной девушки. Она не прошла на контракт. Нас трое до неё, заберём заявления, очередь на контракт сдвинется, она будет учиться.

– Троим предложили? Можно разве? – Легко воспламеняющаяся юная барышня усмотрела в сделке вопиющую несправедливость.

Почему нет? Контрактное (читай: за деньги семьи) образование могут позволить не все. Девушка не виновата, что её семья способна оплатить образование, а у троицы – нет. Для гарантии, в качестве моральной компенсации, им по 150 долларов на руки выдадут. Чем не вариант? Что не самая умная девица будет юристом – всего лишь словеса. Социальный отбор выдирает в элиту самых расторопных, не брезгливых, приспособленных к реалиям, далеко не умников и умниц.

– Кто будет проверять? В приёмной комиссии посоветовали не тянуть с документами.

– Ты, – не веря, что прозвучавшее – правда, хотя разумом понимая, на самом деле, правда, Тамара скоро забёрет свою папку-скорошиватель, Шахида не сдержала внутренний протест, сглотнув комок в горле, прошипела, – согласилась!?

– Да. Вон, стоят возле машины. Увидят папку, дадут деньги. – Тамара поворотом головы указала на женщину и мужчину возле вишнёвого авто. Парочка следила за ними.

Романтичная с виду Тамара говорила, не срываясь на крик, на ровном дыхании, отвечая на поступавшие вопросы Шахиды, не нарушая очередность. Вела беседу как опытный вербовщик. Погасила Шахиду за полчаса. Спокойный тон безотносительно содержания речи убедителен. Девочка, твой характер – это война (песня»Девочка-война». Шахиду взяло зло. Она вытянула шею в сторону Тамары, прорычала:

– Продалась за сто пятьдесят долларов? Я бы нарочно назвала полторы тыщи, чтоб не смогли купить, а документы забрала бы в сентябре.

Глядя на невозмутимую Тамару, хранившую стальное молчание, не девушка – изваяние, Шахида устыдилась, убавила пыл.

– Денег у родителей нет? – Знала, любой родитель себя под проценты заложит, но достанет деньги, лишь бы ребёнок учился, раз поступил, пусть, на платное отделение. – На втором курсе подрабатывать сможешь. Главное наскрести на первый год.

Шахида настойчиво отговаривала Тамару не забирать документы. Непреклонная Тамара не поддалась:

– Нам нелегко найти деньги. Но я отказалась не поэтому. Юрист – мужская работа.

– Что ты знаешь об этой работе? Моя мама в МВД работает. – Обиделась сначала Шахида, но быстро взяла себя в руки по примеру хладнокровной Тамары.

Между девушками потёк тихий разговор.

– Женскую работу кто делает?

– Домашнюю? Все. Я с двенадцати лет готовлю, не каждый день, конечно. За братишкой смотрю. Папа маме помогает. Что плохого?

– Женщины могут, конечно, работать. С детьми, в больницах. Но они отобрали серьёзную работу у мужчин, хотят всё переделать по-своему.

– Знаешь, сколько среди мужчин жуликов? Девушек насилуют…

– Есть плохие мужчины. Мы должны довериться хорошим, дать им шанс устроить жизнь по правилам.

– Смешно.

– Многие, как ты, не верят, поэтому плохо живём. Надо провести эксперимент, отдать серьёзные задачи решать мужчинам. Тогда жизнь, думаю, изменится.

– Женщины что будут тогда делать?

– Заботиться о своём мужчине, о детях от него.

– Наподобие домашнего ареста?

– Почему? Развлекайся, только вместе с мужем.

Шахида не могла представить, как развлекаться вдвоём. Её родители в свободное время не пересекаются. На пару лишь в гости выходят:

– Если разный спорт любят? Жена, например, стрельбу, муж футбол?

