Ненавижу тебя, Розали Прайс
Шрифт:
Я затихла, быстро прокручивая в голове те вопросы, которые мне не известны. И что я могу спросить? Что он чувствует ко мне? Нет, лучше, о том, как он добился такого успеха, после того, как я оставила его в покое и уехала в Англию. Нет-нет-нет, совсем не это мне надо. Лучше спросить, как именно он работает на Даниэля и что значило то письмо, лежащее на его столе. Или же мне спросить о том, почему так заботиться обо мне, ведь раньше испытывал ненависть и боль. Еще мне интересно, биполярен ли Веркоохен, он слишком часто меняется в настроении и это может оказаться болезнь, но это совсем невежливо с моей стороны. Мне придется спросить бабушку, которая разбирается в этом больше, чем я. Опять погружаюсь в глубокие раздумья, прокручивая миллионы вопросов, но ни один не подходит для того, чтобы задать его под описанием «единственный».
– Ты слишком долго думаешь, – перебивает он меня, а я закусываю губу,
– Где твои родители и почему ты не поддерживаешь с ними связь? У тебя какие-то проблемы с отцом и матерью? – задаю я вопрос на одном дыхании, и замечаю совсем, совсем не добрый блеск уже покрытых цветом синевы его глаза. Значительность моего вопроса довольно велика, если заставила Нильс нахмуриться и стиснуть зубы, от чего выступили скулы.
– Отца у меня не было с рождения. Когда моя мать была беременной, он сбежал, как последний трус, совсем не оставив нам ничего для поддержки и вообще существования, – начал он с быстрым и недовольным, но спокойным голосом Нильс, скорее всего желая закончить начатое как можно быстрее. – Моя мать работала все время, чтобы обеспечить меня, когда я появлюсь на свет. Я родился, и она растила меня, но после того, как отдала в детский сад, виделись мы лишь пару часов в сутки. Из-за нескольких работ, на которых она работала, я сидел и ждал ее иногда до самой ночи со спящим охранником. Но она была слишком доброй и заботливой женщиной, чтобы оставить меня без пищи и крыши над головой, – проговаривает он, и я сочувственно ловлю в его глазах некое восхищение своей матери. – Когда мне исполнилось десять, она уже выглядела измученной жизнью, которую ненавидела, но все так же пылко любила меня и заботилась, словно я был самым драгоценным ребенком на земле. Когда мне было уже двенадцать лет, она заболела обычной простудой, но развивалась она слишком быстро, особенно осенью, когда моя мать бегала по холодному и слякотному городу, зарабатывая деньги, совсем не заботясь о себе. Затем ее состояние ухудшалось с каждым днем, и вскоре эта простуда превратилась в воспаление легких. У нас не было денег на лечение, и позже, когда заявился этот поддонок-отец, было уже поздно. Он был состоятельным, довольно богатым и мог помочь нам, он знал, где мы живем, знал, что нам трудно выживать, но явился в дом лишь тогда, когда мне пошел тринадцатый год и я стоял с похоронным венком над могилой матери. – Нильс горько усмехнулся, смотря куда-то вдаль, вероятно припоминая такие ужасные моменты своей жизни. – Мой отец – Хольгер, взял меня с собой под опеку, и тогда я попал в дом, который выглядел словно палац. Представляешь, Роуз, я всю жизнь жил в бедности, смотря как мама не доедает, а эта скотина жила в достатке, и ела деликатесы в обед и дорогие десерты по вечерам. Я с ним никогда не разговаривал, во мне было лишь презрение и ненависть к этому человеку, именно он был виновным в ее смерти, – рычит Нильс, испытывая самую страшную ненависть к нему. – Он не раз признавал это и пытался со мной поговорить, но как только у меня появились деньги и возможность начать существовать самостоятельно, я пытаюсь не поддерживать с ним контакт, хотя он все еще дает о себе знать бессмысленными звонками и деньгами, которые перечисляет на карту, к которой я не смею прикасаться, – качает он головой. – Поэтому, я не праздную с ним Рождество и не хочу поддерживать с ним какой-либо связи. Он мне противен как человек, который поступил низко и только на нем лежит вина смерти моей матери, – хмуро проговаривает Нильс, а я с ужасом сижу, боясь шелохнуться.
– Нильс… – совсем тихо проговорила я. – Мне жаль. Правда жаль, – говорю я, понимая, как ему было в тот момент, когда его матери не стало, я ведь сама пережила смерть своих родителей, что была совсем недавно. Но осознание того, что я смела его зацеплять в тот момент, когда было такое горе, и что он терпел мои издевательства, ставало противно от самой себя.
– Нет, не нужно, Роуз. Моя жизнь сейчас равна хорошему обеспечению. У меня есть деньги, у меня есть то, что я хочу и будет все, если мне этого пожелается. Я стал крепче, сильнее, с пониманием того, какие могут быть люди и какие вещи могут делать своим безразличием.
Я обеспокоенно смотрю на парня, который измученный воспоминанием, посмотрел на меня своим уставшим взглядом. Я потянулась рукой к его щеке, сразу же ощутив легкую щетину под своей ладонью. Нильс внимательно наблюдал за моими неловкими движениями, а мне так хотелось его утешить, сказать, что все будет в порядке.
