Ненужная крепость

Это было трёхэтажное строение из камня и сырцового кирпича, круглое, плавно сужающееся к вершине от трёх человеческих ростов внизу до двух вверху. Потом она вновь расширялась и образовывала круглую смотровую площадку с глинобитными зубцами. В первом этаже, как знал десятник, был выкопан подвал для припасов, довольно глубокий и раздуввавшийся вниз подобно груше. Толстые, в половину человеческого роста стены выше подвала оберегали защитников башни и от возможных врагов, и от погоды, сохраняя подобие прохлады даже в самую жару, особенно если смочить стены водой изнутри, и тепло зимой. Правда, они не спасали от насекомых и ящериц. Здесь, помимо мух, докучали еще и мелкие злые комары. Вход был на третьем этаже, к нему раньше добирались по верёвочной лестнице, а теперь — никак не добирались. Окон и других отверстий не было — ни врагу шанса, ни песчаной буре. Когда-то единственный темневший на буро-розовой стене проём, наверное, закрывался дверью, но теперь ничего не мешало ветру пустыни ворваться внутрь. Между собой этажи должны были сообщаться деревянными или верёвочными лестницами, проходящими сквозь люки в настилах ярусов. Их зёвы были не ровно один под другим, а смещались по кругу — если кто-то упадёт, так хоть не до самого дна… Основанием для дощатых перекрытий между этажами служили вмурованные в стены брёвна. Некогда белёная — не по прихоти, просто так прохладней летом, ныне башня облупилась и по цвету не отличалась от окружающей пустыни. Но не это беспокоило десятника-маджая. Дерево в пустыне — великая ценность. Он заранее был уверен, что полов и лестниц в башне нет. Веревочные лестницы с запасом везли в одном из хурджинов. Небольшое, но достаточное количество досок (из драгоценного дерева ма-ма, привезённого с юга, другого просто не оказалось на складе!) тоже везли с собой. Но вот уцелели ли балки? Взять их было неоткуда, несколько чахлых деревьев у колодца проблему не решали, да и срубить их рука не поднимется. Так что если их нет, жить придётся в палатках вдоль местами каменной, местами саманной стены-ветролома, да глинобитных мазанках, прилепившихся к ним. Не так уж и здорово, тем более что большая часть мазанок уйдёт под склады. Почва была глинисто-каменистая, но пыли и песка хватало, кроме того, ни припасы сложить, ни укрыться от непогоды, пока мазанки не будут отремонтированы. О бунтарях Нехти и не думал — он не сомневался, что злодеев уж не сыскать. Две с половиной недели — достаточный срок, чтобы следы остыли. Ему жаль было их пленников и пленниц, но что толку горевать о невозможном? Если бы его спросили, хочет ли он отомстить, он бы лишь пожал плечами. Во всём произошедшем не было ничего такого, чего бы он не видел раньше. Он сам так же нападал на деревни врага. Или объявленных врагами. Война, малая война — часть жизни в пустыне. Борьба за колодцы, пастбища. Он не испытывал ненависти к врагам. Убивал — да, но без злости, а как необходимость. Война между кланами и племенами иногда затевалась по договору их старейшин и вождей — просто чтобы уменьшить число обитателей того или другого края пустыни до уровня, который она могла прокормить, и попутно — завоевать славу воинам. Он впитал эти нравы с молоком матери, но сейчас он давно служил в войске Та-Кем, и воевать из-за угрозы голода нужды не было. Его десяток пострадал меньше всех. Он жив и уже почти здоров. Попадутся ему эти презренные негры в бою — он сразится. Убьёт он их — так тому и быть. Убьют его — ну, это рано или поздно случится. Возьмет их в плен — так зачем их убивать, это добыча, и довольно ценная… При всём том он не считал их ни соплеменниками, ни ровней себе — дикие, они и есть дикие. Мимоходом он исправил ошибку молодого командира и назначил в охранение вокруг крепости три двойки — каждая из лучника и собачьего пастуха со своим питомцем.

Хори же жадно смотрел на оазис — ему было любопытно, где пройдут ближайшие его дни и недели? Наконец они приблизились настолько, что башня уже была отчётливо видна. Вернулся передовой дозор — в крепости никого нет. И ничего, включая кожаное ведро, которым черпали воду из колодца. Правда, на вопрос Хори, удалось ли проникнуть внутрь башни, выяснилось, что — нет. Нехти сообразил быстрее — все боялись проклятий диких колдунов. Запасное ведро было предусмотрено, его достать недолго, но проверить, что и как внутри башни нужно ещё срочнее.

