Неоконченная повесть

Но вот процесс начался. На сцене установлен длинный стол, покрытый красным сукном. За столом разместились трое судей. Справа от них – комиссия по проверке и прокурор, слева – секретарь и защитник. Их глубины сцены строго смотрит с портрета бородатый Маркс, по бокам у него два портрета – Ленина и еще одного бородача, чье имя нынче не принято упоминать в приличном обществе. После оглашения обвинительного заключения – стоит ли напомнить, что суд идет на языке идиш?.. – на трибуну поднимается Ицхак Левинсон, глава комиссии по проверке.

– Товарищи! – начинает он. – Мы посетили все пять хедеров и, признаться, вынесли из этих визитов крайне тяжелое впечатление.

Поначалу мягкий и даже немного грустный, голос председателя комиссии приобретает металлический оттенок. По сути, это выступление больше похоже на речь обличителя, чем на отчет о проверке. В сильных выражениях Левинсон громит бедные хедеры – еще немножко и от них камня на камне не останется. Об ужасающей антисанитарии, говорит он, вам еще расскажет доктор Якубович. Он же, Ицхак Левинсон, будет выступать не как врач, а как рядовой гражданин рабоче-крестьянской страны, строящей новую жизнь во всех своих уголках.

– Хедер! – негодует он. – Это ж можно в обморок упасть! Это не учебные заведения, а вонючие загоны для скота – точно такие, какими их описали наши великие классики Шолом-Алейхем, Менделе и Перец. Что они из себя представляют? Это тесные и темные комнатушки, где рядом стоят кадка для отходов, ведро с мутной водой для питья и ржавой кружкой, колченогий стол, а по обе стороны от него – такие же развалюхи-скамейки. Вот вам и весь хедер. А что на столе? – Замусоленные до черноты Пятикнижия и молитвенники.

Система обучения основана на одурманивании детских мозгов. Слова читаются и переводятся. Но какие это слова? Вот пример: шефифон-пипернотер [112] . Вы когда-нибудь видели этого пипернотера? Знаете, с чем его едят? Зачем детям эта чушь? Вот какой трухой кормят меламеды своих маленьких воспитанников. А вдобавок еще и побои! В хедерах детей беспощадно избивают розгами и кулаками! Наших бедных малышей воспитывают по средневековым законам! И кто воспитывает?

Кто они такие – эти меламеды и их помощники? Я вам скажу: это безграмотные невежды! Любой неудачник, разорившийся разносчик, бездельник, которого тесть отказался содержать, сначала пробует ходить с протянутой рукой, а потом, когда не подают, становится меламедом и тут же начинает розгами вбивать в головы детей дурацкого пипернотера. Да эти ничтожества так же годятся для воспитания детей, как я, Ицхак Левинсон, на роль рабанит! [113]

112

Шефифон-пипернотер – ядовитая змея (вид гадюки).

113

Рабанит (ивр.) – жена раввина. Здесь – жена меламеда.

И если уж зашла речь про рабанит – жены меламедов тоже прикладывают руку к мучениям наших несчастных детей. И еще как прикладывают! Дети там и черную работу по дому выполняют, и помои выносят, и в лавку бегают, и младенцев нянчат! Какая уж тут учеба… Из детей откровенно делают религиозных фанатиков. Даже когда они учатся, то чему? – Пятикнижие, молитвенник, снова Пятикнижие, и снова молитвенник!

Затем распалившийся оратор уступает место врачу Якубовичу, специалисту по женским болезням, который должен представить отчет о санитарном состоянии хедеров. В отличие от главы комиссии, Якубович не брызжет слюной от ярости, говорит спокойно и доходчиво. Его клиентура включает разных людей, в том числе и религиозных. Так что врач изначально не склонен смешивать хедер с грязью. С другой стороны, есть определенные указания от организаторов суда. Как же быть? Лгать не хочется, но и в Дон-Кихота играть глупо. Поди не повиляй в такой ситуации…

– Надо признать, – мямлит доктор, – что санитарное состояние и гигиена в большинстве хедеров не находятся на необходимом уровне. У детей нежный организм, и потому надо относиться к ним соответственно. А тот, кто этого не понимает, наносит вред детскому здоровью.

