Неоконченная повесть

Зал взрывается аплодисментами – даже колокольчик взбешенного Абы Когана не слышен в поднявшемся гаме. Публика свистит, топает, кричит. Коган откладывает бесполезный колокольчик, переводит дух. Нет, спектакль идет совсем не так, как было задумано. Реакционеры и клерикалы не желают добровольно слезать со сцены, да и невежественная масса не откажется от своего проклятого хедера без серьезной борьбы. Председатель суда встает, чтобы объявить перерыв до следующего дня.

Глава 26

На третий день выступали прокурор и защитник. Исер Рабинович начал свою речь следующим образом:

– Сейчас перед нашими глазами друг против друга стоят два враждующих мира – уходящий и новый. И этот суд – проявление борьбы между ними, бескомпромиссной борьбы за наше будущее. Мы с вами судим хедер, а вместе с ним и затхлую еврейскую религию, реакцию, иудаизм с его ивритом. Мы с вами судим тот самый хедер, который дошел до нас с незапамятных времен, не претерпев при этом никаких изменений, словно бы не было прогресса и Октябрьской революции. Несчастных детей заставляют корпеть над Библией и Гемарой, забивая их головы ненужными сведениями, совершенно не связанными с реальной жизнью.

Как правило, ребенок не в состоянии понять значения заучиваемых выражений, и в результате учеба становится для него мукой, бессвязным нагромождением непонятных слов. Разве может маленький мальчик изучать законы о семье, об отношении к женщине, о браке, разводе? Зачем ему эти и другие законы и толкования, нагроможденные в святых книгах? Нет никакой связи между этими древними инструкциями и современными законами.

– Что понимает этот старик – меламед, – тут Рабинович бесцеремонно ткнул пальцем в сторону Авраама, – в проблемах современного воспитания? Это не педагогика. Это антипедагогика. Здесь уже многое говорилось о санитарном состоянии хедеров, об отсутствии свежего воздуха в помещениях, о тесноте, в которой дети вынуждены просиживать часами, об опасности хедеров для детского зрения и для здоровья вообще. Опасности подвергается и психическое состояние детей, их нервы напряжены, они истощены от усталости.

Зубрежка в хедерах длится с утра до вечера. Меламеды бьют детей, ставят их на колени, оставляют без обеда. Это надругательство над маленьким человеком! В хедере нет ни красок, ни радости, ни света, – ничего эстетического. Неудивительно, что питомцы хедера становятся физическими и духовными калеками.

Тексты Пятикнижия и Гемары носят безнравственный характер. Возьмите хотя бы рассказ о Яакове и о его обмане, об убийстве сорока двух детей только для того, чтобы поиздеваться над лысым Элишей… Прибавьте к этому предательство Яэлью побежденного и гонимого Сисры, убийство Ариэля из Хет царем Давидом, считающимся нашим праведником и еще множество подобных историй. Религия проповедует ненависть к народам мира, пропагандирует идеологию «богоизбранного народа», национального шовинизма.

Между религией и классовой борьбой лежит бездна. Религия призывает к покорности, смирению, полному повиновению Всевышнему, правителям, Моше-Рабейну, священникам, буржуям и людям, стоящим у власти. Буржуазное общество придумало ад и рай, чтобы люди и помышлять не могли о борьбе с акулами капитала, ибо, если восстанешь – изжаришься в аду. Подчинись, даже если тебе будет плохо в этом мире, и тогда ты заслужишь рай на том свете! Вот чему учит религиозная литература, не жалея ярких красок для описания рая. Поэтому в руках контрреволюции религия является наиболее эффективным оружием.

Но мы, в наше революционное время, должны смело сказать «нет!» религиозной школе! Ибо у нее нет права на существование. Это – ядовитый, смертельный наркотик, которым пичкают наших детей. Он тянет их под власть капиталистов, призывает ненавидеть другие народы и проповедует непримиримый национализм. Рабочий класс несовместим с национализмом, антисемитизмом и погромами. Советская власть не позволит преследовать еврейский народ, его культуру и его язык идиш.