– Смерть близких людей заставляет нас меняться, – выдохнула я, понимая, что эти слова несут огромный смысл. Я вижу по его взгляду, что он понимает меня, и вижу, как он оценивает меня.
Нильс ведь начал меняться еще до меня, после смерти матери и своего отца, а я только подкинула весомое количество дров в эту горящую кучу ужаса парня. Мне пришлось трудно, когда я утратила своих родителей, хорошо запомнив тот день, как будто сегодняшний. После этого я так же начала меняться и хотелось бы забыть обо все и вся, но бабушка Мерфин не позволила, она помогла не только справиться с бедой, но и сделала из меня человека.– Это определенно так, Рози, – понимающе вдыхает Нильс, и я еле заметно поднимаю уголки губ.
– Ты в порядке? – решаю спросить, ведь после такого рассказа он должен был прогнать меня за то, что заставила вспомнить трагедию его жизни.
– Я в порядке. Прошлое – это прошлое, и я не живу им, ведь давно уже пережил то, что готовила мне судьба. Сейчас у меня все отлично, – родил беззаботную улыбку на лице, и приблизился ко мне, из-за чего мы столкнулись лбами.
– А ты оказывается оптимист, – не сдержала ехидность своего языка, и Нильс рассмеялся. Я действительно рада, что тема про родителей не заставила отдалиться его от меня. Ведь, я по правде начала волноваться, когда он сердился, рассказывая все подробно, что растрогало меня до самой души.
– Ты не имеешь представления какой, – поддержал он меня, и я уже могла притронуться к его губам, которые были слишком близко, но Нильс отстраняется, а я разочарованно и напряженно выдыхаю. Все же, он держится от меня на расстоянии, не забыв о том, что может терять некий контроль. Но попри все его чувства, я чувствую его губы на лбу, из-за чего расплываюсь в широкой улыбке. Он не перестает меня удивлять.
– Ты угостишь меня еще одним кусочком пирога? Уж слишком он вкусный, – говорит Нильс, а я лишь с радостью встаю, отрезав кусок побольше, где есть яблоки. Нильс благодарит меня, и в этот момент кажется, что все замечательно.
Неужели я начинаю подкрадываться к нашим обоюдным решениям, пониманиям и чувствам? Это дарит спокойствие, когда я нахожусь с ним в таких особо добрых отношениях, где я не чувствую страха, неуверенности и боязливости, лишь одно спокойствие и трепет внутри. Видеть его улыбку, ощущать ласковые и крепкие руки на себе, кажется незабываемым чувством. Это греет меня и мое сердце, которое растапливается при нем, и кажется, совсем не при ком больше.
Нильс заставляет чувствовать себя по-особенному хорошо, и мне это нравится, как и ему, я знаю это, ведь сама вижу, как часто светловолосый дарит мне заботу и улыбку.
========== Часть 44 “Angelok and destruction” ==========
С самого утра наш блок находится в долгом движении. По очереди принимаем освежающий душ перед тяжелым днем, одеваемся, приводим себя в порядок и завтракаем с отличным настроением. Я не могу опустить тот факт, что Нильс сегодня действительно прибывает в лучшем настрое: с его очаровательного лица не сползает яркая улыбка, которая позволяет мне свободно передвигаться и быть с ним рядом на протяжении нескольких часов. Мне нравится, когда он рад чему-то, нежели злиться и будоражит мое состояние своим гневом.
Друзья Нильса сегодня собираются отдохнуть в пригороде, где находится лучшая зона отдыха в Нью-Йорке. Веркоохен несмел, оставлять мне выбора, но на самом деле я была не прочь расслабиться и поддерживать его настроение, которое мне никак нельзя уничтожать своими прихотями. Сегодня он должен забыть обо всем, что произошло за несколько недель, ему нужен отдых. В следствии, если он отдохнет, следом отдохну и я, иначе быть не может.
Впервые я не слышу его мерзких фраз о своем наряде, платье, которое из жесткой ткани и досягает средней длины. Это удивляет, но Нильс и впрямь даже не обратил на это должного внимания, как обычно это могло произойти: оценивающий взгляд, недовольство, фырканье и оскорбления. Сам Веркоохен надел обычные темные джинсы, светлую футболку и курточку, которая облегает его широкие плечи. Его ничем не приметный образ такой легкий, но все же, если присмотреться к его властвованию, контролю, дисциплине, что, собственно заставляет его взгляд быть жестким, строгим и таким притягивающим, насколько это возможно.
В моей голове слишком быстро настигает понимание, ведь совсем недавно я удивлялась, почему каждая девушка оборачивается и так пристально наблюдает за ним. Ведь, как можно не заметить эти грубые, сильные, но до того приятные руки? Как можно пройти мимо, когда он заставляет лишь блеском синевы глаз упасть ниц и любоваться ним? Его рост и красота придает преимущества, а когда он заинтересован девушкой, то бороться не останется сил, ни у одной. Он очарователен, но даже такой ангел может оказаться убийственной угрозой жизни. Ты пойдешь за ним, и он приведет тебя в неизвестность. Ты пойдешь в пропасть, и за тем, исчезнешь навсегда. Это будет именно твой конец. Он опасен.