Ненужная крепость
Шрифт:
В это же время зашевелился и второй ребёнок. Между ним и десятником был тёмный провал погреба.
— Свети, раздери тебя шакалы, если хочешь жить! — рявкнул тот, — главное, чтобы он не свалился в яму!
Не разбирая уже дороги, прямо по кучам, нехсиу кинулся ко второму ребёнку.
— Зачем ты убиваешь их? — возмущенно крикнул Хори, но так и не стал спускаться — не потому, что выполнял приказ, а просто как бы оцепенел на лестнице, — и в этот момент булава обрушилась на голову второго ребёнка.
Отчётливо хрупнуло, ребёнок издал какой-то сип и рухнул. Нехсиу осторожно его обошёл, держа булаву готовой к удару. Он пытался разглядеть что-либо в чёрном зёве погреба, но не мог.
— Спускайся, — сказал он Хори.
— Зачем ты их убил? — требовательно воскликнул Хори, — Это же дети!
— Тише! А ты спустись и посмотри, какие это дети. Если это дети, то уже дети царства мёртвых, но сам Анубис отказался открыть им врата загробного мира. Это потерянные души, знаешь ли о таких?
Хори спустился. Осторожно ставя ноги, он попытался подойти и осмотреть теперь уже точно мёртвых детей, но десятник нетерпеливо мотнул рукой, призывая его к себе. Он прошипел:
— Это потом! Ты всё поймёшь через минуту, но сейчас нужно светить вниз. Только не подходи к краю! У тебя есть ещё один факел?
— Нет…
— Плохо… Ладно, не подходя к краю провала — просунь факел как можно дальше, — сказал маджай по-прежнему негромко и взял булаву обеими руками, подняв её для удара, словно то, что могло появиться из погреба, было нечеловечески быстрым и опасным. Края погреба слегка осыпались, и Хори и захотел бы — не рискнул наступить на край. А поведение маджая заставило его быть вдвойне осторожным. Полуприсев-полунагнувшись, он вытянул факел в проём лаза. Нехти осторожно, приставными шажками, приблизился к краю и заглянул вниз. Очевидно, что он не разглядел ничего опасного, но результат его всё равно не успокоил.
— Переместись на три шага против солнца, а я пойду по солнцу, — сказал он Хори очень тихо.
Хори так же осторожно и плавно, как десятник, подвинулся против часовой стрелки. Маджай напряжённо всматривался вниз.
— Проклятый погреб! С этим его расширением книзу ничего не разглядеть! Посмотри — там, правее тебя, это не солома? — полушепотом спросил Нехти.
— Она самая, — ответил, обернувшись, Хормени.
— Попробуй скрутить из неё толстый жгут и поджечь. Если удастся, кидай вниз и скрути ещё несколько.
Хори попытался скрутить жгут одной рукой, и, понятное дело, это не очень вышло, зато факел перестал освещать пятно погреба… Маджай выругался по-своему. Зажав факел подмышкой, Хори быстро скрутил несколько толстых соломенных жгутов и подпалил первый. Громко треща, сухая солома вспыхнула, обильно давая помимо света и голубовато-прозрачный дым. Первый соломенный факел полетел вниз, а второй и третий уже разгорались. Вот и они полетели туда же. И так слабо пригодный для дыхания воздух наполнился еще и горькой соломенной гарью, но на какое-то время в погребе стало заметно светлей. Вдруг внизу что-то зашуршало…
Хори вдруг показалось, что его сердце стучит быстрее, чем собака отряхивается от воды, и громко, словно сигнальный барабан, причём прямо у него в горле. Локти наполнились горячей ватой а по спине побежали муравьи. Даже на охоте за тем желтогривым львом он не волновался так. Всё это говорится дольше, чем заняло в жизни, казалось, воробей не успел бы взмахнуть крылом дважды…
Нехти напружинился, как леопард перед прыжком, Хори запоздало потянул кинжал, который он так и не вынул, спустившись с лестницы, из ножен.
Из подвальной дыры, отчаянно хлопая крыльями и пища, вылетело несколько летучих мышей. Хори ойкнул от неожиданности, а Нехти захохотал, как безумный.
Хори ощутил внезапную слабость в теле — напряжение отступило. Опасность кончилась пшиком.
— Пошли наверх, — сказал ему, отсмеявшись, маджай, берясь за корявую деревянную ступеньку лестницы нижнего яруса, — у меня аж в глазах резь от этого смрада.
Только теперь Хори понял, что ещё немного — и он сам задохнётся, дыхание перехватывало от застарелого запаха мочи, испражнений, горькой вони сгоревшей соломы и того самого странного и сладковатого неестественного запаха. Он кивнул, хотя десятник и не мог его увидеть, и полез за ним наверх. На верху башни, на смотровой площадке он чуть не выпустил верёвки лестницы — до того чист и свеж был воздух наружи. Кроме них двоих, на площадке никого не было — все исправно выполняли последние распоряжения, три пары охраняли лагерь, остальные копошились на работах по его разбивке. Двойка, которую отправили за досками, только что подтащила их к основанию башни. Хори вдруг понял, что прошла всего пара-тройка минут с той поры, как они начали спуск в башню, и удивился этому.
Нехти стоял, облокотившись о зубец башни, и, щурясь от яркого света (глаза ещё не привыкли после темноты) оглядывал холмы вокруг. Было невероятно красиво — ярко синее небо слегка размывало маревом над особенно нагретыми местами, камни, обглоданные ветром и песком во время бурь, и искривлённые кусты и деревца чётко рисовались на синеве. Розовый, красноватый, бурый и сиреневый цвета вокруг и пыльная зелень возле колодца. В синем небе распластал свои крылья лунь.
