Необычайные приключения на волжском пароходе

– Браво! Поздравляем...

– Никаких знаков одобрения, - Гусев одернул кушак.- Работа показательная, - для своих, а также для международных бандитов...

Внезапно что-то с треском обрушилось, покатилось, загрохотало на берегу. Крик. Тишина. Парфенов проговорил:

– Не иначе как ящики с экспортными яйцами.

Из темноты появился капитан. Унылое лицо вытянуто, усы дрожали. Развел руками:

– Необыкновенное происшествие... Граждане, нет ли среди вас доктора?

Гусев, подскочив к нему: - Ящики с экспортными яйцами?

– Да не с яйцами, с таранью... Черт их знает - обрушилось полсотни ящиков прямо на сходни... И уложены были в порядке... Впрочем, не я их укладывал, меня это не касается, я ни при чем...

– Сколько человек задавило?

– Да двух иностранцев, - говорю я вам.

– Мне это не нравится, - сказал Гусев.
– До смерти?

– Ну, конечно, - покалечило, шутка ли - ящиком-то... Да - живые... А, впрочем, мое дело вести пароход, за груз отвечаю, а что на берегу...

– Господин капитан, - спросил Лимм, - мы поджидали здесь двух американских джентльменов...

– Ну да же, говорю вам, - одному бок ободрало, другого вбило в песок головой, завалило рыбой, вытаскиваем...

– Это они, мистер Педоти, - сказал Лимм.

– Это Скайльс и Смайльс...

Педоти и Лимм поспешно пошли на берег. За нимикое-кто из любопытствующих пассажиров, москвичи, капитан, Парфенов, Гусев. На конторке появился Ливеровский, - шляпа помята, руки в карманах. Гусев, приостановившись, внимательно оглядывает его. Ливеровский - с кривой усмешкой:

– А еще хотите, чтоб к вам иностранцы ездили...

Возмутительные порядки...

– У вас оторваны с мясом две пуговицы, - заметили?

– А вам, собственно, какое дело? Убирайтесь-ка к чертям собачьим.

– Ладно, встретимся у чертей собачьих.
– Гусев ушел.

Ливеровский задрал голову к палубе, где, взявшись за столбик, стояла Эсфирь Ребус.

– Грубо работаете, Ливеровский, - сказала она.

– Плевать, зато - чисто.

– Могу я, наконец, пойти спать?

– Спите как птичка. Скайльс и Смайльс не поедут с этим пароходом...

– Очень хорошо. У Скайльса и Смайльса отобьет охоту иметь дело с этой грязной страной.

Эсфирь Ребус ушла в каюту. Ливеровский, захватив чемоданы, - на пароход. По палубе прогуливались Хопкинсон, в отблескивающих пароходными лампочками черепаховых очках, и профессор Родионов. Остановились, облокотились о перила, глядели, как из конторы вышел пароходный агент и за ним молодая женщина в парусиновом пальто с откинутым капюшоном,- за руку она держала хорошенькую сонную девочку. Рубя ладонью воздух, агент говорил со злостью:

– Гражданка, отвяжитесь от меня, - билетов ни в первом, ни во втором, ни в третьем...

– Что же нам делать?

– Что хотите, то и делайте...

– Мы смертельно устали с моей девочкой, - восемьдесят верст на лошадях...

– Пожалуйста, - это меня не касается.

– Тогда уж - дайте палубные места...

– То - дайте, то - не давайте... Сразу надо решать... Неорганизованные... Нате, - два палубных...

Молодая женщина, не выпуская руки девочки, попробовала захватить чемодан, укладку, корзину с провизией, кукольную кроватку и картонку для шляпы. Но то либо другое падало, - ничего не выходило. Тогда она сунула девочке кукольную кровать и - с досадой:

– Можешь мне помочь, в самом деле. Не видишь - я мучаюсь...

– Не вижу, - сказала заспанная девочка.

– Держи кровать.

– Держу.

Но только мать подхватила кое-какие вещи, - девочка стоя заснула, кроватка упала...

– Мука моя с тобой, Зинаида! Неужели у тебя нет воли, характера преодолеть сон? Возьми же себя в руки.

– Взяла.

– Держи кроватку... Идем, не спи...

И, конечно, - опять шаг - и девочка заснула, кроватка упала. У матери покатилась шляпная картонка, посыпалась провизия из корзиночки. Она села на укладку с подушками и всхлипнула. Зинаида проговорила: - У самой нет характера, а на меня кричишь.

На девочку и на мать глядели с палубы Хопкинсон и Родионов. Когда рассыпались вещи, негр сбежал вниз, широко улыбаясь, сказал:

– Я вам немножко помогу. (И - девочке, присев перед ней:) Не бойтесь, литль беби, я не трубочист. Помуслите пальчик, проведите-ка мне по щеке. Я не пачкаюсь.

Девочка так и сделала, - помуслила палец, провела ему по щеке:

– Нет, не пачкаетесь.

– Теперь ко мне на руки, дарлинг. Алле хоп!
– Он поднял Зинаиду, подхватил чемодан и укладку, пошел на пароход. Женщина с остальными вещами, несколько замешкавшись, - за ним. На сходнях стоял профессор Родионов. Глаза - изумленно расширены: - Нина Николаевна...

Она приостановилась, посмотрела на профессора длинным взором. Казалось - ничуть не удивилась встрече.

Подхватила удобнее картонку:

– Вы упорно не хотели меня узнавать, когда стояли там, на палубе, - это понятно... Но не подойти к дочери, она слегка задышала...

– Нина, снова с упреков?

– Какой-то черный человек-и у того нашлось великодушие, взял на руки несчастную девчонку...

– Я не узнал, Нина, даю честное слово, ни тебя, ни Лялю... Не виделись два года. Ты так переменилась... Не к плохому... Ты откуда сейчас?

– Из Иваново-Вознесенска, где служу. Я в отпускх - Театр?

– Да.

– Позволь - донесу твои вещи. Как ты устроилась?

– Никак, - на палубе.

– Нина, возьми же мою каюту.

– Ты один? (Это - с искоркой радости.)

– Нет, со мной Шура... В том-то и дело.

– Спасибо. Мы предпочитаем устроиться на палубе.

Она прошла на пароход. Родионов, раздумчиво глядя под ноги, - вслед за ней. На пристань возвращались пассажиры, бегавшие глядеть, как вытаскивают американцев из-под ящиков с таранью. Капитан, все еще взъерошенный, сердито махал помощнику(на освещенном мостике):

– Павел Иванович, давайте же гудок...

В стороне Гусев говорил Парфенову: - Ящики с воблой сами не летают по воздуху.

– Не летают, - соглашался Парфенов.

– Ящики были сброшены.

– Так.

– Вопрос - кем и зачем?

– Не понимаю.
– Широкое лицо Парфенова выражало простодушное удивление. Гусев - ему на ухо: - Преступник едет на пароходе.

– Брось.

– Здесь подготовляется крупное преступление. Их целая шайка.

– Гады ползучие!
– Парфенов рассердился, весь стал медный.
– Да когда же они нас в покое оставят, проклятые?!