Немного плохие

– Превратилась в анарексичку. Я прям расстраиваюсь из-за неё. Умная ведь девчонка была. Ест только халяльное: парное мясо, замороженное нельзя. Конфеты-печенье в рот не берет, в буфете не обедает.

– Печенье чем провинилось?

– Маргарин под запретом.

– Как без выпечки обходится? – Поразится Лера. – Понимаю, правильное питание, … но я лично не могу без сладкого.

– Она компенсирует сухофруктами.

– Всё равно дикость! Невозможно питаться только натуральными продуктами. Парное мясо? Нереально! У неё белковый дефицит, истощёна. Анемию заработала.

Педагоги немедицинского профиля в медвузах постепенно приобретают навык ставить диагнозы по внешнему виду. Возле кафедры иностранных языков висит портрет поэтессы. «Шитовидка не в порядке, – каждый раз, проходя мимо, комментирует портрет Шухрат. – Или у художника проблемы со щитовидкой». У женщины на парадном портрете выпученные глаза.

К ним на кафедру лаборанткой устраивалась племянница декана сан-гигиенического факультета. Шухрат с первого взгляда обозначил медицинские проблемы девушки: невроз. «Шарлатан! Сейчас у большинства невроз», – опровергали диагноз преподаватели. «Не на клиническом же уровне», – парировал Шухрат. «Чем я не целитель?! – восклицал он, если угадывал диагнозы. – Брошу этих чертят, уйду на хлебное место». Не ушёл.

Предположить, что не так с человеком, немудрено, если в наличии наблюдательность, немного знаний, обаяние – разговорить его. В стране развелось чародеев и целителей – не меряно. «Молиться не умеешь, без набожности ты не целитель», – трезвили мужчину коллеги. «Сам знаю. Терпения не хватает выучить молитвы. Мой конёк – экспромт». Он умел превращать занятие в представление.

Женщины обедали в буфете. Лера украдкой подглядывала, как аккуратно ест Василя, помаду с губ не съедает. Женщина завидовали её способности выглядеть безупречно. А сколько она экономила?!

– Дикость на концерт придти со свекровью, – ошеломит Леру Василя.

– То есть?

– Помните, ректор на Восьмое марта арендовал концертный зал? Вы сразу сказали, не пойдёте. Билеты раздали сотрудницам, старшекурсницам. Ситора у декана спрашивает, можно я со свекровью приду, мне нельзя одной ходить на мероприятия. Вот где настоящая дикость.

– Серьёзно? – удивится Лера. – Радует хоть, что не трубка в горле.

С переродившейся Ситорой Лера столкнется на занятиях. Ректор организует месячный цикл английского языка для выпускного курса показать товар лицом на государственных экзаменах. Благая цель – приблизить студентов к мировым достижениям. Лера с воодушевлением отнесётся к заданию. Будет подбирать тексты по передовым биомедицинским технологиям, практиковать студентов проводить презентации. На занятиях с без пяти минут врачами с удивлением обнаружит, что в группе присутствует вся мировоззренческая палитра. O tempora! O mores!

Часть студентов придерживались консервативных установок в соответствии с этническим происхождением. Часть подалась в нетрадиционные конфессии. Мусульманку Амину крестили евангелисты. Православные Нина и Катя записались в свидетельницы Иеговы. Марат проводил субботы у Адвестистов седьмого дня. Умид носил берет и значок Че Гевары. Ситора не афишировала себя, но облик кричал о её выборе.

Леру озадачит идеологический разнобой среди студентов. Выбор, право на ошибку она признавала, но не могла отделаться от ощущения, что некоторым новая конфессиональная принадлежность портит жизнь. Особенно ей жалко станет красавицу Нину. В Свидетели Иеговы её заманит Катерина. Она же по секрету сообщит Лере, что Нину заприметил их же товарищ, женился, браки у иеговистов строго между собой, муж не замедлил начать измываться над молодой женой, что мама не горюй. «Нина терпит, так наставники учат», – то ли посочувствует, то ли порадуется за подругу Катя.

