Ненужная крепость

Но признательность богам нельзя откладывать на потом, иначе, обидевшись, они могут больше и не помочь. Поблагодарив цветными тряпочками духов места первыми, ибо здесь они сильнее всех, он вознёс молитву Апедемаку. Раскрасив лицевые ритуальные шрамы синим и красным, возлив ему последние капли вина в чашу и добавив туда же своей крови и мёда, он произнёс нараспев:

— Славься, Апедемак, властитель Наги; великий бог, властитель всех мест и земель, краёв и деревень наших; блистательный бог, главенствующий в Нубии! Лев юга, сильная рука! Великий бог, снисходящий к тому, кто взывает к нему! Тот, кто таит тайну, скрытую в его существовании, кто не различим взглядом. Кто собрат мужчинам и женщинам, кому нет преград ни на небе, ни на земле. Кто дает пропитание всем людям и носит поэтому имя «Великий Бодрствующий». Тот, кто направляет свое горячее дыхание на своих врагов и носит поэтому имя «Великая Сила». Кто поражает своих врагов… Тот, кто карает всех, творящих преступление против него. Кто готовит место для того, кто отдает себя ему. Кто дает тому, кто взывает к нему. Властитель жизни, великий в величии своем! Прими мои малые дары. Нечем мне выразить сейчас великую свою благодарность, кроме этих подношений. Но ты читаешь в сердце сына твоего, что, хоть приношеня малы, жар сердца моего тебе и признательность моя тебе велики и в надлежащее время я проявлю это подобающе. Славься, львиноголовый, славься, владыка Солнце! Ибо ты — всё и вся. Ты даровал твёрдость духу моему и силу рукам сына твоего. Повержены враги и плоть их едят твои птицы! И это — тоже мой дар к твоим ногам, убил я двух сильных во славу твою, и духи их служат тебе, как рабы! Славься, бог воинов и храбрых!

Как только он начал приготовления к молитве, трое его солдат деятельно присоединились к ритуалу. Один добыл откуда-то благовония, второй принёс фигурку льва из ляпис-лазури, третий — резные костяные бусины, и присоединили к дарам, после чего встали на колени позади Нехти и, напевая и покачиваясь из стороны в сторону, отбивали поклоны в те моменты, когда добровольный жрец возвышал свой голос, обращаясь к богу-льву.

Для них Монту, Амон, Ра и Хор — все были лишь проявлениями Апедемака, бога солнца и льва. Но Владычицу-Хатхор, которая слилась с Вайек, и Дедуна не благодарили — негоже их замешивать в дело, где пролилась кровь. Их почтили позже, во время обряда похорон погибших.

Нехти и трое молившихся были не маджаями по крови (хотя в войске египтяне всех их и называли маджаями), а нехсиу с севера Вавата. Они были темны, почти как негры, но лица их были более похожими на лица жителей Та-Кем, носы были орлиными и любому было видно, насколько они отличаются от остальных выживших, которые были истинными маджаями. Те тоже возносили свои молитвы своим богам и покровителям. Но вот и они покончили со своими обрядами.

Затем Нехти вновь обратился к духам места, уже от всех выживших, и принёс им другие жертвы, включая спасший его талисман, и талисманы-обереги всех уцелевших. Они впитали в себя зло, которое могло погубить их владельцев, и спасли их. Носить их теперь было нельзя, а вот отдать духам места — можно и нужно.

Теперь, наконец, можно было заняться погибшими. Конечно, Нехти, а тем более его солдаты, не были слугами Анубиса [46] и тем более не было у них всех надлежащих снадобий и времени для пышных похорон, как у египетской знати. Да и обряд был бы для египтянина в диковинку… Всех погибших похоронили вместе в отработанной штольне, проведя над ними странную заупокойную службу из мешанины обрядов Куша и египтян, положив им в дорогу к полям забвения нехитрый скарб и припасы и засыпав вход. Никто не озаботился точным ритуалом отверзания уст, ибо не было ни одного жреца и волшебного жезла, да и погребальные пелены не были пропитаны смолой антиу и маслом хекену… Признаться, и сами саваны были условными — что на убитых было, то и стало заупокойной пеленой. Один из воинов изобразил из себя плакальщицу, и даже попытался станцевать положенную у дверей гробницы пляску Муу. Ещё двое помолились Дедуну и Матери-Хатхор и принесли им в дар самые красивые куски кварца да баранью ногу, оставшуюся от пиршества бандитов (которую уцелевшие сами потом и съели, ибо божеству довольно запаха, а живым этого маловато, особенно раненым). Осыпали покойных осколками аметиста и кварца — этого добра осталось много… Уста отверзли копьем десятника, надеясь, что так избавят души усопших от посмертной немоты. Поставили чаши с лучшим вином для великой матери.

