Необычайные приключения на волжском пароходе
Шрифт:
– Задача была: угробить их совсем или только чтобы они не поехали с этим пароходом? (Ливеровский за его спиной, не выпуская трубки, ухмыльнулся двумя золотыми зубами). Вы один сбросили эти ящики или был сообщник?
Ливеровский молча вынул из пиджака бумажку и поднес к глазам Гусева. Тот взял, прочел:
– "Иосиф Ливеровский. Вицеконсул республики Мигуэлла-де-ля-Перца"... Так... Это где это?
– Республика Мигуэлла-де-ля-Перца, коей я имею счастье состоять гражданином и вице-консулом, - помещается в Южной Америке между Парагваем и Уругваем.
– Понятно, - сказал Гусев.
–
– Конечно...
– У Деникина воевали?
– Разумеется.
– Теперь на шпионской работе?
– Это зависит от точки зрения.
– Угробить вас можно?
– Коротки руки.
– Ну, а две оторванные пуговицы от вашего пиджака. (Гусев внезапно повернулся.) Пуговички от этого вашего пиджака (показывает) я нашел вчера между ящиками...
– Пуговицы?
– удивленно проговорил Ливеровский, оглядывая себя.
– Все целы... Терпеть не могу роговых пуговиц... Видите, из альбумина...
– Так... Когда переставили пуговички-то?
– Да вчера же вечером и переставил.
Разговор был полностью исчерпан. Гусев поднялся:
– Пойдем позавтракаем.
– Швырнул пуговицы в Волгу, ушел.
Ливеровский рассмеялся и захлопнул жалюзи. Появились москвичи. Все - в белых штанах, в морских картузах.
Хиврин говорил:
– Я еду осматривать заводы, строительство... У меня задуман большой роман, даже есть название - "Темпы".. Три издательства ссорятся из-за этой вещи...
Пасынок профессора Самойловича, выставил с борта на солнце плоский, как из картона, нос, проговорил насморочно:
– В Сталинграде в заводских кооперативах можно без карточек получить сколько угодно паюсной икры...
– А как с сахаром?
– спросил Гольдберг.
– По командировочным можно урвать до пуда...
– Тогда, пожалуй, я слезу в Сталинграде, - сказал Хиврин.
– Я хотел осмотреть издали наше строительство, чтобы получить более широкое - так сказать, синтетическое - впечатление.
Парфенов, еще более румяный и веселый, подошел к москвичам, указал рукой на берег:
– Видели? В прошлом году здесь было болото. А гляди, что наворотили! На версту: железо, бетон, стекло,.. Из-под земли выросло... Резиновый комбинат... А вон за буграми - дымит гигантское на все небо - вторая в Эсесер по мощности торфяная станция... И - то же самое - два года назад: болото, кулики, комарье... Вот как...
Тем временем профессор Родионов пробирался по четвертому классу в поисках Нины Николаевны. Она умыла Зинаиду, вернулась на корму и заплетала девочке косу.
Зинаида вертела головой, следя за чайками.
– Зинаида, стой смирно...
– Мама, птицы.
– Вижу, вижу... Не верти же головой, господи...
– Птицы, мама...
На корме, под висящей лодкой, среди тряпья, медных тазов, кастрюль, сидели цыгане, похожие на переодетых египтян. На покрышке трюма - русские: пятидесятилетний мужик со звериным длинным носом, утопшим в непричесанных усах, без шапки, на босых ногах - головки от валенок. Рядом - дочь, мягкая девка в ситцевой кофте, линялая полушалка откинута на шею. Ей не то жарко, не то беспокойно: поминутно вынимает из соломенного цвета волос ярко-зеленую гребенку, чесанет и опять засунет. По другую сторону отца - человек в хороших сапогах, в сетке вместо рубахи, чисто
выбритый, все лицо сощурено, локти на раздвинутых коленях, - видимо, ему не доставляет удовольствия нетерпеливое движение берегов: едет по делу. Поодаль - четвертый мужик, с болезненно-голубоватым лицом и лишаями на лбу. Лениво надрезает ржавым ножиком заплесневелый хлеб, жует, с трудом проглатывая. Наверху, на палубе первого класса, стоят американцы - Лимм и Педоти, с биноклями и путеводителем.– Я спрашиваю - для чего русским такие неизмеримые богатства?
– говорит Педоти.
– Кусок черного хлеба и глоток воды их, видимо, вполне удовлетворяют... Несправедливо, чтобы дикий, безнравственный и неприятный народ владел подобными запасами энергии.
– Вы правы, мистер Педоти: несправедливо и опасно...
– И у нас легкомысленно не хотят понять все размеры этой опасности...
Профессор Родионов появился на корме. Нина Николаевна оглянулась на него, чуть-чуть нахмурилась.
– Вот где ты, - сказал он.
– Да, как видишь... (Взяла дочь за плечи и решительно повернула к нему.) Зина, это - папа, ты не забыла его, надеюсь?
– Ляля здравствуй.
– Он присел перед дочерью; она насупилась, отодвинулась к матери в коленки.
– Деточка милая, ты помнишь папу? Заморгал. Нина Николаевна, отвернув голову, глядела на облако. Начала моргать и Зинаида, опустились углы губ. Тогда Нина Николаевна сказала: Зинаида, пойди с папой на палубу...
– Лялечка, пойдем кормить птичек, чаечек...
Нина Николаевна пододвинула девочку к отцу; Зинаида задышала. Он взял ее на руки, поцеловал и, оглянувшись на мать:
– А ты, Нина, не пройдешь наверх?
– Нет...
– По-моему, нам нужно очень, очень как-то поговорить...
Она отвернулась. Профессор ушел с Зинаидой на руках.
Заросший мужик со звериным носом, ни на кого не глядя, сказал натужным голосом:
– Пятьдесят лет работаю... Я не трудящийся? Это - как это, по-вашему? (Человек в сетке и хороших сапогах, крутанув головой, усмехнулся.) По какой меня причине голоса лишают?
– А по той причине, что ты - кулак.
– А это что? (Показывает ему руки.) Мозоли, дружок...
– Креститься мне на твои мозоли?
– Перехрестишься, - трудовые...
– Врешь, - кулацкие...
– Тьфу!
– плюнул заросший мужик.
– Дятел-толкач... Разве такие кулаки-то?
– Вот то-то, что такие...
– Книжник ты, сукин ты сын!
Тогда дочь его, мягкая девка, сморщилась, ущипнула отца за плечо:
– Да что ты, тятенька? Я тебе говорю - молчи...
– Нет, не такие кулаки-то... Я из навоза пятьдесят лет не вылезаю... Хлеб мой небось жрешь, не дависся...
– Это вопрос, - взглянув на него холодно, ответил человек в сетке. Может, я и давлюсь твоим хлебом...
– Врешь!.. Дунька, врет...
– И бородищей прямо в лицо колхознику: Объясни мне эту политику...
– Голоса тебе сроду не дадим, потому что ты - отсталое хозяйство и ты кулак как класс... Батраков сколько держал?
– Ну, держал... А тебе какое дело... Что ты мне в душу лезешь!
Дунька, сморшась, опять ущипнула отца за плечо:
– Да что ты, в самом деле? Я тебе говорю - молчи...- И человеку в сетке: - Чего ты с ним разговариваешь - он выпимши...