Затем, помявшись, Якубович переходит к списку рекомендаций по улучшению содержания хедеров. Например, следует улучшить освещение, поддерживать чистоту, ввести небольшой перерыв после каждого часа учебы и категорически запретить телесные наказания.

– Нельзя так обращаться с детьми! – говорит он. – Наказания отрицательно влияют на психику и на физическое развитие ребенка. Надо непременно проветривать помещение: во всех проверенных хедерах недостаточно свежего воздуха, даже в том хедере, который находится в синагоге.

И тут вдруг Якубович, забывшись, начинает приводить в пример пятый хедер, который, в отличие от четырех других, кажется ему вполне пригодным для обучения. Это хедер, который был основан не так давно ныне ликвидированным обществом «Тарбут». Дети там учатся в двух светлых и больших комнатах, сидят на удобных скамьях…

Это звучит совершенно неожиданно для высоких судей. Вот те на! Что он такое болтает, этот чертов Якубович? Его что, для этого поставили на трибуну? Коган морщится, непроизвольно сжимает кулаки. Зато публика слушает внимательно, затаив дыхание. В зале и герои нашего рассказа: Шоэль с отцом, Ханеле, Миша Каспи и его сестра, Лееле Цирлина, синагогальный служка Хаим и многие другие наши знакомые. Из них одна только дочка Хаима – комсомолка Лея – безоговорочно стоит за новую жизнь, против закосневшего хедера и традиционных законов.

Вслед за Якубовичем на трибуну поднимается третий член проверочной комиссии, учитель Визшанский. Чего можно ожидать от этого выкреста, будь он неладен? Уж он-то наверняка начнет сейчас поносить хедеры и бедных меламедов! Из зала слышится нарастающее шиканье; кто-то из публики кричит: «Выкрест, предатель!» Аба Коган яростно звонит в колокольчик… ах, какой нынче гевалт в клубе имени Розы Люксембург!

Глава 25

Визшанский еще не успел открыть рот, а сидевшие в зале уже ополчились против него. Ведь публика здесь, несмотря на все усилия Абы Когана и его помощников, в большинстве своем религиозная. Да и вообще коммунистов в городке – как новых, так и из бундовцев – по пальцам пересчитать. Зал заполнен главным образом верующими людьми и сионистами-националистами, которые сумели всеми правдами и неправдами добыть входные билеты. И перед таким залом какой-то подлый выкрест станет осуждать хедер? Да кто он вообще такой, этот Визшанский?! – Высокий очкарик с обвислыми усами, который только и делает, что, поигрывая тростью, чинно прогуливается по местечку. Идет себе и крутит палочкой с набалдашником из липового дерева, словно обдумывает какие-то важные дела!

А какие у него могут быть дела, у выкреста? Вот уже несколько лет он живет здесь со своей Агриппиной – статной женщиной, которая то и дело рожает ему детей-полукровок. Любовь у них, видите ли! Дом Визшанских окружен пышным садом из плодовых деревьев – там и яблоки, и слива, и груша – супруги умело ухаживают за деревьями. И все бы хорошо, да вот незадача: объявили евреи Моисею Ефимовичу негласный бойкот. Сколько он ни прогуливается со своей тростью, сколько ни ухаживает за садом – не признают его евреи за своего, и все тут!

Моисей Ефимович преподает географию в классе, в котором учится Мирьям, и всем доподлинно известно, что у него никогда не возникало конфликтов с ученицами – будь то еврейки или нееврейки. Примечательно и то, что предмет Визшанского девочки любят, хотя, казалось бы, кому охота зубрить названия стран, столиц, морей и рек, не говоря уже о всяких там островах? А вот любят его уроки – факт.

Говорят, что в молодые годы много поездил по свету Моисей Ефимович – вдоль и поперек исколесил и Россию, и другие страны, пока не осел в городке со своей Агриппиной. Ученицы между собой называли его Визшак – неизвестно, то ли из симпатии, то ли в насмешку. И вот стоит теперь этот Визшак на трибуне и будет сейчас на своем прекрасном идише громить наши бедные хедеры…