На удивление хорошо проявил себя Саи-Херу — он, услышав, в чём дело, спокойно и ничего не боясь подошёл к башне, обошёл её, бормоча заклинания и молитвы, трижды посолонь, встал, достал из поясной сумы какой-то черепок и уложил его на камень. Призвав в свидетели Хора и Осириса, разбил черепок и провозгласил что так же, как и этот кусок обожжённой глины, с помощью Гора, владыки Кубана, сейчас треснули и разрушились все возможные злые чары и козни. Затем он величаво подошёл к Хори и сказал, что в ближайший же день надо проехать по тропам вокруг и закопать черепки с проклятьями всем, кто дерзнёт со злыми мыслями и нечестивыми намерениями по ним пройти или проехать. Все ритуалы и действия, все слова были проделаны и произнесены с таким спокойным достоинством, что Хори даже засомневался, когда жрец являл истинное лицо?

После обряда Саи-Херу поставил неподалёку малый жертвенник, сноровисто развёл в жаровне огонь с помощью принесённых в специальной клети углей, в которые он время от времени всю дорогу подбрасывал дрова. Принеся в жертву пиво, вино (по глотку — богу, по два — себе), зерно и сушёную рыбу, он бросил на угли какие-то травы и небольшие кусочки какого-то дерева. В воздухе приятно запахло пунтийскими благовониями.

Теперь уже никто не боялся лезть в башню, но Хори выбрал Иштека, к которому уже приклеилась новая кличка — Богомол, и в напарники ему — одного из своих молодцев-анху, знакомого ещё по школьным временам, Тури. По команде Хори анху построили что-то вроде живой пирамиды — трое в нижнем ряду лицом к стене и уперевшись в нее руками, двое у них на плечах, тоже лицом к стене, и двое, самых рослых — сзади, слегка пригнувшись и упёршись в переднюю тройку руками. Хори и последний из десятка анху (ещё один был в дозоре) стали лицом в обратную сторону, сложив руки в замок и слегка присев. Всё это они отрабатывали в лагере — придумали сами, как быстро влезть на стену, если нет ни лестниц, ни верёвок. Нехти крякнул — не то одобрительно, не то осуждая их торопливость. Богомол, достававший из хурджина верёвочную лестницу и добывавший моток верёвки из другого вьюка, только что повернулся и с слегка удивлённым спокойствием смотрел, как, встав на руки Хори и его соседа ногами и подброшенный ими, птицей взлетел Тури сперва на плечи двух высоких, затем, когда они разогнулись — на верхних. И вот он уже наверху, но — немного не достаёт до проёма. Богомол дожидался, нюхая свои подмышки и плечи, пока Тури слезет, а потом повторил его манёвр, правда, с меньшей ловкостью в силу отсутствия привычки и того, что пирамида чуть не распалась стихийно после того, как Тури спустился. Но оклик Хори остановил закопошившийся живой помост. Иштек вскарабкался, не забыв ни лестницу, ни верёвку, ни факел, который заткнул за пояс на спине. Неясно было только, как он его разожжёт. Ему вполне хватило роста и длины рук. Зацепившись за края проёма, он нырнул в темноту. Через несколько томительных минут из окна вылетела верёвочная лестница и показалась голова Богомола:

— Балки на месте, командир. Здесь никого нет, по крайней мере, на двух верхних этажах. Но есть что-то… Я слезаю…

И он живенько спустился по закреплённой лестнице.

На этот раз, не поняв из речи Богомола ничего толком, Нехти решил лезть сам, но, пока он высвобождал руку в лёгком лубке из подвеса, Тури уже взлетел вверх — приказа ему никто не отменял. И, не успел Нехти подняться, как Тури высунулся из проёма, морща нос, и помахивая перед ним рукой.

— Здесь нагажено, как… Даже не знаю где!

Нехти влез, оттеснив Тури из проёма, и осмотрелся. Третий этаж был высотой примерно в четыре локтя. Стены, некогда белёные, облупились и потрескались, кое-где закоптились от факелов дочерна. Поставцы для факелов были вылеплены из глины, обожжены и вмурованыв стены, вместе со стенами же они сохранились, и это было хорошо. Сохранились местами также и надписи, оставленные солдатами, и буро-ржавые пятна прихлопнутых комаров — здесь, в оазисе, они должны были донимать всерьез. Полов на балках не было, и следовало их немедленно сделать. А запах, и в самом деле, был сильным. Слишком сильным. И пахло не только дерьмом, что ему очень не понравилось…

— Зажги факел и спускайся наружу, — сказал он Тури и поднялся наверх. Осмотревшись вокруг со смотровой площадки башни, он скомандовал трём двойкам — из лучника и пастуха собак — занять позиции вокруг, наблюдая за подходами, двум молодым солдатам он приказал подать ещё одну верёвочную лестницу и тащить доски для настила. Хори поднялся к нему. Отмахнувшись от мух, он поморщился:

— Ну и запах…

— Самое плохое, что ему нет двух недель. Надо спускаться и смотреть.