Пацаны уважали Шахиду за твердую руку, за КМС по стрельбе из пистолета, щелбан по лбу даст – жди синяк. Отец привёл её в тир в военном городке, где сам пропадал по выходным. Стрельба усмирит темперамент чересчур бойкой дочки, полагал он, научит отстраняться от эмоций, сосредотачиваться на цели: возникнет препятствие – рука не дрогнет. Не помогло. Девушка дрогнула от первых жизненных неудач. На площадке возле медресе натренированные руки затрясутся, клеммы не сомкнутся.

– Не знаю, как быть в подобных случаях.

Тамара встала на паузу, следом Шахида. Слишком они разные, обе замолкли. Первой очнулась Шахида. Неординарное словомыслие девушки из очереди всколыхнули подозрения:

– Кто тебя учит насчёт мужчин, эксперимента…

– Бабушка. Её мама, моя прабабушка, была отын-ой. Женщины советовались с ней, она учила их правилам. Биби Шафирой звали.

– И моя прабабушка учительницей была. Эркиной звали. Паранжу сняла, представляешь? Паранжа – тяжелая, ты примеряла? – Тамара покачала головой. – А я примеряла.

– Ты же сказала, паранджу Эркиной сожгла?

– Это паранджа сестрёнки прабабушки. Ну, или Эркиной. В сундуке лежит один, короче. Надеваешь тюбетейку, или под платок волосы убираешь, накидываешь на голову чёрный чачван. Видела «чачван»? – Тамара кивнула. – Сетка из конского волоса. Он примерно до сюда, – ребром ладони Шахида перерезала себя по талии. – На сетку, в смысле на голову, чтоб сетка не сползала, специальный тяжелый чапан.

– Специальный?

– Рукава узкие, руку не проденешь, игрушечные. Для красоты, наверное.

– Удобно?

–Неудобно, мешает. Как матрешка, одежда слоями зимой и летом…

– Одним цветом.

Девушки рассмеялись: прабабки разминулись, правнучки сошлись.

– Эркиной не влетело за паранджу? Что в костёр бросила?

– Вроде нет.

– Муж из дома не выгнал?

– Её выдали замуж за старика. Она сбежала, чтоб не забеременеть от него. Представь, нас с тобой выдали бы замуж за старика. Ты бы смогла жить со стариком?

– Нет, конечно. Бабушка говорит, паранджу сжигали по приказу из Москвы. Кто сжёг паранджу без согласия мужа, избивали, из дома выгоняли. О чём они думали? Жить негде, есть нечего, от детей отлучили. Некоторые себя поджигали. Представь, женщина горит, как факел.

– Да нет. Тряпки горят, тело не очень. Не все себя сжигали. Эркиной прекрасно устроилась. Её на учёбу послали.

– А безграмотным куда было деваться?

– Эркиной тоже безграмотная была. Отучилась здесь, послали в Москву. Вернулась, учительницей работала. А ты: «Москва приказала». Москва ей профессию дала, другую жизнь показала. Я б хотела в Москве учиться. Вот ты в Москве была? – Услышав Тамарино «нет», Шахида продолжила панагирик. – Женщины сами захотели паранджу сбросить. Смотри, – она покрутила головой, – у всех лица открыты, разве плохо? Видно, кто красивый, кто добрый, а кто вредный. У твоих противные рожи. – Она изобразила взглядом презрение к спонсорам Тамары. – Я не собираюсь скрывать лицо. Мое лицо, что хочу, то делаю. Не нравится, пусть не смотрят на меня, как эти, твои.

Спонсоры не отводили глаз от беседовавших девушек, сторожили. Шахиду подмывало подойти к ним, напугать: «Сейчас ректору пойду, скажу, какую аферу проворачиваете тут». Знала, не пойдёт из-за Тамары. Что оставалось? С ненавистью щуриться в их сторону. Или высунуть язык, состроить гримасу. Дуракаваляние не одобрила бы Тамара. Ограничилась злобным прищуром.

– Не надо лицо скрывать, только волосы, шею надо прикрыть. Твоя красота будет принадлежать одному мужу, чтоб не соблазнялись другие мужчины.