Необычайные приключения на волжском пароходе

На верхней палубе появилась Шура. Навстречу ей вывернулся Ливеровский. Приподнял шляпу:

– Мы, кажется, ехали в одном вагоне.

– Чего? (Споткнулась, но вид Ливеровского был настолько предупредителен, что Шура приняла знакомство.) Я вас тоже видела...

– Знаете, - отдыхает глаз - глядеть на такую счастливую парочку.

– Чего?

– Я завистлив... Хожу все утро и завидую вашему мужу...

– Ах, вы про нас... Ну, многое вы знаете...

– Оставьте. Хотя удовлетворить хорошенькую женщину - не легкая задача... Правда.

– Чего? (Подавила смех.) Какая же я хорошенькая?

– Ну, ну... Отлично знаете себе цену.

– Вы кто - кинематографический артист?

Они прошли. Заросший мужик на корме опять заскри - пел:

– Ты еще не работал. Ты на бумаге работал. Ты меня не переспоришь...

– Да тятенька же!
– Дунька чеснулась зеленой гребенкой.

Человек в сетке ответил: - Леший...

– Я - леший?

– Лешего социализму учить, так и тебя... Мы вас сломим...

– Антиресно!

– Да.
– Дунька щипнула отца, да не выговорила, от волнения высморкалась в конец полушалки...

Заросший мужик:

– Хозяин был - хозяином и останусь. Свое добро не отдам, сожгу...

– Невежа, - с отвращением проговорил человек в сетке.
– Колхоз по всей науке - высшая форма хозяйства. Упирайся, нет ли, - все равно ты мужик мертвый...

– Так ты и скажи, - силой меня в колхоз... Мы тебе поработаем, - все дочиста переломаем, все передеремся... Уравняли!.. Я, знаешь, какой работник, - за свое добро горло перегрызу... А другой - лодырь, пьяница, вор... Ему лень на себе блоху поймать... И ему даром мое добро отдай! Да я всех коров зарежу, лошадям ноги переломаю.

Дунька изо всей силы толкнула отца и - колхознику:

– Не видишь - он сумасшедший, не говори ты с ним...

Четвертый собеседник, болезненный мужик с лишаями на лбу, проговорил примирительно:

– Это правда: наука помогает...

– В чем она тебе помогает?
– закричал заросший мужик.

– Она себя оправдывает.

– Наука?

– Мы все стали глубокомысленные. Взялись за работу сообща. По предписанию науки.

– Дурак сопатый...

– Это верно, за мной это утвердилось. С малолетства на хозяев работал, и работал плохо - с точки зрения, как у меня кила... Так и слыл - плохой человек... А наука меня от дела не гонит, я теперь у дела хлеб ем, - езжу на тракторе... А без науки, по природе, только кошка действует...

Заросший мужик плюнул. Опять замолчали. На верхней палубе проходит Родионов с Зинаидой.

– Папа, птицы!
– говорит она.

– Чайки принадлежат к семейству пингвинов, Зиночка, они питаются рыбой и другими ингредиентами... Мясо их жестко..

– Папа, они голодные.

– Пойдем, попросим хлебца, будем им кидать... Деточка моя, ты очень любишь маму? Мама - изумительная, цельная, редкая женщина...

Зинаида, насупясь: - Мама не женщина...

– Разумеется, она - прежде всего - мама... Так вот, что я хотел вас спросить?.. В отношении ко мне сглажена несколько горечь? Постарайтесь вспомнить, - в ее разговорах обо мне - быть может, проскальзывала родственность?

– Папа, не понимаю - чего ты?
– протянула Зинаида.

– Боже мой, прости, моя крошка...

Снова, оживленные, появляются Шура и Ливеровский.

Они еще не дошли до кормы и не видят профессора.

Щура говорит:

– Многие котируют меня как необразованную, но я далеко не то, что выгляжу... И ваша агитация про любовь меня смешит. Наука открыла, что так называемая любовьтолько голый животный магнетизм...

– Так вот - ваш животный магнетизм и сводит меня с ума.

– Это мне многие говорят.

– Например - негр...

– Ну, вы просто, знаете, того-с... (Покрутила пальцем у головы.)

– Черт возьми, - прищурясь, говорит Ливеровский,- вот на такую женщину не пожалеть никаких средств.

– К сожалению, у нас в этом смысле не развернуться. Наше правительство просто нарочно раздражает публику... Пудру, например, продают - пахнет керосином.

– Что ж, он к вам каждый день шатается?

– Опять он про Хопкинсона! Слушайте, - обыкновенно я принесу им чай в кабинет, и они там - бу-бу-бу...

А сама либо звоню по телефону, - у меня страсть разговаривать по телефону... Или я читаю иногда... Вы не поверите - я увлекаюсь марксизмом.

– Уверен, что негр втирает очки вашему профессору.

– И - ошиблись. Они разбирают одну рукопись. Хопкинсон написал ее так, чтобы никто не понял, - шибром. Но слушайте - это государственный секрет! Обещайте - никому...

– Хорошо, - Ливеровский придвинулся, раздув ноздри.
– При одном условии (свинцово глядит ей в глаза, Шура раскрыла рот).

– Чего?

– Приходите в мою каюту...

Шура слабо толкнула его ладонью: - Что же это такое... Ой!

Споткнувшись, пошла на корму. Увидала профессора, опять раскрыла рот: Ой!

– Ты уже встала, собака?
– Профессор слегка загородил собой Зинаиду. Мы проезжаем довольно красивыми местами. (Заметив, что Шура уставилась на Зину, нахмурился.) Не присоединишься ли к нам?

– Это что за девочка?
– уязвленно спросила Шура.

Профессор строго кашлянул: - Гм... Эта девочка - дочь...

– Чья, интересно?

– Гм... Моя... (И - строго глядя на головастую чайку.) Так вот, Зина, предложение...

У Шуры все личико стало, как у высунувшейся мыши:

– Ты с ума сошел, Валерьян! Где ты подобрал девчонку?

– ... предложение, - тверже повторил профессор, - пройти на носовую часть парохода...

Он повернулся. Ливеровский любезно приподнимал шляпу:

– Доброе утро, профессор, я уже имел счастье познакомиться с вашей супругой... Иосиф Ливеровский, вице-консул республики Мигуэлла-де-ля-Перца...

– Очень приятно, - сказал профессор, - вы попали в довольно неподходящую минуту... Вопросы агрикультуры, которые вас, несомненно, интересуют, несколько заслонены от меня беспорядком в личной жизни... Но я надеюсь быстро разобраться... (Поклонился.) До свиданья...

Обняв Зинаиду, строгий, научный, он пошел на носовую часть парохода. Ливеровский с кривой усмешкой:

– Девчонка едет в четвертом классе с матерью. Я ее видел, - очень сохранившаяся женщина.

Шура проглотила нервный комочек. Самообладание вернулось к ней. Передернула плечиками: