Неоконченная повесть

– Да, – ровным спокойным голосом произносит учитель географии. – Я посетил хедеры с комиссией, созданной по поручению товарища Абы Когана. Проверил содержание программы обучения, методы преподавания, отношения между меламедами и учениками, а также степень усвоения учебного материала. Не все хедеры построены по одной модели. Один из них – созданный упраздненным обществом «Тарбут» – кажется мне вполне удовлетворительным.

В трех других хедерах положение плохое, прямо-таки скверное положение. Ну, об этом уже говорили товарищ Левинсон и доктор Якубович. Меламеды – люди старые, нервные и упрямые – не отказываются от применения розог. В двадцатом веке такое отношение к ученикам достойно порицания.

Что же касается содержания учебной программы, то, хотя он, Визшанский, и далек от религии, он в то же время ничего не имеет против воспитания в религиозном духе… В этот момент на лице нашего председателя, Абы Когана, отчетливо читалось: «Что он там болтает, этот длинный идиот?» Но Визшанский продолжает гнуть свое.

– По моему мнению, – все так же спокойно говорит он, – если родители желают, чтобы их сын учился на иврите, это их личное дело, они имеют полное право решать…

Ну, это уже слишком! Председатель суда резко прерывает оратора:

– Товарищ Визшанский, это ваше мнение никак не связано с обсуждаемой здесь темой. Вы должны говорить о педагогической стороне обучения в хедере.

Визшанский пожимает плечами:

– Необходимо существенно изменить программу обучения в хедере. К Пятикнижию и молитвеннику нужно добавить предметы светского содержания: математику, физику, историю, географию. Конечно, время религиозного хедера ушло, однако если родители против его ликвидации, то нельзя действовать запретительными административными методами. Можно просто внести изменения в метод и программу обучения…

Аба Коган мрачно барабанит пальцами по красному сукну: чертов эксперт ломает запланированный спектакль! Но в этот момент вмешивается судья Айзенберг – некрасивая женщина лет под сорок, в прошлом – деятельница Бунда. На голове у нее красный платок, завязанный узлом на затылке, как это принято теперь у активисток пролетарской революции. Она обращается к Визжанскому с коварным вопросом, который наверняка припрет его к стене:

– Странно это слышать, Моисей Ефимович. Если Вы считаете возможным религиозное обучение, то почему же вы женились на русской женщине?

– Полагаю, что этот вопрос не имеет отношения к проблеме хедера, – улыбается Визшанский. – Но если уж вы так настаиваете, то извольте, я отвечу. Жена моя, действительно, русская, но она прошла гиюр [114] , так что женаты мы в соответствии со всеми традиционными законами!

В зале шум: похоже, на этот раз Аба Коган попал впросак! Вот тебе и выкрест! Во-первых, никакой он не выкрест! А во-вторых, на поверку это такой защитник религиозного обучения, что хоть в меламеды его принимай! Аба Коган поспешно звонит в колокольчик – объявляется перерыв до следующего дня.

114

Гиюр (ивр.) – обращение в иудаизм, принятие еврейской веры.

Назавтра суд открывается в напряженной обстановке. Вызывают свидетелей – по трое с каждой стороны. Обвинение представляют опытные ораторы – все, как на подбор, бывшие бундовцы, искусные спорщики. Они хорошо знают предмет обсуждения. Каждый из них прошел в свое время хедер, а один даже учился в йешиве. Ну, и что осталось в их душах после хедера? – Самые мрачные воспоминания! Хедер, говорят они, это натуральная инквизиция для души и тела. Какое воспитание могут дать невежественные меламеды? Детей запихивают в тесную грязную комнату, лишают их детства, заставляют часами сидеть на сломанных скамейках, а что в итоге? – Искривление позвоночника, бледность, болезни.

А чем забивают детские головы? Пятикнижием и толкованиями Раши [115] , Библией и Талмудом – всей той религиозной белибердой, которая никому не нужна в современной жизни. Религия и классовое самосознание – одно противоречит другому. Библейские сказки учат людей покорности, смирению, принуждению, рабству. Беды и несчастья, по мнению религии, обрушиваются на еврейский народ тогда, когда он грешит и делает плохое в глазах Бога. А ведь всем известно, что Владыку мира придумали цари и раввины, чтобы с его помощью душить протест трудящихся масс против притеснителей и диктаторов.

115

Раши (1040—1105) – крупнейший комментатор Талмуда и Библии, духовный вождь.

Далее в дело впервые вступает прокурор.

– А должны ли восьмилетние дети слушать грубые сексуальные истории? – сурово вопрошает он. – Чему учит детей рассказ о Лоте и его дочерях – кровосмешению? А какой пример подает ребятишкам Онан? Или Йехуда и Тамар, Йосеф и жена Потифара? А история о горькой и проклятой воде? Нечего сказать, хорошенькое воспитание получают в хедере наши мальчики! Разве не очевидно, что религия подрывает моральные устои детей? Ну, а жертвы? Скажите, какое дело нашему современнику, живущему в период после Великой Октябрьской революции, до кровавых жертв на древнем алтаре?

Исер Рабинович умело подкидывает вопросы, словно дровишки в костер, свидетели обвинения столь же умело отвечают. Эта часть спектакля хорошо отрепетирована, так что процесс осуждения хедера не отклоняется от заранее начертанной схемы. Аба Коган может быть доволен. Но суд продолжается.

Сейчас должны выступать свидетели защиты, отъявленные реакционеры. Это Аарон Штейн, учитель иврита, преподававший в школе «Тарбут», а ныне – частный учитель, Аарон Шацов – религиозный ремесленник, и старый меламед Авраам, накопивший немалый опыт в войнах по защите Торы.

Из хитроумных вопросов Абы Когана выясняется, что Аарон Штейн – бывший сионист. Это несмываемое пятно на биографии свидетеля дает Исеру Рабиновичу возможность высокомерно отметать любой довод человека со столь темным прошлым. Однако Штейн не обращает внимания на пренебрежительный тон – он продолжает серьезно отстаивать свою позицию. Он говорит, что ни один народ не может существовать без своих корней, а еврейский народ, и без того рассеянный по всему миру, вне связи с прошлым прекратит свое существование уже через несколько поколений.

Хедер – это форма еврейской школы, она существует с давних времен, и представляет собой одну из основных ценностей, сберегающих само существование народа. Такой поворот дела выводит из себя Исера Рабиновича. Он прерывает свидетеля, чтобы задать ему конкретный вопрос:

– Чем болтать попусту о вековых ценностях, скажите лучше, каково санитарно-гигиеническое состояние хедера в нашем местечке?

Штейн упрямо наклоняет голову.

– К сожалению, в большинстве хедеров санитарные условия неудовлетворительные, – признает он. – Это вызвано плохим материальным положением большинства местного еврейского населения. Родители платят за учебу сущие копейки; это не может обеспечить даже минимальный достаток учителю и его семье. Плохое состояние хедеров – это отражение бедности меламедов, а бедность меламедов – отражение бедности местечковой общины. Если улучшить условия жизни, то улучшится и все остальное – в том числе и гигиена.