Маджай ухватил здоровой рукой лестницу наружу и начал втаскивать её наверх.
— Не хочу, чтобы нам мешали при разговоре, — сказал он Хори.
Закончив с лестницей, он повернулся к Хори:
— Мы вляпались в дерьмо по самые уши!
Хори оглядел себя и его. Десятник ухитрился ни разу не влезть ни
в одну из куч. Да и у него сандалии, хоть и требовали чистки, но выглядели лучше, чем он ожидал.— Да вроде не так страшно, — сказал он.
Нехти снова захохотал, утирая слезы.
— Да я не об этом, хотя проветриться и почиститься не помешает. Если ты не понял, что увидел внизу (а я не удивлюсь, что так оно и есть), то мне придётся очень много тебе объяснять, и то забираться далеко отсюда во времени и пространстве, то возвращаться назад.
— Честно говоря, не понял. Не понял, зачем ты убил детей и какая там опасность была. Ты ведь явно опасался чего-то снизу!
— Опасность? Перед этим голодный лев в густой траве всё равно как спящий котёнок на руках у ребёнка!
— Да брось ты. Они еле двигались, и вообще, какая от них была угроза? Почему ты убил их, и что ещё за потерянные души?
— А, так ты всё же услышал и запомнил кое-что! Уже лучше… Если бы ты присмотрелся, ты бы увидел, что они уже мертвы, эти дети, и уже гниют. Им перерезали горло до самого позвоночника. Их принесли в жертву, и это злое, запретное, но очень сильное колдовство. Я не знаю, как и зачем это делается, но я знаю, что сильные колдуны, используя сильные снадобья, могут поднять убитого как жертву во время особого ритуала человека. Только это уже не человек, а лишь его телесная оболочка. Его пять душ в смятении и потеряны друг для друга! Его душа-Ка заблудилась меж мирами, и никогда она не сможет ни войти в царство мёртвых, ни жить среди живых. Несчастные лишены мира живых во время жертвоприношения, но и за врата Анубиса их не пускают, как ходящих с душой-Ба. Его душа-Сах не получена, а души Ах и Шуит вообще неизвестно где. Аммут уже пожрала его сердце, так как он отдан во власть зла, и даже Апоп не берёт его в свою рать на битву с Ра. И вот его Ба взъяряется и нападает на живых. Чем больше проходит с того мига, как Ба вернётся в тело, тем больше она ненавидит живых, подвергших её такой низости, тем лучше она может управлять этим телом и тем больше забывает, что была человеком. Её мучит голод, ей нужна плоть — любая, но больше всего они любят человечью. Ба, запертая в мёртвом теле, лишённая других душ и забывшая, что была человеком, знает теперь только одно — убей и сожри! И чем больше она сожрёт, тем больше и сильней станет, и тем больше забудет, что была человеком. Она всё больше умнеет, но это ум зла, обитающего на тростниковых полях, и выступающего против Солнца. Забыв, что было человеком, оно меняется, и всё страшней и сильней, все быстрей становится этот убийца-пожиратель. В глазах его ужас и проклятье, и слабый духом, заглянув в них, замирает, как камень. И даже сильному сердцу нелегко сбросить его наваждение. И ещё одно проклятье он несёт. Любой, кого он укусит, в чьи жидкости попадут жидкости этого неприкаянного тела, сам умрёт и станет таким же. От маленькой царапины, да, клянусь сестрой! Только дети Апедемака и его подобие, львы, леопарды и кошки, избавлены от этого. Поэтому именно они сторожат врата Дуат [72] . Говорят, что Себек и Таурт тоже дали своим детям защиту, но подлинно я этого не знаю. Долг любого живого — немедленно убить этот ужас, а убить его можно только одним образом — проломив голову. Говорят, даже если ты отрубишь её — она будет жить и щелкать зубами, и, если укусит — унесёт тебя за собой! А уж ударов копьём в живот, руки, ноги — он не боится. Нет, можно перебить ему голень и колено, он станет медленней, но не заметит этого, и продолжит атаки.
72
царство мёртвых
Долг любого живого убить его ещё и потому, что они бродят как здесь, в мире живых, так и на тростниковых полях, и, если душа ненадлежащим образом снаряжена в Дуат, они могут украсть душу и по дороге, что страшное преступление перед богом.
— Ты имеешь в виду вашего Апедемака или Дедуна? Они тоже ждут своих детей за тростниковыми полями?
— Апедемак — лишь один образ и одно имя. Я имею в виду Неназываемого. Я имею в виду Хранящего тайну, Великую силу… Бог — как драгоценный кристалл, повернётся одной гранью, и ты увидишь великую мать, Хатхор. Другим — и будет Бастет, третьим — и вот мощная Сехмет летит на крыльях чумы… Мы малы, чтоб видеть бога или говорить с ним. А вы ещё и забыли многое. Это большой разговор и не на это время. Сейчас надо думать, что нам делать. Не обижайся, маленький господин, но тебя, отец мой, назначили командовать сюда, чтоб ты набрался опыта в безопасном месте. Ты хорош для джаму, а здесь нужен опытный воин пустыни. И твои дети — в опасности. Они не могут еще толком помочиться, чтоб не набрызгать себе на сандалии, а считают себя великими махарами (последнее слово он словно выплюнул — он вообще не любил гиксосские словечки, ставшие модными у знати). На наших плечах великий груз. Нам нужно сберечь их жизни, укрепить башню, приготовить всё для нашей жизни. Только три человека, кроме меня — из моего отряда — поймут, что тут случилось, и только им я расскажу. И только они могут сражаться с этим сейчас. Твоих анху еще учить и учить… С другой стороны — если им не рассказать ничего, они будут и вовсе беззащитны…