46

жрецы-исполнители погребальных обрядов

Впопыхах и сразу десятник даже не разобрался, но теперь стало окончательно ясно, что у него треснула (или сломана) одна или две косточки в левой кисти — когда бил одного из напавших, плохо собранной в кулак рукой попал тому в лоб. Ладонь опухала всё заметней, делать ей уже к концу молитвы ничего не получалось. Нехти обработал имереу и её, приспособил две дощечки и обмотал тонкими полосками полотна, правда, пришлось просить помощи — одной рукой никак было не управиться. Повязки он поливал водой — чтоб хоть немного остудить руку.

Глава 6

Следовало немедленно известить начальство о всём произошедшем. Но Нехти медлил. Начальник прииска был угнан в плен, главенствующий стражи и другие десятники погибли. Не понятно было, что случится, когда горестные вести дойдут до Великих. Его могут объявить виноватым во всём, а могут, в силу малости его звания, назвать героем. И куда слать гонца, в Кубан или Короско? Его военное начальство — в Кубане, но рудник находится в ведении начальника дома золота из Короско, и именно туда воинский отряд направили сначала, а не на рудник.

Поначалу десятник хотел отправить посланцами (он всё еще не мог решить, в Короско или Кубан — это и для хорошего ходока в добром здравии пять дней пути) не получивших ран, но, подумав, послал одного здорового и одного легкораненого, чтоб было видно наглядно, как они страшно бились и тяжко изранены. И отправил их всё же в Кубан.

Известия, доставленные гонцами, ошеломили правителя Кубана. Не взирая на всю значимость этой крепости и её склады, годные, чтоб прокормить в случае осады тысячу человек, гарнизон был всего лишь восемьдесят бойцов, да плюс ещё двадцать патрульных для окрестностей. Но потеря всего сбора хесемен и золота за сезон… Тут не отговоришься малостью сил… Буквально через час после того, как был заслушан доклад «воинов достойных и отважных», все пять колесниц выкатились в сторону рудника, а за ними бежал отряд в два десятка пеших, лучших скороходов и следопытов. Нехти зря опасался, его во всех донесениях изобразили героем. Героев сейчас очень не хватало, в сложившихся бедственных условиях.

Одновременно в разные места по Реке отправились самые быстрые лодки с гонцами. Так уж вышло, что вся военная сила была выше и ниже по Хапи. В районе от Бухена и до Кермы было войско, судовые команды и ополчение, посланные на усмирение скверны. Выше, на острове Сенмут (Бигге) была ставка Начальника судовых команд Менчудидису, хитрого маджая, державшего под рукой лично ему преданных лучших бойцов, оставленных на всякий случай, сами же судовые команды размещались от Таххута до Пер-Птаха.

Была надежда зажать банду в клещи, но уж больно призрачная — они могли сойти с тропы в любом месте и растаять в пустыне мелкими группами, двигаясь от колодца к колодцу и от источника к источнику. Причём о многих из этих мест благословенной воды ни египтяне, ни даже их проводники не знали, а многие из этих источников были столь ничтожны, что после бандитов воды там невозможно было бы добыть несколько дней. А для того, чтобы добраться до окончания караванной тропы, нужно было одолеть три порога, враждебно-нейтральную Донголу, которая хоть и не разразилась мятежом, но до сих пор была на тонкой грани от него, и дружественную в данный момент Напату, которая появление солдат восприняла бы ещё болезненней. И при этом по поводу Мероэ и Нури и их реакции можно было только догадываться. Вообще вся эта история — и бунт, и налёт — была крайне не ко времени, и всё произошло с наибольшим возможным вредом.

Первый заместитель царского сына Куша Иуни, вельможа во главе людей, колесничий Его Величества и великий маджаев, едва получил вести о новой беде, прибыл из Анибы, где была его резиденция, в Кубан. Прежде, чем он разобрался в обстановке, огромная сеть уже пришла в движение и остановить её сразу не было никакой возможности. Получив сведения о банде из пяти сотен дикарей, движущихся вверх, к Абу, Иуни не медля ни секунды ещё из Анибы отправил самых толковых нарочных в Абу и на Сенмут. Маху было велено собрать всех, кого только возможно, вооружить, большую часть приготовить к защите укреплений вдоль первого порога, лучшую — отправить с частью судовой команды. Судовые команды было велено стянуть в кулак как последний резерв, но, без личного приказа самого Иуни не использовать в возможных боях.

Прочитав приказ и весть о полутысячной орде кровожадных дикарей, идущих к ним, Мах приуныл. Не выполнить приказ было никак невозможно, просто подобно смерти, выполнить — примерно то же самое… В городе практически не оставалось никого, из кого можно было бы собрать ополчение — все уже были наряжены либо на подавление бунта, либо на восстановление того, что бунт уничтожил, причем отрядами незначительными и раздробленными. Быстро собрать их не было шансов, более того, они сами теперь были под угрозой уничтожения. Но оставить без защиты Абу… Правда, можно было зацепиться за длинные стены укреплений, оберегавших тропу караванов вдоль порога, но их не мешало бы срочно подлатать.