Неожиданная Россия

Вспомним написанный почти век назад сатирический роман «Двенадцать стульев», где «Эллочку-людоедку» подначивает главный герой Остап Бендер: «Вам дали гораздо лучший мех. Это шанхайские барсы. Ну да! Барсы! Я узнаю их по оттенку. Видите, как мех играет на солнце!.. Изумруд! Изумруд!» Вот все эти «шанхайские барсы» и фабриковались дельцами Китая главным образом из шкурок сурков-тарбаганов.

Словом, век с лишним назад тысячи китайцев бросились охотиться на этих степных грызунов. По оценкам современников, в начале XX века каждый тёплый сезон не мене 10 тысяч бедняков отправлялись из центрального Китая в степи Маньчжурии, к границам нашего Забайкалья, чтобы к осени сбыть купцам добытые шкурки.

Но в отличие от аборигенов – монголов, бурятов, эвенков – пришлые китайцы не знали древних обычаев, как распознать и минимизировать опасность «тарбаганьей болезни». Встреча многочисленных выходцев из Китая с переносимой монгольским сурком чумной палочкой стала лишь вопросом времени, а перед человечеством, уже тесно связанным трансконтинентальными железными дорогами, вставала ещё не осознанная опасность повторения средневековой пандемии «чёрной смерти».

«Борьба с чумой дело государственное…»

Датой начала эпидемии считается 12 октября (25 по новому стилю) 1910 года – в тот день на станции Маньчжурия, всего в шести верстах от границ нашего Забайкалья, властям стало известно о первых жертвах. В одном из бедных домов за 5 дней умерло 9 китайцев.

Станция Маньчжурия, как и прочие поселения в зоне КВЖД, Китайско-Восточной железной дороги, тогда входили в сферу управления русской администрации. Служивший на КВЖД доктор Николай Писемский провел вскрытие одного из умерших и первым установил признаки чумы. Выяснилось, что в доме с умершими ранее жили китайские охотники на тарбаганов – когда начались первые смерти, они разбежались, разнося чумную палочку по окрестностям.

Власти Российской империи отреагировали на угрозу оперативно – спустя двое суток, 14 октября 1910 года, ранее почти не охранявшаяся русско-китайская граница в Забайкалье была взята под контроль солдатами читинского гарнизона, а на станции Маньчжурия организовали медицинский осмотр едущих в Россию пассажиров.

Вскоре Приморье, Забайкалье, а так же Амурскую и Иркутскую губернии официально объявили «угрожаемыми по чуме» – тогда еще хорошо помнили чумные эпидемии, случавшиеся в XIX веке в европейской России, и хорошо понимали, что единственным спасением от этой ещё не излечимой и смертельной болезни являются строгие карантинные меры.

Между тем к югу от Амура на землях Китая разгоралась большая эпидемия. К ноябрю 1910 года первые полторы сотни смертей от чумы были зафиксированы почти по всей зоне КВЖД, протянувшейся через китайскую территорию от Забайкалья до юга Приморья. Смертность на прилегающих к дороге китайских землях, находившихся вне контроля русской администрации, была ещё выше, но там коррумпированные и давно разложившиеся власти империи Цин первые месяцы эпидемии не вели ни учёта жертв, ни противочумных мероприятий.

На почти примыкавшей к российской границе станции Маньчжурия к началу эпидемии проживало около 9 тысяч человек, поровну русских и китайцев. И хотя врачи сразу, после первого факта обнаружения чумы, провели поголовный осмотр всех жителей, сразу ввели карантин и создали изолированную больницу, но всего за полтора следующих месяца к декабрю 1912 года здесь умерло 550 человек.

В Харбине, крупнейшем городе на линии КВЖД, и в примыкавших к нему китайских поселениях смертность была особенно пугающей. В ноябре 1910 года ежедневно умирало по нескольку десятков человек, а к исходу года счет шёл на сотни смертей в сутки.

В России с тревогой наблюдали за развитием эпидемии на соседних землях. 3 декабря 1910 года столичные газеты Петербурга опубликовала почти паническое письмо одного из русских медиков, работавших в Харбине: «По долгу врача беру смелость обратить внимание правительства на маньчжурскую легочную чуму, дающую 100 % смертности. Борьба с чумой дело государственное, крайне серьезное и трудное, особенно в Манчжурии. Изучение на деле мероприятий Китайско-Восточной дороги убедило меня, что дорога не в силах бороться с чумой самостоятельно. Необходимо немедленно командировать сюда авторитетного бактериолога, вместе с ним – серьезного администратора, облеченного диктаторскими полномочием… Нужны крайние меры немедленно, иначе Россия, даже Европа – в страшной опасности».

«Московский чумной пункт»

Основания для паники были. «Маньчжурская лёгочная чума», как назвали эту эпидемию, дала почти 100 % смертность – умирали все заболевшие. Остановить распространение гибельной заразы мог лишь строгий карантин. В Приморье и Приамурье тогда полностью запретили въезд китайских подданных, однако требовалось остановить чуму в самом центре эпидемии, на южном берегу Амура, на землях китайской Маньчжурии.

Из России на южные берега Амура отправили несколько «противочумных отрядов» во главе с петербургским профессором-эпидемиологом Даниилом Кирилловичем Заболотным. Именно он ещё в конце XIX века окончательно установил связь чумных вспышек с грызунами-тарбаганами.

Даниил Кириллович Заболотный (1866–1929)

В Харбине русские врачи и администрация создали «Московский чумной пункт» – в старых казармах организовали карантин и лазареты, способные вместить 4 тысячи больных. Аналогичные «чумные пункты» создавались на всех станциях КВЖД, часто для них использовались целые составы из железнодорожных вагонов и теплушек. Чтобы предотвратить распространение заразы, карантинные пункты охранялись солдатами – но сразу возникла коррупция, по сведениям наших врачей для выхода за пределы карантина требовалась всего лишь небольшая взятка в 1 руб. 50 копеек с одного человека.

Впрочем, на заражённых территориях, находившихся под контролем китайских властей, в конце 1910 года порядка было ещё меньше. Малограмотные бедняки-китайцы, сохранявшие в сущности ещё средневековое сознание, не понимали необходимости карантина, скрывались от врачей, прятали от них заболевших, а местные китайские чиновники в первые месяцы фактически игнорировали эпидемию и отказывались от сотрудничества с русскими врачами. В январе 1911 года российский МИД даже направил письмо властям империи Цин с указанием на недостаточную энергичность противоэпидемических действий. Любопытно, что японцы в тот момент действовали решительнее – Японская империя, по итогам войны 1904-05 годов владевшая Квантунским полуостровом на юге Маньчжурии, тогда заявила Пекину, что введёт на прилегающие маньчжурские земли свои войска и будет обеспечивать карантин военной силой, если китайское правительство не организует борьбу с чумой должным образом.

Для руководства борьбой с эпидемией Пекин направил в Маньчжурию главного врача китайского военно-морского флота, но тот, узнав статистику смертности, не решился ехать в Харбин. Напуганного чумой военного медика заменил гражданский доктор У Лянде – позже, за вклад в борьбу с эпидемией он получит орден от российского правительства.

К исходу 1910 года в охваченной чумой Маньчжурии работали несколько групп медиков – в основном русских, китайцев и японцев, а так же врачи из США, Англии и Франции. В русских «противочумных отрядах» было немало студентов-медиков из Томского университета и петербургской Военно-Медицинской академии.