— Ты хочешь копаться в дерьме?

— Не хочу. Но надо. Ты сможешь на охоте определить по помёту, когда орикс был на водопое?

— Но это ведь другое…

— Нет, не другое. Только здесь ещё и на тебя могут охотиться. Считай это охотой на львов, причём их всегда больше. Хочешь — не хочешь, а придётся забыть брезгливость и научиться разбираться в сортах говна! Да и не только им пахнет, неужели не почувствовал?

Поднимаясь, они не брали с собой щиты и копья. У Нехти с собой были меч-хопеш, маленький кинжал в ножнах и булава, и теперь он пристроил их так, чтобы было удобно выдернуть их из-за пояса, а ножны кинжала перевязал на левое предплечье, поверх лёгкого лубка, который всё еще носил. Поморщивщись, он ухватился больной рукой за узел, которым была ввязана верёвочная же ступенька в основной канат. Хори был с одним лишь своим полумечом-полукинжалом.

— Возьми факел и свети, молодой господин. Что бы ни случилось, не вылезай там, внизу, передо мной, понял?

И они начали спускаться вниз по верёвочной лестнице — деревянная сохранилась, но некоторых ступенек не хватало, а прочие могли быть ненадежны, уж лучше так, пока лестницу не починят. Нехти спускался первым, Хори вторым, светя себе и маджаю зажженным факелом. Воздух, казалось, состоял из смрада и гудения мушиного роя. На уровне балок второго этажа нубиец приостановился и внимательно оглядел все вокруг и внизу. Второй этаж тоже был около четырех локтей в высоту и, в общем, выглядел копией третьего. Кое-где сохранились остатки настила и деревянная лестница вниз — первый ярус был выше всех прочих, около пяти локтей в высоту. Шириной внизу башня была двенадцать-тринадцать локтей. Дощатый настил внизу не был нужен — за исключением погреба по центру, там был утоптанный земляной пол. Дерьма было много, но было ещё кое-что похуже.

На полу первого этажа, ровно напротив, с обеих сторон от дыры погреба, лежали два похожих на изломанные куклы детских трупа.

Глава 10

Темнокожий десятник сдавленно замычал-зарычал сквозь зубы.

— Рука? — спросил его напарник, — может, поменяемся и я пойду вперёд?

— Рука? А, нет, не рука… Слушай меня внимательно! Я знаю, что там, а ты — нет. И это, то, что внизу — очень, очень плохо. Клянусь всеми старыми и новыми богами, клянусь сестрой, хуже не бывает, да… Просто смотри, просто делай то, что я скажу, и ничего больше. И просто ничему не удивляйся. Факел к середине и замри на лестнице, мне нужен свет! Что бы ни случилось — не шевелись! Только свети!

Хори повернул факел горизонтально и вынес пламя как можно ближе к середине.

Десятник, старательно прицелившись, мягко спрыгнул с лестницы, стараясь попасть как можно дальше от каждого из детских трупиков, и при этом не угодить ни в одну из куч. В руке его уже была воздета вверх булава — массивный, выточенный в форме окольцованной заостряющимся диском каменной груши оголовок навершия на длинной отполированной ручке из прочного и тяжёлого чёрного дерева с плетёной ременной петлёй.

Мертвецы лежали, словно пытались согреться и сжаться в комочек, на боку-животе. Насколько мог разобрать Хори, им перерезали горло — по крайней мере, казалось, что из их шеек натекло порядочно крови. Конечно, рассмотреть её на глинобитном полу среди отвратительных куч, при мечущемся от непонятного сквозняка свете факела (верхнее перекрытие было цело, очевидно, мародёрам было лень выбивать брёвна из обмазки, и дневной свет почти не попадал внутрь). Только теперь Хори уловил, что, кроме испражнений, пахло еще чем-то, сладко и неприятно, не протухшим мясом и требухой, точнее, не только ими, а еще какой-то неестественный, странный запах, и подивился, насколько же обоняние у десятника-нехсиу острее, чем у него. Странно, но этот запах отпугивал даже назойливых и кусачих пустынных мух, которых на втором и третьем ярусе было множество. Вдруг ближайший к Нехти труп зашевелился. Сперва Хори не поверил своим глазам, ему показалось, что это просто колебание света — после прыжка Нехти с лестницы та слегка покачивалась из стороны в сторону. Но нет, ребёнок пошевелился, медленно сел и повернул своё лицо к десятнику. А вот потом произошло то, из-за чего Хори чуть не упал с верёвочной лестницы. Нехсиу быстро, без замаха, горизонтальным круговым движением ударил ребёнка булавой в висок. С каким-то чпокающим горшечным звуком та обрушилась ребёнку на череп, и тот словно осыпался на глинобитный пол.