Для большинства новообращённых конфессиональные шатания – временное затмение, решит Лера. Врачебная философия сама по себе цельное мировоззрение, они к ней вернутся. Лишь бы Кутлы не стал врачом. Парень тусовался среди кришнаитов. Лера его ненавидела, не педагогично, конечно, но с неприязнью к парню ничего поделать не могла. На первом курсе он подделал её подпись в зачётке, исправив «удов» на «хор». Декан вызовет Леру к себе, попросит переправить оценку в ведомости, чтобы не разнились с отметкой в зачётке: «Да ладно вам, подарите парню «хор», времени нет разбираться». У неё мелькнёт сомнение, не с его ли позволения Кутлы переправил оценку. Подделка подписи жестоко преследовалась в институте, этот случай спустили на тормозах. Что это подделка оценки по английскому языку, не по анатомии или внутренним болезням, не могло служить оправданием. Для декана, видимо, послужило.

Ненавистный Щелкунчик с деревянными бусами на шеи, браслетами на руках мозолил глаза. Гофман, простите, ваш персонаж благородный, а этот слямзил образ. Судьба распорядилась, Кутлы опять должен был пройти через курс английского. С целью завоевать расположение преподавательницы, на занятиях сидел за первым столом напротив Леры. Постоянно лыбился: растягивал губы до зубов мудрости, губы подворачивались внутрь, обнажалась десна, на показ выставлялись два ряда красивых зубов. Неприятный оскал. На перемене торчал возле Леры, твердил с упорством дятла: «Простите, простите. Вы же можете простить. Докажите, что вы умеете прощать». Ни слова о том, что он свинья, что виноват, что огорчил.

Всё, на что её хватило, не замечать Кутлы. Делать это будет несложно. Ситора солировала на занятиях, превращая их в горячие прения. Кутлы же молча восторгался одногруппниками, кто был верхом на коне. Хотя внешность девушки кардинально изменилась, темперамент подвижного холерика – ничуть. Изменить характер, наклонности профессионалы от веры не смогли. Нейтральный перевод текста, скучный доклад азартная спорщица будет бомбить в пух и в прах, зачитывая из брошюр авторитетные цитаты. Ей не лень будет приносить на занятия кипы агиток. Через некоторое время начнут приносить брошюры, каждый свою, другие неофиты. Будут просить Леру дома почитать, утверждая, именно в их книжонках написано правильнее, чем в брошюрах оппонентов. Она не сможет отмахнуться, будет честно листать брошюры на досуге. Ничью сторону не примет.

– Сказано: не проси себе кончины. Всевышний знает, когда смерть лучше, чем жизнь, тогда заберёт. Он запрещает эвтаназию категорически. – Ситора откроет ожесточённые баталии об эвтаназии.

– Они просить не могут, глаза даже открыть, – взрывались однокашники с опытом работы в реанимации. – Отдежурь смену, поймешь.

– Отлично! Они проходят очищение огнем ещё на земле. Если больной поймёт, пора на суд Всевышнего, он откажется от госпитализации, от лекарств, поспешит к Всевышнему. Лечение лишь продлевает страдание.

– Это же пассивная эвтаназия?! Вы пассивную эвтаназию не отрицаете?

– Вы что?! Причём тут мы? Это ихтиъяр, свобода воли больного. Писание снисходительно к человеку.

– В смысле?

– Если нет иной пищи, ешь свинину. Если нет другого способа спасти больного, трансплантация позволительна. Если нравится другая женщина, женись, соблюдая законы. Наше учение снисходительно к человеку.

Если учение снисходительно к человеку, как формируются его адепты-радикалы? Вопрос Лера не задаст, чтобы не раззадоривать аудиторию.

В итоге дебатов об эвтаназии ребята придут к компромиссу: вместо технологии эвтаназии развивать паллиативную терапию: не лечить больного, облегчать последние вздохи. По ЭКО с использованием донорской спермы согласие не сложится. Ситора не признает приемлемость использования донорской спермы. Суррогатные услуги допустимы, будет настаивать она, если отец будущего ребёнка сочетается никахом с женщиной, которая будет вынашивать дитё. Словом, станет второй женой. Против восстанут все.

Расписываясь в зачётке Ситоры, Лера спросит, почему шторка, не проще ли колпак на платок нахлобучить: и шея прикрыта, и форма соблюдена. Ребята в несколько голосов подскажут, профессор Каримов старой закалки, замечание сделал, когда Ситора в надетом поверх платка колпаке явилась к нему на кафедру. К шторке профессор не придрался.