Лишь при буржуазном строе возможно было преследование идиша – языка народа. А сейчас народ выступает против вашего святого языка, против языка религии, противопоставляющего себя революционному миру. Изучение иврита перегружает ребенка, отнимает у него время, замедляет его развитие. Буржуазия и клерикалы заинтересованы в одурманивании детских мозгов. Зато мы, рабочие, ведем непримиримую борьбу с ивритом. Вы, приверженцы хедера, презираете язык народа, называете его низким жаргоном. Но и вы не можете отрицать того, что иврит – мертв, а идиш – язык жизни. И напрасно сионисты пытаются оживить труп «святого языка»!

Голос Исера Рабиновича звенит. Прокурор гордо стоит на сцене клуба имени Розы Люксембург, его сверкающие глаза прозревают счастливое будущее. На этом величественном пророке наших дней – серые брюки и украинская рубашка с вышивкой; голову его украшает аккуратная лысинка величиной с ладонь.

– Через одно или два поколения никто и не вспомнит об этом гнилом иврите, он пропадет на свалке истории точно так же, как ушли в небытие десятки других мертвых языков. У вашего иврита нет никаких шансов на выживание! – прокурор гневно притопывает ногой, словно ставя печать на своем утверждении. – Нет и не может быть никаких шансов у вашего Пятикнижия, у вашего Раши! Мы, молодые представители рабочего класса, создадим нашу передовую культуру на идише, языке трудового народа. В борьбе между идишистами и гебраистами победили мы, революционеры.

Вы продолжаете болтать о национальном единстве, о братстве всех евреев. Знаем! Слыхали! Эти песни предназначены для усыпления пролетарского самосознания трудящихся. Нет и не будет никакого национального единства! Нет и не будет никакого единого еврейского народа! Нет единого еврейства! Есть только два действительно враждебных лагеря: вы – реакция, буржуазия, раввины и святоши, и мы – труженики, пролетарии, крестьяне. Октябрьская революция дала нам возможность подняться, и мы готовы к действию!

Как бы в подтверждение своих суровых слов, Исер Рабинович грозно расправляет плечи.

– Да-да, мы готовы к действию, так что не ждите пощады. Советская еврейская школа не будет загаженным хедером или йешивой, где протирают штаны будущие раввины – бездельники; это будет современная школа с обучением на родном языке, без Пятикнижия, без Раши и пипернотера. Наша школа будет жить и расцветать, а в ней будут учиться новые поколения свободных граждан, целеустремленных тружеников, вооруженных единым народным языком и культурой. Вы увидите еще университеты с преподаванием на идише! У нас появится богатая пролетарская литература! Рядом с классиками – Шолом-Алейхемом, Менделе и Перецом, появятся другие писатели. Мы высоко поднимем знамя народного языка, а вы, националисты, рухнете вместе со своим ивритом в глубокую пропасть, исчезнете с исторической сцены.

Мы с вами – враги, мир между нами невозможен. Вы ненавидите нас, мы ненавидим вас. Но сейчас победители – мы, и потому мы выметем ваш хедер поганой метлой из наших городов! А вместе с хедером еврейский пролетариат сметет с лица земли и вашу религию с вашим ивритом. Моисей, Мессия, гнилой хедер – все это мертвые идолы! Начинается другая эпоха на еврейской улице. Товарищи судьи! Выполните свой святой долг! Смерть хедеру! Да здравствует Октябрьская революция! Да здравствует мировая революция! Смерть буржуям!

Рабинович закончил свою зажигательную речь и, тяжело дыша, стоит на сцене, благодарно кланяясь в ответ на жидкие аплодисменты сочувствующих зрителей. Аба Коган благосклонно кивает. Да, в прокуроре он не ошибся. Трудно что-либо возразить на столь блестящее выступление. Теперь на сцену выходит Песах Кац, защитник, – крупный сорокалетний мужчина в очках, придающих некоторую одухотворенность его грубоватому строгому лицу. До революции Песах занимался торговлей, продавал в розницу бытовые металлические изделия.