Ненавижу тебя
Шрифт:
Он цыкает, закатив глаза.
— Нефиг было от меня уходить, Настя. Было бы проще.
О, Боже. Я разворачиваюсь и иду к подъезду, решив закончить этот разговор. Не хочу нового витка ругани, не хочу объяснять, что легче мне б не было с мужем, который шляется по бабам и лежит пузом кверху на диване.
— Слыш, Настя, — доносится мне в спину ехидный голос, — не хочешь по-хорошему, тогда будем по-плохому. Я нанял адвоката и буду судиться с тобой за ребенка.
У меня глаза лезут на лоб и я едва не спотыкаюсь об одну из ступенек.
— Чего-о? — вырывается у меня, и я поворачиваю
— Не-е, Насть. Будем воспитывать Соню пополам. Полгода я, полгода ты, — он скалит неровные зубы, — я все продумал. Ты еще приползешь ко мне на коленях.
И он уходит, оставив меня пораженно ловить воздух ртом, пока я пытаюсь что-нибудь выдавить из себя.
Мне кажется, что его слова породили в моей груди горячего и ядовитого дикобраза. Потому что мерзкий и колючий страх растекается по моим венам, а сердце готово выпрыгнуть, чтобы сбежать от этого ужасного чувства.
Я набираю код на домофоне трясущимися пальцами, и цифры перед глазами расплываются. Залетаю в подъезд, иду к лифту и на автомате нажимаю в нем кнопку этажа.
Нет, это бред какой-то. Он же не может так поступить? Наверное, он хотел меня запугать. У него это удалось, потому что меня просто трясет. У меня нет денег на адвокатов! Какого черта вообще происходит?! Я не могу отдать Соню ему ни на день, потому что она просто к нему не привыкла!!! Ему плевать на ребенка!!!
Телефон в кармане начинает звонить и я достаю его, едва не выронив на пол. На экране незнакомый номер.
Почему-то от этого меня трясет еще больше, будто бы мне уже звонят из суда, чтобы сказать безэмоционально «собирайте ребенка, он едет к отцу на полгода».
Я принимаю вызов, чувствуя, будто сердце падает куда-то вниз.
— Да?…
— Ммм, слушай, Никольская, — врывается в уши приятный голос кобеля Элиаса, и я резко выдыхаю. Меня отпускает, и внезапно слезы льются рекой из глаз. — я хотел…
— В задницу иди, Элиас, — всхлипываю я, даже не заботясь, что он там подумает о моих рыданиях в трубку, и сбрасываю вызов.
Пусть тешит свое самолюбие и думает, что я плачу из-за него. Откуда он вообще мой номер взял?!
Эпизод 28. Элиас
Я недоуменно смотрю на смартфон.
Все заготовленные фразы выветриваются из головы подчистую. Меня обычно раздражают женские слезы. Особенно, когда они льются по какому-то абсолютно идиотскому поводу, вроде “эта стерва пришла в таких же туфлях, как у меня, прикинь?”. Наверное, я уже разучился думать о том, что женщины могут плакать по другим причинам, но что-то мне подсказывает, что у Никольской иного масштаба проблемы, чем похожие туфли у заклятой подружки.
«Элиас» — спокойно замечает мозг, — «тебя в задницу послали. Зачем тебе думать о ее проблемах?».
Сижу и барабаню растерянно пальцами по рулю. Те самые четверо парней гоповатого вида по-прежнему молча сверлят мою машину взглядом. Они живые вообще? Или голограмма? О чем я думаю?
Черт, а если у нее там что-то случилось?
«Остановись» — устало
советует мне разум, но я уже снова набираю номер брата.— Да мать твою, Элиас, — рычит Эрик после двадцатого гудка, — че тебе еще, а?!
— Дай мне Лену, пожалуйста.
— Ты совсем опух? — интересуется он, я слышу отдаленный мат, и потом голос его жены в трубке. Звучит он вроде приветливо, но за этой приветливостью проскальзывает «да ты задрал», — да-а, Элиас?…
— Дай мне, пожалуйста, адрес Анастасии.
— Пфф, — вырывается у Лены, — ты издеваешься?
Нет, я просто очень настойчивый и всегда иду к цели напролом.
— Ну, нет, — произношу я, — мне серьезно надо.
— Я не была у нее в гостях. Мы всегда встречались где-нибудь в городе.
Бах. В этот раз передо мной будто вырастает каменная стена, в которую я с разбега и впечатываюсь.
— Ммм… — задумчиво тяну я, — а кто знает? Дай номера.
Молчание в трубке затягивается.
— Прости… эээ, Элиас, у меня нет слов, но… кхм, — Лена хрюкает, — ладно, я тебе дам номера девочек, но вряд ли они так просто тебе выдадут Настю. Это странно. Записывай.
Мне немного плевать на странность, потому что от прошлого отделаться нелегко. Я не хочу ставить точку в нашем с Никольской общении именно так.
Какого хрена я вообще полез в старый телефон, прочитал миленькие смски пятнадцатилетней давности, вроде «Эли, прости меня, я была полной идиоткой, можно я приеду к тебе в больницу?».
И вишенка на торте — «ты навсегда останешься моим самым лучшим другом». Короткое предложение, вырванное из простыни извиняющихся и плаксивых смсок, с которого меня закоротило. Френдзона, значит, да, Настя? Окей-окей.
Я надеялся все-таки прочитать что-то вроде «я поняла, Эли, что ты лучше этих придурков, будь моим парнем». Увы.
Ладно, я тогда реально был так себе. Но сейчас у меня вместо жира — рельеф из мышц, да и способен я теперь на большее, чем купить Насте пирожок в школьной столовке или сделать за нее домашнее задание. Честно говоря, я ожидал, что она поведется на все это еще при встрече на свадьбе. Но что-то пошло не так. Может, она все еще помнит меня толстым, и я ей просто отвратителен?
И я хочу выяснить это, черт побери! Я хочу разгадать этот хренов ребус — какого черта она остается единственной, кто относится ко мне, как к прежнему жирному однокласснику. Черт, Настя, я могу подключить и тяжелую артиллерию. Два кита, на которых стоит мир — красота и деньги. Мои кубики пресса ты не сильно заценила, значит, заценишь счет в банке, который я могу спускать на женщину.
Так или иначе я навсегда закрою тему с нами на каком-то логичном для меня моменте. Либо она упадет ко мне в обьятия и признается, что набивала себе цену, либо я реально пойду к психологу.
Спустя двадцать минут обзвона подружек Лены и Насти, и идиотского флирта с их стороны по телефону, я получаю заветные цифры с буквами.
А выныриваю из дурацких мыслей про психологов и женщин, набивающих себе цену, уже в цветочном магазине.
— Чем я могу вам помочь? — улыбается блондиночка за кассой, — у нас сегодня привезли много роз. Вот, смотрите, — она машет ручкой в сторону темно-бордовых цветов.